КОНЕЦ ВСЕЙ ИСТОРИИ
Мы с Колей шли из школы.
Светило солнце. Прыгали в лужах воробьи. Была весна, конец последней четверти. В одной руке я тащила портфель, в другой — мешок из-под гуталина, в котором лежали два белых фарфоровых черепка, обмазанных сверху зелёным пластилином.
— Завтра вся школа узнает, — говорил Коля.
— Ну и пусть узнает!
— Тебя дразнить будут.
— Ну и пусть дразнят! Так мне и надо!
— Слушай, а может быть, зря ты это сделала? Ведь никто бы не узнал ничего, а?
— Нет, не зря. Сам знаешь, я сделала это не зря.
— Да, — сказал Коля и повторил задумчиво: — Да, ты сделала это не зря.
Я шла, размахивая мешком.
Завтра вся школа будет говорить, какая я обманщица. Все, все, все, от первоклассников до директора школы, узнают об этом. Ну и пусть! Так мне и надо!
А сейчас у меня на душе было легко и весело. Как будто тяжёлый груз свалился с моей души, и груз этот лежал сейчас в мешке из-под гуталина.
Никогда! Никогда в жизни я не буду больше обманывать!
— Дети, слушайте меня внимательно! — сказала Валентина Ивановна, начальник нашего жэка. — Сегодня к шести приходите в красный уголок. У меня к вам дело есть.
В шесть часов мы в полном составе явились в красный уголок.
За столом, покрытым зелёной бархатной скатертью, сидела Валентина Ивановна.
— Присаживайтесь, — сказала она. — Разговор будет.
Мы сели на клеёнчатый диван.
— Ну? — сказала Валентина Ивановна, строго на нас глядя. — Так как? Долго ещё в бирюльки играть будем, в мячики там всякие, в попрыгунчики? Вон какие дети большие стали, а толку от вас никакого!
— Мы в озеленении двора участвовали, — храбро сказала Люська. — Два дерева во дворе посадили и пять кустов смородины.
— И шашечный кружок организовали, — сказал Петька. — Мы теперь круглые дни в шашки играем.
— То-то и оно, что играете, — сказала Валентина Ивановна. — Одни игры у вас на уме. Что двор озеленяли, это хорошо, но этого мало. Больше надо взрослым помогать! Вы уже сознательные!
— Да мы с удовольствием! Скажите нам, что сделать, мы и сделаем.
— Всё им говори! — воскликнула Валентина Ивановна. — Как маленькие всё равно! Никакой самостоятельности! Вы, например, задумывались, сколько в нашем дворе проживает пенсионеров?
— Задумывались, — сказала Люська.
— И к какому выводу пришли?
— Ни к какому, — сдалась Люська.
— То-то и оно, что ни к какому. А между прочим, среди этих пенсионеров есть одинокие и инвалиды. Понятно, к чему клоню?
— Понятно, — сказала Люська, хотя ей, как и всем, ничего не было понятно.
— Так что же вы сидите сложа руки? Люди одинокие, больные живут, помочь им некому, а вы прохлаждаетесь, баклуши бьёте, в классики скачете!
Она вынула из стола какую-то бумагу:
— Вот список наших пенсионеров. Возьмите над ними шефство. Помогать по хозяйству им будете, в аптеку бегать и так далее. Этим вы окажете большую помощь нашему обществу, ясно?
— Ясно.
Все стали по очереди подходить к столу и прикрепляться к пенсионерам. Мы с Люськой подошли последние, и тут обнаружилось, что в списке остался всего один пенсионер — Каблуков Владимир Иванович.
— Вот и ладно, помогайте ему вдвоём, — сказала Валентина Ивановна. — И не откладывайте. Идите сегодня же.
И мы отправились к пенсионеру Каблукову.
— И так времени нету, — ворчала по дороге Люська. — То уроки, то школа, то бабушке картошку чисть, а тут ещё пенсионеры всякие!.. Когда же, спрашивается, гулять?
— Интересно, что он нас заставит делать? А вдруг пол мыть?
— Пол — ещё ничего. Как бы бельё стирать не заставил!
Мы поднялись на третий этаж и позвонили в дверь.
— Дома нету, — обрадовалась Люська.
Но тут за дверью послышались шаркающие шаги, и дверь открылась.
Перед нами стоял высокий худой старик в домашней вельветовой куртке, в шарфе, замотанном вокруг шеи.
— Здравствуйте. Вы товарищ Каблуков?
— Да… Я Каблуков, — улыбнулся старик. — А вы кто такие, барышни?
— Мы из нашего двора. Нас к вам в жэке прикрепили.
— В жэке прикрепили? — весело поднял брови старик. — Зачем, позвольте спросить?
— Велели вам по хозяйству помогать.
Густые брови старика вдруг сразу опустились, вид у него стал насупленный, даже сердитый.
