— Идите за конем, — надоумила нас бабушка. — Вперед его пустите, а сами сзади ступайте. Конь вас выведет.
Пустились мы с мамой на поиски. Конь впереди идет, мы — за ним. Миновали село, поднялись на гору, конь вправо — и мы вправо, конь влево — и мы туда же, конь остановится — и мы стоим как вкопанные. Следом за конем продирались мы сквозь заросли, переходили вброд ручьи, пока не привел он нас на поляну, где под буком лежал отец. У него была вывихнута и сильно болела нога. Мы помогли ему подняться, туго стянули ногу платком и с грехом пополам усадили на коня. Всю дорогу отец стонал и сокрушался:
— И как это меня угораздило на засохший сук наступить? Охо-хо, искры из глаз посыпались, как я с бука на землю грохнулся. Кричал, кричал, да разве кто в такой глухомани услышит? Подошел ко мне конь, обнюхал и давай головой тыкаться, поднять меня пытался. Куда там! Постоял он, послушал мои стоны да и пошел прочь. Уж я звал его, просил не бросать меня одного, а он и ухом не повел. Теперь-то мне ясно, куда он ходил. — Отец разглаживал коню гриву и все приговаривал: — Негоже с таким умным конем расставаться.
Когда мы отдавали коня в кооператив, отец никому не позволял к нему прикасаться, сам его кормил, сам на нем и работал. Раз взяли нашего коня на военные учения, так отец все учения при нем находился, следил, чтобы не повредили ему чего, чтобы не нагружали сверх меры…
Я скакал от радости по огородам, мама вытирала слезы, а бабушка спрашивала:
— Никак, вы коня продали? Признавайтесь, ироды вы этакие!
Что на это ответишь?
Не случись той истории с кражей, мне ни в жизнь не прочитать бы такую уйму книг. С того злополучного дня председатель общины постоянно стал мне давать книги.
Если я долго не появлялся, он сам шел ко мне и в обмен на прочитанную приносил новую книгу.
— Это здорово, — говорил председатель, — что ты так любишь читать. В детстве я тоже любил читать, но семья у нас была бедная, книг покупать было не на что. Даже выучиться как следует мне не довелось. Всю жизнь работал я писарем в общине, но с книгой не расставался. Улучу минутку — и за книгу. Ночью при коптилке да при свече читал, зрение напрочь загубил, оттого теперь и очки ношу, да только и они слабо помогают. Откроешь книгу, а буквы расплываются, строчки друг на друга наползают, какое уж тут чтение. Потому душа радуется, когда вижу, как дети к книге тянутся. И до слез обидно, что собственные мои сыновья не в меня пошли, читать им, видишь ли, скучно.
Благодаря председателю перечитал я великое множество полезных книг. Теперь мне известно, от чего, к примеру, погибают виноградные лозы и как их нужно лечить; знаю я и как производить осеннюю и весеннюю вспашку; как выращивать и защищать от вредителей сады, как уберечь от разных болезней скот, кур — от чумы, злаки — от грызунов, людей — от чесотки, от тифа и прочих напастей.
А сколько других занимательных и поучительных книг прошло через мои руки! Читая запоем, я не ленился выписывать из них то, что, как мне представлялось, могло пригодиться в будущем. Никакой особой системы я не придерживался, записывал для памяти в том порядке, в котором мне попадались книги.
Позже все эти разрозненные записи оказались чудесным образом связаны и обрели смысл…
Первой в моей тетради появилась вот какая запись:
«Кровь в теле человека течет по кровеносным сосудам. Поскольку сама по себе кровь передвигаться не может, в движение ее приводит сердце на манер насоса, который гонит по трубам воду. Сердце — живой насос, оно постоянно сжимается и разжимается: 60–70 раз в минуту, 864000 раз в сутки, то есть около двух миллиардов ударов в течение жизни человека. Хорошо бы подсчитать, сколько ударов сделало мое сердце за прожитые мной годы и сколько ему предстоит сделать до конца моей жизни…»
Считаю и задумываюсь: сколько же ударов осталось сделать сердцу моего отца?
Из другой книги я узнал, что в незапамятные времена люди не знали денег. Они им были попросту не нужны, потому что каждый сам производил все необходимое. Когда одни племена стали заниматься скотоводством, а другие земледелием, между ними зародился обмен. Зерно, муку, лен, полотно и другие продукты земледелия обменивали на скот, шерсть, кожу, сыр и иные продукты скотоводства. За одного теленка, например, давали пять мер пшеницы, за глиняный горшок — ягненка, а за медный нож — трех ягнят.
Однако не всегда был возможен такой непосредственный обмен. У кого-то, скажем, был медный нож, но ему нужны были не три ягненка, а три глиняных горшка. В таких случаях прибегали к непрямому обмену: нож обменивали на ягнят, а затем уже ягнят — на горшки.
