Через дверь Сахарова окликнула соседка:
— Вы дома, Иван Антонович?
— Да. А что?
— Вас спрашивает какая-то девочка.
— Пожалуйста, пусть войдет.
В комнату торопливо вошла толстощекая девочка. Меховая шапочка сбилась набок, льняные растрепанные волосы выбивались из-под нее.
— Здравствуйте, Иван Антонович, вы знаете, что случилось? — залпом начала девочка.
— Здравствуй!.. — Он вдруг забыл имя этой олиной подружки.
— Иван Антонович, ах, если бы вы знали, что произошло! Целое происшествие!
Громкий, быстрый, даже слегка захлебывающийся, от торопливости голос девочки заставил его вспомнить не только ее имя, а и прозвище: Суматоха Ивановна.
— Садись, Таня.
— Что вы, садиться!.. Такой странный мальчишка, вы знаете! Он взял книгу в библиотеке, ту самую. А сейчас хочет на вас посмотреть. Он там стоит, в кухне. Тогда он книгу отдаст…
Таня сыпала слова, как из переполненного мешка зерно.
— Какой мальчик? Что-то я ничего не пойму, Танечка.
— Покажитесь ему, пожалуйста! Он не пошел сюда. В кухне стоит.
Иван Антонович пошел в кухню. Пустившаяся за ним вприскочку Таня застыла в изумлении, раскрыв губы.
Понурившись, мальчик стоял у плиты. Но едва Иван Антонович показался в дверях, он весь подался вперед, и крикнул тонким, срывающимся, мальчишеским голосом:
— Па-апа-а!
На миг Сахаров прикрыл веки и прислонился к двери, но в следующий момент он протянул руки, обхватил голову сына, прижал ее к себе и заплакал, не чувствуя, что плачет.
— Что такое? Что это? — растерянно спрашивала Таня.
И вдруг пронзительно завизжала:
— Это Алик! Алик! Как я сразу не догадалась! Подумайте! Я его нашла!
— Нашла-нашла, — бормотал Сахаров. — Мальчик, мой мальчик!..
* * *
Сахаров смотрел на сына. Чудо! Уж не снится ли ему? Счастливая, немного растерянная улыбка не сходила с лица Ивана Антоновича: сын был такой большой, его уже нельзя было взять на руки или посадить на колени.
Уже светало, а они всё рассказывали и рассказывали друг другу.
Обо всем узнал Сахаров: как сын считал его погибшим, какие хорошие люди Петренковы. Узнал Сахаров и о том, что Алик все-таки приходил один раз на эту квартиру, только Федор Петрович и не знает об этом.
— Ты, может быть, есть хочешь? — Этот вопрос Иван Антонович задавал в десятый раз. — Значит, сейчас они думают, что ты у Вари ночуешь. А Варя думает, что ты домой поехал. До утра не будут беспокоиться. И ты останешься у меня!..
Иван Антонович жадно разглядывал сына. Тонкое с нежной кожей лицо. Знакомое и незнакомое. Выражение совсем не то, что четыре с лишним года назад. Глубокие синие глаза. А волосы те же.
Удивительным было сходство Алика с матерью.
«А характер скорее мой, — думал Сахаров. — Да нет, — свой собственный. Выдержке у него, пожалуй, можно поучиться…»
Вот его сын… Вот он сидит, двигается по комнате, берет со стола фотографию матери и долго смотрит.
Затылок у него попрежнему светлый. Но нет уже детского вихра на макушке.
И Иван Антонович всё смотрел и смотрел на сына.
Наступили зимние каникулы. Аня Бодрова приехала в гости к Оле в Ленинград.
Ося и Димка с любопытством разглядывали эту девочку, о которой Оля так много рассказывала. Присматривался к Ане и Матвей Иванович.
Круглолицая, небольшого роста, застенчивая Аня всем очень понравилась. Крошечные, едва отросшие косички были у нее аккуратно связаны на затылке ленточкой. Глаза блестели; и, заглянув Ане в лицо, люди невольно улыбались. Сквозь застенчивость в каждом движении Ани проскальзывала радость.
Стояла отличная ясная погода с небольшим морозом. Оля показывала Ане Ленинград. Девочки съездили на Исаакиевскую площадь, потом постояли возле памятника Петру I. Нева просторно лежала перед ними. А по другую ее сторону высились стройные здания.
— Как жаль, что я не умею рисовать! — сказала Аня.
Мечеть возле Кировского проспекта, поднимавшая к небу свои голубые тюльпаны-купола, привела Аню в восхищение.
— Что же тебе больше всего понравилось из того, что ты видела? — спросила Оля.
— Просто улицы, — ответила Аня. — Всё вместе… Да всё… такое большое, широкое, красивое… Так, значит, я увижу алешиного отца? — спросила Аня. Она спрашивала это не в первый раз.
— Непременно, непременно увидишь, — отозвалась Оля.
* * *
Вечером в комнате Викентьева было шумно и тесно.