— Хм… — сказал старик. — Велели!.. Что значит «велели»?
— Да, велели… Сказали, всем одиноким и инвалидам…
Старик не дал нам договорить:
— Вот что? Но я, между прочим, никого ни о чём не просил. Так и передайте в жэк. Желаю здравствовать!
И не успели мы опомниться, как дверь захлопнулась перед самым нашим носом.
Минуты две мы стояли с открытыми ртами, потом Люська скорчила рожу и покрутила пальцем возле лба:
— Того! С приветом!
— Правда что! Не хочет, и не надо! — сказала я. — Ему же хуже!
И мы пошли к Валентине Ивановне.
— Валентина Ивановна, а пенсионер Каблуков нас выгнал! Он такой вредный!
Мы думали, Валентина Ивановна рассердится на пенсионера Каблукова, а она рассердилась на нас.
— Неужели выгнал?! — закричала она и даже всплеснула руками. — Что же вы такое сказали старику? Чем обидели? Нет, так дело не пойдёт! Завтра же отправляйтесь к нему снова и извинитесь. Да разговаривайте повежливей, пообходительней. Старики народ обидчивый. К ним подход нужен!
— Интересное кино! — сказала Люська, когда мы вышли из жэка. — Нас выгнали, и мы же ещё извиняться должны! За что извиняться-то, ты поняла?
— Не-а…
— А вдруг мы извиняться станем, а он нас опять выгонит?
Но делать было нечего. На следующий день мы снова потащились к пенсионеру Каблукову.
В этот раз мы ещё дольше ждали за дверью. Открыла нам женщина в белом халате и, ничего не говоря, повернулась и пошла в комнату.
— Владимир Иванович, к вам дети какие-то, — услышали мы.
— Эй, кто там? Входите!
Мы робко вступили в комнату.
Пенсионер Каблуков с закатанным по плечо рукавом сидел на кушетке. Врач мерила ему давление.
— Опять пришли? — сказал пенсионер Каблуков. — Ну, коли так, подождите…
Вид у него на этот раз был не такой сердитый, и мы приободрились и стали ждать, когда врач напишет рецепты и уйдёт.
Наконец дверь за врачом захлопнулась. Пенсионер Каблуков вернулся в комнату.
— Ну, упорные барышни, всё-таки решили мне помогать?.. С чего же начнём? Обои будем клеить? Полы мыть? Сапоги тачать?
— Мы сапоги не умеем! — испугались мы. — Давайте лучше пол вымоем!
— А чего его мыть? Он чистый, я его подметал сегодня.
Мы испугались, что сейчас Каблуков опять нас выгонит, и встали.
— Извините нас, пожалуйста, — сказала Люська.
— За что?!
— За то, что вы нас в тот раз выгнали. Нас Валентина Ивановна ругала. Велела, чтобы мы у вас прощения попросили.
Пенсионер Каблуков снова поднял брови. Целую минуту он разглядывал нас, а потом сказал:
— А ну, идите-ка, барышни, сюда! Садитесь, садитесь на кровать, не бойтесь!
Мы осторожно присели на краешек. Брови у Каблукова были лохматые, сердитые, а глаза, наоборот, светлые-светлые, прозрачные, как вода!
— А у вас давление? Вы заболели, да? — пробормотала Люська, съёживаясь под его пристальным взглядом.
— Пустяки! — махнул рукой Каблуков.
— А давайте мы в аптеку сбегаем?
— Пустяки, — снова сказал пенсионер Каблуков. — Вы мне лучше скажите, как вас зовут?
— Люси.
— Вот это здорово! А ну-ка, барышни Люси, подайте-ка мне эти бумажки!
Мы протянули ему рецепты. Он взял их и принялся как-то чудно складывать. Руки у него были бледные, с коричневыми пятнышками и немножечко дрожали. Мне вдруг ужасно захотелось их погладить! У моего дедушки Серёжи были такие руки.
— Раз, два, три, — сказал пенсионер Каблуков, сделал ещё одно движение… и вдруг рецепты на наших глазах превратились в маленьких белых лягушек! — Квак! — улыбнулся Каблуков, и одна лягушка прыгнула на меня, а другая — на Люську!
— Ой! — засмеялись мы с Люськой.
— Это ваши, — сказал пенсионер Каблуков. — А теперь, милые барышни, идите домой, вас там мамы ждут не дождутся. А товарищам в жэке передайте спасибо и скажите, что старику Каблукову ничего не надо, он всем доволен.
Во дворе мы встретили братьев Кармановых. Они тащили полную авоську картошки. Рядом шагал Петька.
— Куда вам столько картошки? — удивились мы.
— Это не нам, — сказали братья. — Это нашей подшефной, бабушке Митрофановой. Она из картошки оладьи печёт. Эх и вкусные!
