У многих мальчишек мамы работали на заводе. Но что это за работа — бухгалтер, табельщица, нормировщица. А у мамы Толика настоящая мужская профессия. Она токарь-универсал. Да такой токарь, что ее портрет второй год висит у заводской проходной на доске Почета.
Когда Толик вырастет, он тоже станет токарем. Потому что интереснее профессии, наверное, и не придумаешь. Толик знает, что эта работа трудная. Мама возвращается после смены такая усталая. Особенно последнее время, когда приходится точить большие детали из очень твердой стали.
— И ничего такого придумать нельзя, чтоб полегче было? — как-то спросил Толик.
— Как нельзя?! Можно, — ответила мама. — Уже придумали люди резцы с алмазной головкой. Любую сталь режет за милую душу.
— Так чего ж ты?… — изумился Толик.
— А того, что нет еще на заводе таких резцов. Это же не хала-бала, а алмаз. Камень драгоценный.
— И много этого алмаза на резец нужно? — допытывался Толик.
— Да нет. Люди говорят, что всего крупинка. Зернышко…
И Толик решил, что в лепешку разобьется, а крупинку алмаза маме на резец достанет.
В универмаге, в отделе инструментов, тетенька сказала:
— Вот, возьми стеклорез. У него аж три ролика из победита. Стекло режет прилично. И стоит всего полтинник.
— Нет, мне алмаз нужен, — настаивал Толик.
— Алмазы, мальчик, на моей памяти только раз были. И стоят дорого. Кажется, пятнадцать рублей. Так и скажи отцу. Пусть наведывается.
Говорить Толику было некому. Да он и не собирался. Это же его тайна. И цена его не испугала. Ну что ж, продаст все свои пробки и еще что-нибудь впридачу. Как-нибудь насобирает. Но сколько он ни заходил в универмаг — алмазов все не было.
Совсем недавно Толик увидел, как пожилой стекольщик лихо, одним махом, резал для магазинной витрины толстенное стекло.
— Дедушка, вы не продадите свой алмаз? — спросил он.
— Ты что, малец, с ума спятил?! — удивился стекольщик. — Этот алмаз мне от отца, а ему от деда достался. В нашем роду все стекольщики были. И всех он кормил. Сто сот предлагать будут — не отдам.
И все-таки Толик не терял надежды. Потихоньку собирал деньги. В жестяной коробке из-под леденцов у него уже есть семь рублей восемьдесят шесть копеек.
Руки у Толика, как говорила мама, постоянно чесались. Руки все время хотели что-нибудь делать: то метали би́ту в пробки или в айданы, то хватались за пилу, отвертку, ножик или молоток. Появлялись новые пистолеты, кинжалы, стрелы.
Но ему всегда хотелось сделать что-нибудь совсем необычное, и безудержно тянуло к военной технике. Он замирал, когда дома у Алекса на большом экране цветного телевизора видел, как руки артиллеристов дергают шнур, и из ствола орудия вырывается сноп огня, как руки партизана поворачивают рукоятку взрывной машинки — и грохочет взрыв, взметая в воздух стальные рельсы, мосты, танки врага. Толик каждый раз представлял себя на их месте и в игре так увлекался, что забывал обо всем на свете.
Первый раз маму вызвали в школу после игры в партизан. Ивас с товарищами бесстрашно подполз под огнем к вражескому бункеру и бросил в амбразуру противотанковую гранату. Он совсем не думал, что дустовая шашка, влетев в окно туалета на втором этаже, наделает в школе такого переполоху. Вонючий ядовитый дым поплыл по коридору. Захлопали двери. Забегали учителя. Чуть было не вызвали пожарную машину. Хорошо еще, что близко оказался военрук. Он надел противогаз и вышвырнул горящую дустовую шашку на улицу…
Тогда мама всыпала Тольке здорово. Рука-то у нее тяжелая.
Второй раз маму вызвали уже недавно, в ноябре, после операции по спасению узников. Ивас и не предполагал, что она закончится взрывом. Разве он виноват, что замок не поддался ни ломику, ни ножовке?
Еще в детсаду Толик сторонился девчонок. Всего боятся, техникой не интересуются, в войну не играют. Возятся со своими куклами. А чуть задел — сразу в рев и бегут жаловаться. И Толик с девчонками не; связывался. Изредка отпустит какой-нибудь шалобан или подзатыльник, чтоб не очень-то задавалась, и все.
Когда во втором «Б» появилась Алена Березко, Ивас подумал: «Здоровая! Такая если залепит в ухо, не обрадуешься!» И верно. В первой же драке портфелями он убедился, что Алена — девчонка цепкая и сильная. Но шел день за днем, и она все больше удивляла Иваса: силу свою Алена стала использовать совершенно необычным образом. Только начнут мальчишки кулаками махать, а она уже тут. Влезет между ними и отталкивает в разные стороны: «Что вы, мальчики?… Ну, скажи, чем он тебя обидел?»