— Ведь мы только самых близких сегодня созвали, — сдвигая к столу все стулья и табуретки, какие только у них нашлись, мимоходом сказал Ося Матвею Ивановичу. — А смотрите, сколько народу!
— Вот и отлично, значит, друзей у нас много, — отозвался Матвей Иванович.
Оля, Аня и Таня хозяйничали. Таня уже не сердилась на Олю.
За столом Димка сидел рядом с Иваном Антоновичем. Подняв голову, он снизу вверх заглянул в лицо Сахарова и спросил обеспокоенно:
— Вот вы Алика нашли. А все-таки вы и мой немножечко, да?
Иван Антонович обнял Димку.
— Ну, конечно, малыш!
Он всё поглядывал в ту сторону, где светлела голова сына.
Ося никак не мог привыкнуть, что Алик оказался совсем не таким, как он его себе представлял. Он искал худенького, бледного, слабенького мальчика. А в стоявшем перед ним подростке чувствовались скрытая сила и большое упорство.
— А с кем же Аня будет теперь заниматься арифметикой? — вдруг воскликнула Таня.
Аня покраснела, вопросительно глядя в лицо Алеше. Сама она стеснялась об этом заговорить.
Недавно Алеша переехал к отцу. Все знали, что после каникул он будет учиться в ленинградской школе.
Прощаясь с Петренковыми, Алеша обещал приезжать к ним часто. Александра Николаевна расплакалась.
— Рада я, что так получилось, — говорила она, вытирая слезы. — Но пусто у нас без тебя будет.
Федор Петрович торопливо курил, дергал себя за усы и посмеивался, как-то странно морщась.
— Да, лишаемся сынка. Если не будешь к нам приезжать, я сам приеду в Ленинград и… попадет тебе от меня. Не посмотрю, что у тебя родной отец есть.
— Что вы, папаша! Разве можно вас забыть! И всегда сдержанный Алик, как маленький, двумя руками обхватил Петренкова за шею.
— Ну ладно-ладно!.. — поглаживая по спине приемного сына, пробормотал Федор Петрович. — Я знаю, что ты нас не забудешь, это я так…
— А ты, Ленька, как у тебя свободное время, сразу ко мне приезжай! Весь Ленинград объездим! — блестя глазами, говорил Алеша.
Иван Антонович долго тряс руку Петренкову и его жене.
— Что мне сказать вам?.. Да разве это словами выразишь!
Всё это еще раз вспомнил Сахаров, глядя на сына.
Алик повернулся к Ане.
— Прости, Аня, что я сразу тебе не сказал. Ведь мы уже обо всем говорили с Марьей Ивановной. Пока с тобой будет заниматься Леня Петров. Он гораздо лучше, чем я, сумеет тебе помочь.
— Нет, Алеша, ты помогал хорошо, — поспешно сказала. Аня.
— А скоро организуют такую группу из трех-четырех мальчиков и девочек, которые будут сдавать экзамены за пятый класс. Учителя будут с вами заниматься. Марья Ивановна так сказала.
Когда сели за стол, и Матвей Иванович разлил всем понемногу красного вина, Таня сказала:
— Предлагаю тост за того, кто нашел Алика!
— А кто же его нашел? — спросил Павлик.
— Как кто? — подняла белые брови Таня. — По-моему, я! Я же его привела к Ивану Антоновичу.
Ося покраснел и отрицательно замотал головой.
— Особенно хвастаться мне нечем. Много я делал промахов в жизни. Но все-таки, мне кажется, что я гораздо больше нашел Алика, чем ты, уважаемая Суматоха Ивановна. Ты лишь случайно взяла его на абордаж. Если бы я не поехал к Алексею Петренкову… Вернее, если бы я не играл с Петренковым в шахматы, то Иван Антонович не узнал бы адрес Петренкова и не поехал бы туда… Нет, нет, если бы я не поехал туда, то не начался бы разговор об Алике и…
— Если бы! Если бы! — перебила Оля. — Запутался совсем. Причина, что Алик нашелся, — в дружбе двух школ: нашей и Подгорной.
— Это я нашел Алика! — закричал вдруг Димка. — Я сказал про открытки, и всё получилось.
Димкино заявление вызвало громкий смех. Потом заговорили все сразу.
— А Павлик тоже нашел. Конечно! — говорила Оля. — Он сказал наш адрес Ивану Антоновичу.
— Сам Иван Антонович нашел Алика, — кричала Таня. — Он подарил ту книгу. Ничего бы не было, если бы он книгу не подарил.
— Но ведь всё-таки я обнаружил этих двух Алексеев, — ероша волосы, возразил Ося. — А это было самое главное во всей этой… цепи…
— А пионервожатая Подгорной школы тоже причастна! — вспомнила Таня. — Зачем она про ту книгу спрашивала?
— Главный тут, конечно, Федор Петрович, — сказал Сахаров. — Он Алика вырастил.
