не говорили, будто он всюду лезет вперед. А к цели подплыл одновременно с Якубом. За ними подоспел Рыжик. Некоторые даже бежали по дну, но все равно их не догнали.
— А теперь, — сказал Якуб, — кто не боится, пошли нырять!
Залезли на высокие заслоны, стали прыгать в воду. Вниз головой бросились Якуб, Ергуш и Рыжик. Остальные только смотрели. Рыжик — мальчишка тощий, кожа да кости — дольше всех мог держаться под водой. Нырнув с берега, он выплывал на поверхность уже у самого канала. Его красно-рыжие волосы, всегда взлохмаченные, прилизала вода, и они блестели кровавым отсветом.
— А кто может так? — крикнул Рыжик и нырнул с головой.
Высунув над водой правую руку, он стал грозить ребятам пальцем. Он так долго сидел под водой, что мальчикам уже стало скучно. Всем казалось, что Рыжик торчит под водой целых полчаса, если не больше.
Йожо Кошалькуля сказал:
— Я бы тоже так мог, только зуб болит. Червяк в зубе у меня… Точит и точит, хоть на стенку лезь.
От долгого купания на коже выскочили пупырышки, по спине пробегали ледяные мурашки. Хорошо было развалиться на берегу, погреться на солнце!
— Под водой держаться — не такое уж простое дело, — разглагольствовал Рыжик. — Сначала надо научиться задерживать дыхание. Нос надо защемить пальцами и не отпускать. Попробуйте, кто хочет!
Он показал, как надо делать: зажал себе нос, рот закрыл, перестал дышать. Все стали пробовать. Лица побагровели, глаза полезли на лоб, жилы на висках надулись. Никто не говорил ни слова.
Рыжик первый нарушил молчание.
— Я каждый день таскаю из лесу дрова. Глядите, какие у меня ссадины на плечах.
Ребята посмотрели без всякого интереса. На худеньких плечах Рыжика багровели кровоподтеки.
На воду садились усталые ласточки. Раскинут крылья, лягут, и вода несет их, но недолго. Потом ласточки встрепенутся, взмахнут крыльями и летят себе дальше, над самой водой.
Ергуш наблюдал за ними, сказал:
— У нас на Гати тоже ласточки купаются. Одна чуть не утонула. Не могла взлететь — крылья намочила.
— А наши гуси умеют в прятки играть! — поскорей вставил слово Йожо Кошалькуля. — Старая даст команду и — хлюп! — прячется под водой. И молодые — хлюп! — за ней…
Якуб Фекиач-Щурок переглянулся с Рыжиком, глянул на Ергуша. Усмехнулся, как бы говоря: «Слыхали? Ну что с него возьмешь?»
— Какие умные гуси, — с коварной улыбкой отозвался Рыжик.
Все захохотали. Йожо Кошалькуля выпучил глаза и, проглотив слюну, замолчал, упершись подбородком в колени.
Зузка Кошалькуля пришла к Анне и сказала:
— Мама разрешают мне пойти с тобой по малину, если с нами Ергуш пойдет.
А Ергуш с Анной были в ссоре. Она изводила его, все дразнила Зузкой. Он решил не разговаривать с сестрой и Зузке не показываться.
Но Зузка разыскала его в саду и уговорила:
— Ну не притворяйся таким, пойдем с нами! Какой же ты после этого друг? А то мы одни боимся… Хочешь, даже малину не собирай, только пойдем!
И она посмотрела на него сбоку, просительно так — невозможно было устоять.
— Ладно, — сказал он. — Но только с этой чертовкой я не разговариваю. Вечно дразнится, противная, покою не дает.
Уговорились. Вышли рано утром, только светало. На весь день! Анна несла маленькое ведерко, в ведерке — узелок с хлебом и вареными яйцами. В руке у Ергуша была только валашка. Зузка ждала их в деревне у фабрики. Она держала два глиняных кувшина.
