Люся опять вышла вперед и сказала:
— Ребята, вы помните, что наш боевой штаб возник по договору с Советом Овраженских Командиров. У Овраженских Командиров был боевой девиз. Мы хотим, чтобы такой девиз был и у БУПШа.
— «Сила — Победа!» — закричал я.
— Нет, — ответила Люся. — «Дружба — Победа!»
— «Дружба — Победа!» «Дружба — Победа» — подхватили все вокруг, хлопая в ладоши, и я тоже кричал и хлопал.
Ну какая она молодец, наша Люська Кольцова, что вспомнила сейчас о Командирах и придумала такой хороший девиз.
Потом мы пели, сидя вокруг костра на скамейках и прямо на земле, — и взрослые с нами тоже. Оказывается, нашлись общие песни. Тима руководил хором и вспоминал то одну, то другую песню, которую предлагал спеть сообща. Громко неслось по улице:
Взвейтесь кострами, синие ночи!
Стало уже совсем темно, зажглись фонари у домов, вдалеке через овраг засиял освещенный город, большой и тоже нарядный, а мы все не расходились, разговаривали и пели…
Все равно он с нами вместе!
А сегодня Борис уехал.
Все-таки уехал. Насовсем.
Рано утром почтальон принес ему в дом Демьяныча письмо. Оно было от Борисовой тетки, в ответ на телеграмму.
Днем ко мне прибежал Рудимчик и сообщил, что Борис уже уходит на вокзал. Я бросился через федуловский двор на Овраженскую улицу. В БУПШе собрались все наши. И тетя Варя. Люся сказала:
— Мы решили Бориса проводить.
На Машином столике лежали какие-то кулечки и свертки. Это ребята принесли из дому продукты и сладости — на дорогу. Я расстроился, что не захватил ничего. И набросился на Рудимчика: ну, что он никогда толком не скажет. А он заявил:
— Самому надо соображать. Вот и поговори с ним!
Но бежать домой было поздно.
Борис пришел в БУПШ с Демьянычем и его женой. Демьяныч держал небольшой чемоданчик.
Маша поднесла Борису наш общий подарок — книгу. И альбом с фотографиями, где сняты все мы. На книге было написано: «От верных друзей члену БУПШа Борису Черданцеву». Борис долго рассматривал обложку. Так долго, как будто совсем не умел читать. А там и было-то всего одно слово: «Честь». Наконец он тихо сказал:
— Ладно, спасибо. — И зачем-то посмотрел на потолок. И еще сказал: — Подладить надо. — Это — про полочку с книгами: она скосилась.
— Подладим, — сказали мы.
— Ладно, — повторил он еще. — Надо идти. И мы уже не уговаривали его остаться.
Еще когда Бориса не было, Адмирал спросил:
— Что это он надумал ехать? Жил бы да жил. Разве плохо у Демьянычей?
Тетя Варя ответила:
— Эх, Георгий. Не понимаешь ты еще. Его растить да растить надо. А второе — мать здесь под боком. Легко ли: около, да не с ней! Каждый день, да мимо. На стороне-то легче будет. Пусть уж едет. Вы не держите.
Вот мы и не держали. А шли все по улице гурьбой. И не очень шумели, потому что было грустно. Всегда грустно, если кто-нибудь уезжает.
До трамвая провожали все. Потом многие остались, а мы поехали на вокзал: Люся, Назар и я. Демьяныч ушел за билетом, а Мы ели мороженое, которое купила тетя Варя. Люся сказала:
— Люблю мороженое.
Борис сразу отдал ей свою порцию. Я тоже хотел, но спохватился поздно — уже откусил с края. А откусанное отдавать неудобно. Да Люся и не взяла бы. Когда Борис ей сунул свое, она и то отказывалась: «Я же лопну». Но Борис ответил, что с детства ненавидит сладкое. Это он врал, я знаю. Но она поверила и стала есть.
Я расстроился, но не очень: Борис уезжает, пусть уж и угощает. А я потом когда-нибудь подарю ей, в другой раз.
Вдруг Борис сказал:
— Интересно, а поезд не опаздывает? — Я показал на справочное, он кивнул: — Сходи-ка, узнай.
Я пошел и долго стоял в очереди. Поезд не опаздывал. А когда я вернулся, то увидел, что Борис разговаривает с Люсей. Только я сначала ничего не понял из их разговора. Борис спрашивал:
— Так как?
— У тебя есть, — отвечала она.
— Где? — спросил он опять.
— В альбоме.
— В альбоме общая, — сказал он. — А где ты одна есть?
— Есть.
— Ну, и вот. А потом я тебе свою пришлю. Прислать?
— Присылай, — согласилась она.
Тут я понял, что они говорят про фотокарточки. Это было, конечно, их дело, про что говорить, только незачем из-за этого отсылать меня к справочному.
