Он вызывающе поднял голову и собрался с духом, чтобы встретить то, чего ожидал, — горькое разочарование в глазах Поллианны. Но, к его изумлению, в них не было ни горечи, ни разочарования, а только удивление и радость.
— Ах, ах! — воскликнула она, хлопнув в ладоши. — Я так рада! То есть, — поправилась она, смущенно краснея, — я не хочу сказать, что мне не жаль язычников, просто я не могу не радоваться, что вам не нужны маленькие мальчики из Индии, потому что всем остальным нужны именно они. И я очень рада, потому что тогда вы охотно возьмете Джимми Бина. Я знаю, вы его возьмете!
— Возьму… кого?
— Джимми Бина. Он будет «присутствием ребенка», понимаете? И он будет этому рад. На прошлой неделе мне пришлось сказать ему, что даже дамы из моего благотворительного комитета не хотят его взять, и он был ужасно разочарован. Но теперь, когда он узнает… он так обрадуется!
— Он обрадуется? Ну а я — нет! — заявил мистер Пендлетон решительно. — Поллианна, это просто глупо!
— Вы хотите сказать, что не возьмете его?
— Именно это я и хочу сказать.
— Но это было бы замечательное «присутствие ребенка», — еле вымолвила Поллианна. Она чуть не плакала. — И вы не были бы одиноки… с Джимми.
— Не сомневаюсь, — ответил мужчина. — Но… я предпочитаю одиночество.
Именно теперь Поллианна впервые за много недель неожиданно вспомнила о том, что когда-то сказала ей Ненси. Она сердито вздернула подбородок:
— Может быть, вы думаете, что милый живой мальчик не будет лучше, чем тот старый скелет, который вы держите в шкафу, но я думаю иначе!
— Скелет?
— Да! Ненси сказала, что вы держите его в шкафу.
— Что я… — Неожиданно мужчина откинул голову назад и расхохотался. Он смеялся от души, так сердечно и громко, что испуганная и недоумевающая Поллианна разразилась слезами. Заметив это, мистер Пендлетон быстро выпрямился в кресле. Лицо его сразу стало серьезным. — Поллианна, я думаю, ты права… даже больше, чем ты сама думаешь, — сказал он ласково. — Честно говоря, я знаю, что «милый живой мальчик» будет гораздо лучше, чем мой скелет в шкафу; только вот… не всегда мы согласны на замену. Порой мы предпочитаем цепляться за свои скелеты в шкафах, Поллианна… Но, может быть, ты расскажешь мне побольше об этом милом мальчике…
И Поллианна рассказала. Быть может, смех разрядил атмосферу, а быть может, волнующая история Джимми Бина, услышанная из горячих уст Поллианны, тронула уже непривычно смягчившееся сердце. Так или иначе, но в этот вечер Поллианна пошла домой, получив приглашение для Джимми посетить дом на Пендлетон-Хилл вместе с Поллианной в следующую субботу.
— О, я так рада! И я уверена, что он вам понравится, — вздохнула Поллианна, прощаясь. — Я так хочу, чтобы у Джимми был дом… и семья, которой не все равно, понимаете?
Глава 22. Проповеди и дровяные сараи
В тот самый день, когда Поллианна рассказала мистеру Пендлетону о Джимми Бине, в лесу на Пендлетон-Хилл прогуливался местный пастор — преподобный Пол Форд. Отправился он туда в надежде, что тишина и красота Божьей природы помогут ему преодолеть смятение, вызванное в его душе Божьими детьми.
У преподобного Пола Форда было тяжело на душе. Весь прошедший год от месяца к месяцу дела во вверенном ему приходе шли все хуже и хуже, пока не стало казаться, что теперь, куда ни обернись, только ссоры, клевета, сплетни, зависть. Он то спорил, то уговаривал, то упрекал, то смотрел сквозь пальцы — и при этом, несмотря ни на что, молился, горячо и с надеждой. Но сегодня он с горечью был вынужден признать, что положение не улучшилось, а, скорее, стало еще хуже. Двое из его викариев были между собой на ножах из-за какой-то мелочи, которую бесконечные споры превратили с течением времени в настоящую проблему. Три самые энергичные и активные прихожанки вышли из дамского благотворительного комитета только потому, что крошечная искра сплетни была раздута болтливыми языками во всепожирающее пламя скандала. Церковный хор раскололся из-за споров о том, кому следует поручить исполнение сольной партии. Брожение началось даже в Обществе христианской взаимопомощи, в связи с открытой критикой в адрес двух членов его правления. Последней же каплей, переполнившей чашу терпения, стала отставка ректора и двух учителей воскресной школы, что и заставило измученного пастора искать успокоения в лесной тиши, предавшись молитвам и размышлениям.