Чудна́я! Пацан разве скажет? Да он, может, уже и сам не помнит, с чего началось… И перепадало Алене здорово. Ведь не сразу же остановишься. «И как она терпит?» — удивлялся Ивас.
Глядя на Алену, и другие девчонки осмелели. Чуть что — вцепятся по трое в каждую руку. Какая уж тут драка…
А когда Алена дежурит, на перемене в класс не суйся. Хотел как-то Ивас забежать, а в дверях она. Так и этак уговаривал — не действует. Звонок, говорит, будет — тогда пожалуйста. А сейчас класс проветривается. Хотел прошмыгнуть — не вышло. Стоит, как вратарь на воротах.
«Ну я тебе сейчас!» — обозлился Ивас. Разбежался по коридору. А тут кто-то хвать за руку. Обернулся — директор!
— Девочку из двери плечом вышибать?! Ну и мужчина…
* * *
Хоть директор и распустил его партизанский отряд, Ивас все равно считал себя командиром. А раз так, значит, должен он подавать пример своим бойцам.
В первом классе никто из сверстников не отваживался пролететь по Манькиному спуску до Кирпичной. Один Ивас мог. И все ему завидовали. Но сейчас, с началом зимних каникул, Ивас вдруг обнаружил, что до Кирпичной слетает на санках уже чуть не половина его бойцов. Значит, если он теперь не съедет до дотов, какой же он командир? Но как только он становился с санками у начала спуска, сердце замирало, а ноги сами уносили в сторону. Доты гипнотизировали. Он видел только доты. Он боялся их и ничего не мог с собой поделать…
А тут подвернулась эта Алена. Примчалась на лыжах. Фу-ты ну-ты! Костюм голубой. Шапка белая. Езжай, говорит, до дотов, а я на лыжах за тобой следом… Кто же такое выдержит?!
Увидев, что Алена не смогла свернуть на Кирпичной и лыжи понесли ее по крутому спуску на доты, Ивас испугался, кинулся вслед за Алексом прочь. И, подтверждая самое страшное, сзади по ушам хлестнули крики мальчишек:
— Разбилась!.. Не поднимается!..
Он не помнил, как очутился в своем дворе. Что же теперь будет? Что будет?!.. Вскочил в комнату. Снова выбежал во двор. Нужно спрятаться! Заскочил в угольный сарай. Нет! Тут сразу найдут… Открыл тяжелую ляду погреба, слетел вниз по ступенькам. Нащупал пустую бочку. Вот! Тут не найдут. Сжался в комок, втиснулся и задвинул крышку над головой.
Он сидел в абсолютной темноте и ждал, ждал… И вдруг вспомнилось это… Большая толпа школьников и маленький красный гроб. А в нем Сережка. Сережка, который утонул в канале… Но он же не сам утонул! Его сбросили мальчишки с мостика, потому что он боялся нырнуть. А он упал в воду и стукнулся об какую-то железяку… А теперь?…
Толик не мог больше сидеть. Он задыхался. Выбрался из погреба, побежал к калитке. Рванул ее и застыл на месте… По той, высокой, стороне улицы с обломками лыж в руках, прихрамывая, шла Алена Березко… Живая!
Зимние каникулы промелькнули, как короткий сон.
После событий на Манькином спуске девочки смотрели на Алену, как на героиню. Даже Тамара сказала с завистью:
— Ты, Алена, какая-то железная. Когда вырастешь, наверно, космонавтом станешь. Ой, я на той горе умерла бы от страха!
Мальчишки были сдержаннее, но и они зауважали Алену. Особенно за то, что у нее такой батя. Сказал: доты я беру на себя, и точно — наутро их будто корова языком слизнула. Катись теперь хоть до железной дороги.
А сама Алена, несмотря на то что прошло уже много времени, еще сердилась на Иваса и Алекса: «Бессовестные все-таки. Ведь я могла и правда убиться. Хоть бы сказали что-нибудь. Еще и отворачиваются…»
И в самом деле, Ивас с Алексом старались в школе Алену не замечать. Да и на улице их в последнее время почти не видно. Покатаются на санках и исчезнут куда-то.
* * *
У Иваса снова «зачесались руки».
— Алекс! Ну давай сделаем что-нибудь! — приставал он к своему помощнику. — Такое, чтоб все аж рты раскрыли! Думай. У тебя башка вон кака лобастая. Да и папа опять же…
И Алекс придумал: сделать реактивный автомобиль. Гоночный.
— Реактивный?! — загорелся Ивас. — Конечно, сделаем! Пацаны так и попа́дают от зависти.
— Но горючее такое нужно, чтоб много газа было, — подумав, добавил Алекс. — А пороху у нас больше нет. После того папа и ружье, и все припасы дяде Жене отдал.
— Так чего ж ты голову морочишь?