Пришел Демьяныч с билетом. Назар щелкнул всех. А потом уже у вагона. Он нацелился на Бориса. А около него была Люся. И я пододвинулся к ним.
Борис уехал в плацкартном вагоне. У него оказались хорошие соседи, которых Демьяныч попросил присмотреть за парнишкой. Но Борис сказал:
— Чего там! Не впервой.
Я подумал, что он и вправду ездил совсем недавно с Родионом. И уже не боится один. А вот сумел бы я поехать один?…
Борис стоял с нами на перроне, а когда объявили по радио, что дано отправление, стал жать нам руки, а мы ему стали говорить, чтобы он обязательно написал. Тетя Варя обняла его, а Демьяныч похлопал по плечу. Борис прыгнул на площадку и хотел стоять с краю, но его оттеснила проводница в черной железнодорожной одежде и с зеленым флажком, свернутым в трубочку. Она опустила у ног железку и загородила Бориса. Он глядел на нас одним глазом из-за ее спины и улыбался. А когда поезд тронулся, Люся крикнула:
— Дружба!
Борис поднялся на цыпочки и ответил, помахав:
— Победа!
Мы хором повторили:
— «Дружба — Победа!» — И тоже махали руками.
А потом его не стало видно. Но мы все шли и шли по перрону.
И я опять загрустил. Мне стало жалко Бориса. Все-таки как у него получилось — пришлось покинуть и дом, и всех нас. Неужели ничего нельзя было придумать, чтобы он остался с нами?
Мы ехали назад так же, в трамвае, разговаривая о том о сем. А когда сошли с него и свернули на Овраженскую улицу, то замолчали. Лежала она перед нами — зеленая, кудрявая. И хотя мы сняли наши украшения — флажки, которые делали к празднику, все равно она казалась сейчас будто принаряженная — такая чистая и красивая уличка с маленькими домиками, вся в цветах и клумбах.
И тут нам попался навстречу дядька Родион.
Он стоял на тротуаре, покачиваясь. Мы прошли мимо, обогнув его, но он сказал пьяным голосом:
— Не нравлюсь, да? Порядочек наводите? Концертики? Хозяева доморощенные!
Он ругал нас так, будто мы мешали ему жить. Тетя Варя остановилась.
— Не трогай их! — сказала она ему строго.
Тетя Варя ушла к себе. И Демьяныч тоже ушел. А мы остались одни, направляясь в БУПШ. И я подумал, что Борис от нас никуда не уехал. То есть, конечно, он уехал. Но все равно он с нами вместе. А вот дядька Родион хоть и остался, но для всех здесь, на улице, он чужой, и его злит, что мы такие дружные, и что Борис ушел от него, и что мы провожали сейчас Бориса, как лучшего друга, а теперь снова идем в свой боевой пионерский штаб.
Дед сказал, что мне пора вытащить из тумбочки на свет белый учебники и тетради: время готовиться к школе.
Я не стал спорить. На носу осень.
Сегодня сутра льет дождь — погода испортилась. И словно сразу запахло свежей масляной краской, как пахнут в первый день занятий парты, доска и гулкие коридоры.
Я стал послушно обертывать учебники бумагой, но сам все время косился на фотографию, которую взял вчера у Назара. Я поставил ее на столике и то и дело смотрю. Это где мы сняты втроем у вагона — Люся, Борис и я.
Дед заметил:
— Не отвлекайся.
Я решил больше не отвлекаться, но тут мне опять помешали. Мама крикнула из кухни:
— Гоша, к тебе!
Я сначала подумал, что опять Рудимчик — будет куда-нибудь звать. Вышел и — выпучил глаза: у порога стояла Вика. Вот уж кого я не думал увидеть у себя дома!
— Тебе чего? — спросил я.
Она покосилась на мою маму и, стаскивая красную вязаную шапочку, всю мокрую, сказала:
— Можно что-нибудь на ноги, чтобы не наследить?
Скажите пожалуйста, какая заботливая!
Мы прошли в комнату. Дед удалился к маме.
Вика вздохнула, оглядываясь по сторонам, и тихо сказала:
— Я к тебе.
Это мне и так было ясно. Я стоял, как пень, не зная, что будет дальше. А она вдруг уселась на стул около стола, где лежали мои учебники. И положила руки на колени — красные и тоже мокрые, потому что и пальто у нее было мокрое. Дождь лил не на шутку.
А белые кудри быстро сохли и опять трепыхались колечками.
— Я к тебе, как к начальнику разведки, — повторила она. — Как начальник оперативной группы, ты должен знать, чтобы действовать.
— Что — действовать? — спросил я, все еще ничего не понимая.
— С матерью Бориса, — ответила она.
Тут я совсем перестал понимать. При чем Черданиха и я?
Я хотел задать ей этот вопрос, но она сама объяснила. Черданиха была у тети Вари и жаловалась. Ей очень тяжело. Борис уехал, а она теперь не находит себе нигде места.