Здесь, под зелеными сводами леса, преподобному Полу Форду яснее стала стоящая перед ним задача. По его мнению, наступил критический момент. Необходимо было что-то делать — и делать немедленно. Остановилась вся работа церкви. На воскресных богослужениях, совместных молитвах по будним дням, миссионерских чаепитиях, ужинах, вечеринках присутствовало все меньше прихожан. Правда, оставалось еще несколько человек, добросовестно трудившихся на благо церкви. Но и они действовали не слишком слаженно и к тому же всегда отдавали себе отчет в том, что вокруг них одни лишь критически наблюдающие глаза и языки, для которых нет лучшего занятия, чем говорить о том, что видели глаза.
И, видя все это, преподобный Пол Форд очень хорошо понимал, что и он, слуга Божий, и церковь, и городок, и само христианство страдают от этого и будут страдать еще сильнее, если… Было ясно, что необходимо что-то сделать, и сделать сейчас же. Но что?
Пастор неторопливым движением извлек из кармана записи, которые он сделал, готовясь к предстоящей воскресной проповеди. Нахмурившись глядел он на них. Очертания его рта стали суровыми, когда вслух, очень выразительно он прочел слова из Библии, которые собирался положить в основу этой проповеди:
— Горе вам, учителя закона и фарисеи! Лицемеры! Вы закрываете от людей Небесное царство, и сами не входите в него, и не даете войти тем, кто хочет.
— Горе вам, учителя закона и фарисеи! Лицемеры! Вы отнимаете дома у вдов и в то же время произносите напоказ свои длинные молитвы. За это вы будете строго наказаны.
— Горе вам, учителя закона и фарисеи! Лицемеры! Вы приносите десятую часть с урожая мяты, укропа и тмина, а о самом важном в законе — о справедливости, милости и верности вы забыли. Надо делать одно, не забывая другого.
Это было полное горечи обличение. Под зелеными сводами леса глубокий голос пастора звучал язвительно и уничтожающе. Даже птицы и белки, казалось, притихли, словно охваченные благоговейным страхом. И пастор ярко представил себе, как зазвучат эти слова в следующее воскресенье, когда он будет произносить их в святой тишине церкви перед своими прихожанами.
Прихожане! Это были его дети. Мог ли он сказать им такое? Осмелится ли он сказать это? Осмелится ли он не сказать этого?! Эти обличительные слова вызывали ужас даже и без его собственного толкования, которым он собирался сопроводить их. Он молился и молился. Он горячо просил о помощи, о руководстве. Он страстно желал — о, как сильно и страстно желал он! — найти сейчас, в этот кризисный момент, правильный путь. Но был ли путь, который он избрал, правильным?
Пастор неторопливо свернул свои бумаги и засунул их обратно в карман, а потом со вздохом, похожим на стон, опустился на траву у подножия дерева и закрыл лицо руками.
Там и увидела его Поллианна, возвращавшаяся домой от мистера Пендлетона. Вскрикнув, она бросилась к нему.
— О, о, мистер Форд! Вы не сломали ногу… или что-нибудь другое, нет? — взволнованно спросила она.
Пастор отнял руки от лица, быстро поднял голову и попытался улыбнуться:
— Нет, дорогая, нет! Я просто… отдыхаю.
— О! — с облегчением вздохнула Поллианна, отступая на шаг. — Тогда все в порядке. Понимаете, когда я нашла мистера Пендлетона, у него была сломана нога… Но он, правда, лежал. А вы сидите.
— Да, я сижу; и у меня ничто не сломано и не разбито, ничто… что могли бы вылечить доктора.
Последние слова прозвучали очень тихо, но Поллианна расслышала их. Что-то быстро промелькнуло в ее лице, и глаза зажглись живым сочувствием.
— Я знаю, что вы хотите сказать. Что-то вас мучает. С папой это бывало… много раз. Я думаю, так бывает со священниками… часто. На них, понимаете, возложена такая большая ответственность.
Преподобный Пол Форд взглянул на нее с чуть заметным удивлением.
— Твой отец был пастором?
— Да, сэр. Вы не знали? Я думала, все знают. Он женился на сестре тети Полли, то есть на моей маме.
— Понимаю. Но, видишь ли, я здесь пастором всего несколько лет и не знаю истории всех семейств.
— Да, конечно, сэр… то есть, конечно, нет, — улыбнулась Поллианна.
Наступила томительная пауза. Пастор, по-прежнему сидевший у подножия дерева, казалось, забыл о присутствии Поллианны. Он вытащил из кармана свои бумаги, но не смотрел на них. Вместо этого он вглядывался в лист, лежавший на земле, и это даже не был красивый лист. Он был бурый и сухой. Поллианна, глядя на пастора, ощущала неясную жалость и сочувствие к этому человеку.