В далеком прошлом роль денег выполнял скот, служивший единицей обмена. Подобным примитивным образом еще и сегодня ведется торговля в некоторых неразвитых уголках мира. Эскимосам, например, деньгами служат рыболовные крючки, тибетцам плиточный чай, мексиканским индейцам какао-бобы, а в некоторых частях Африки раковины особого вида моллюсков — каури, слоновая кость и т. п. На острове Яп в Тихом океане до недавнего времени в качестве денежной единицы употреблялись овальные камешки с отверстием посередине, ценность камешка зависела от его величины.
Вот почему для более удобной оплаты люди придумали деньги, которые изготавливались вначале из меди и железа, а позднее — из серебра и золота. Такие деньги перевозить было гораздо легче, чем скот. Поначалу золото и серебро отвешивали на весах, поскольку скот продавали за определенное количество этих драгоценных металлов. Однако всюду возить за собой весы было несподручно, и золотые слитки стали заранее рубить на куски определенного веса, верность которого удостоверяла выбитая на каждом куске печать. Как правило, на печати были изображены правители, первыми начавшие чеканить деньги. Со временем свои деньги стали чеканить и другие видные люди, а также города. Впоследствии это стало привилегией государства.
Оказывается, первыми деньгами, имевшими хождение в нашей стране до переселения сюда славян, были древнегреческие обол и драхма, потом римские асе и денарий, от которого произошло название нашей денежной единицы динар. Динарами называются деньги также в Иране, Ираке, Кувейте, Алясире, Тунисе и на островах Бахрейн.
У нас металлические деньги чеканятся на Монетном дворе в Белграде. Чеканка производится при помощи двух специальных штампов, отлитых из особого вида стали, с углублениями в виде обеих сторон монеты. Между штампами помещается кусочек металла, из которого под сильным давлением и изготавливается монета…
— Вырасту, пойду работать на Монетный двор. У нас будет куча денег, и отцу не придется ездить на заработки ни в какую Австралию, — делюсь я с бабушкой своей мечтой.
— Глупыш ты еще, — почему-то сердится бабушка. — Деньги-то трудом добываются.
Хоть убейте, не понимаю, что моего отца не устраивало в нашем кооперативе? Месяца не проходило, чтобы он не поднимал шум из-за трудодней. Для меня и моих друзей лучше места и придумать было нельзя: потребовались тебе деньги — иди поработай в кооперативе. Мы охотно помогали убирать хлеб, яблоки, подсолнечник, низали табак для просушки.
Нет ничего веселее, чем косить подсолнечник. Вжик, вжик серпом — и, будто срубленные вражеские головы, летят на землю подсолнухи. Расуле, Джеро, Гино-Гино, Дудан и я врезаемся в чинные ряды подсолнухов и, словно лихой кавалерийский отряд, на всем скаку рубим неприятеля серпами-саблями. Закончим сражение па одном фланге, несемся на другой. И подмога не нужна, за считанные часы впятером управляемся с целым полем.
А что за удовольствие собирать яблоки! На самые верхушки яблонь, куда ни рукой, ни палкой не достать, мы с приятелями взлетаем, как белки. Снизу кричат: «Осторожно, не убейтесь!» — но это только пуще нас раззадоривает, и мы стараемся вовсю, все до последнего яблочка с веток обираем.
На заработанные деньги я перво-наперво покупаю то, что мне позарез нужно, а все, что остается, отдаю маме. Она пересчитывает деньги и раз, и другой и плачет от радости.
Приходилось ли вам стоговать сено? Нет? Это не работа, а чистое наслаждение! Подцепишь на вилы охапку, поднимешь над головой и воображаешь, что не навильник сена держишь, а весь земной шар. А устанешь, ляжешь ничком, зароешься лицом в скошенную траву и дышишь, дышишь, надышаться не можешь. Духмяные запахи щекочут нос, обволакивают душу и дурманят голову. Солнце стоит высоко, его лучи пробиваются сквозь ветки осин, изгоняют из потаенных уголков кузнечиков, и те скачут и стрекочут по всему лугу. Когда стога уложены, мы резвимся напропалую: прыгаем наподобие кузнечиков со стога на стог, кувыркаемся или роем в них, как кроты, ходы и норы. Приятнее всего укрыться в стогу во время дождя. Капли дождя скользят по сену, ровно по пушистому меху, просачиваются вниз, земля впитывает влагу, и от нее исходит аромат валерианы, богородицыной травы, терна и можжевельника. Зачарованные, сидим мы каждый в своем стогу и, расковыряв в сене дырочку, смотрим, как парит пересохшая земля. Когда дождь уйдет за горы, выбираемся из нор, вскакиваем на коней, и кони, освеженные дождем, во весь опор несут нас к дому.