— Дай, Зузка, я понесу один, — сказал Ергуш, забирая у нее кувшин. Он посмотрел на небо над горами. — Как бы нам не вымокнуть!
Анна и Зузка переглянулись многозначительно, усмехнулись. Ергуш заметил это. Повернулся к Зузке, поставил кувшин у ее ног.
— Сама неси! Чтоб не воображала…
Зузке стало неловко:
— Да что ты, Ергуш? Какой ты чудной!.. Мне-то не надо, я и сама понесу, только почему ты так?..
— Смеетесь у меня за спиной! А я не ослеп еще.
— Мы не над тобой, Ергушко! — защебетала Зузка. — Скажи ему, Анна, мы ведь просто так…
Анна тихонько сказала:
— Хочешь, побожусь?..
Ергуш поднял кувшин и, ни слова не говоря, зашагал впереди девочек. Они держались его следа.
— Сердится, — шепнула Зузка.
— Надулся, как индюк! — отозвалась Анна.
Ергуш шагал быстро, не оглядываясь. Обиделся.
Самые большие малинники были на Блискавице. На одном склоне этой горы лес вырубили, вырубки заросли бузиной, малиной, крапивой. Там и тут над кустами выглядывало темя скалы, серебрились исхлестанные дождями, высушенные солнцем пни.
Долго шли все трое молча; наконец добрались до подножия Блискавицы. Стали подниматься на вырубку — по тропинкам, а то и напрямик. Впереди Ергуш, за ним Зузка, последней Анна. Молчали.
В нижней части вырубки высоко разрослась бузина, малиновых кустов было мало, да и те пообобраны. Выше малинник пошел гуще, а с середины склона тянулась вверх настоящая малинная чаща: кусты переплелись густо, краснели, гнулись под тяжестью крупных капель-ягод.
Девочки начали собирать их. Старались, снимали ягоды пальчиками — одну в посудину, другую в рот. Ергуш уселся на пень; смотрел на долину, изредка поглядывая на девочек.
«Вот глупые, — думал он. — Я бы помог им собирать, а так пусть сами… Зачем смеются за спиной…»
Зузка поставила свой кувшин на низенький пенек, стала обирать ближние кусты. Вдруг она сжала лицо руками, попятилась, зацепилась ногой за куст — упала.
Ергуш подбежал, поднял ее, смотрел испуганными глазами:
— Что с тобой, Зузичка?
Прибежала и Анна. Ведерко бросила, сама вся дрожит, рот раскрыла. Белая, как стена.
— Змея! Змея! — Зузка показывала на пень, где стоял кувшин.
Ергуш подошел к пню, поглядел — ничего особенного: светло-коричневая гадюка, с более темным, красноватым узором на спинке, извивалась у пня. Головку подняла, откинула — смотрит на Ергуша неподвижными, злыми глазами.
— Ну что, моя красавица? — Ергуш нагнулся, улыбаясь раздраженной змее.
Гадюка опустила голову, зашипела, скользнула прочь — спешила убраться.
— Прячься скорее, а то я тебя высеку, — сказал ей Ергуш и стал осматривать пень.
Странное открылось… Под отставшей корой лежали, свернувшись клубочком, молодые гадюки. Вывелись там из яиц, а теперь, наверное, спят. Ергуш отколупнул кору, гадюки, разбуженные, зашевелились, в испуге сослепу кинулись в кусты.
Девочки пронзительно завизжали.
— Что ты делаешь, Ергуш! С ума сошел! — в страхе кричала Анна.
А Ергуш смеялся. Очень уж смешно ему было — до чего перепугались змееныши. Так удирали, будто от этого зависела их жизнь.
— Змей выпускает, нет, чтоб убить их… — пробормотала Зузка, кривя губы, — сейчас заплачет.
— Зачем убивать? — удивился Ергуш, подавая Зузке кувшинчик. — Пусть живут.
