Ребята молча качнули головой.
— Вот и хорошо. А пока складывайте свои спальники и вещи. Сами управитесь?
Ребята опять кивнули.
След лежал возле уазика. Максим уже не пытался с ним играть. Вчера дедушка просил не лезть к лайке. Сказал, что дядя Коля её с щенячьего возраста натаскивал на соболиную охоту. Для этого натравливал на кошек, учил душить их быстро и безжалостно. Кошек брал в приютах и по объявлениям, ловил во дворах. След казался приветливой собакой, но ребятам эта история не понравилась. Они перестали подзывать его и даже не пытались погладить, если он пробегал рядом.
— Чего дети? — спросил Николай Николаевич.
— Да ничего, собираются, — ответил Евгений Константинович.
— Только их не втягивай.
— Коль, я их ни во что не втягиваю. Все вопросы к Вите. Он тут самый умный. Кто бы ещё додумался тащить детей на охоту?
— Ну, если б машина не потонула, сейчас возвращались бы, всё бы гладко прошло.
— Если б не дети, влезли бы в мою «таблетку».
— Это да. А потом провалились бы в первую трещину.
— Ну конечно, — отмахнулся Евгений Константинович. — В общем, ты меня понял. Я ждать не собираюсь. Витя только вечером вернётся. Это если сразу машину найдёт и быстро сторгуется. Уж он-то любит торговаться, как будто денег мало, да?
— Не знаю, не считал.
— Ну, его не считал, так свои посчитай. Я тебе и так скажу, за суточный простой он не заплатит. Из жадности. А я платить не буду, потому что мне тут ничего не надо. Не моя вина. Зачем мне ещё сутки держать тут нерпят? Их нужно скорее в аквариум, чтоб привыкали. А так озвереют ещё — два дня в ящике сидеть. Или что, мне их тут на поводке выгуливать? А ты как хочешь. Хочешь, жди. Но за простой он тебе не заплатит.
— Это я уже слышал.
Николай Николаевич сплюнул в снег и без надобности постучал торбасом по колесу, словно боялся, что оно спустило. Могло показаться, будто он обдумывает что-то. На самом деле Николай Николаевич давно принял решение. Сразу всё просчитал, вот и попросил Виктора Степановича оставить квадроцикл в селе. Только хотел, чтобы окончательное решение было за другими. «А с меня и взятки гладки. Я тут наёмный. За что заплатили, то и делаю. Уговор был поймать кумутканов, а не караулить их».
— Дядя Коля… — прошептал Максим, когда тот объявил ему об отъезде.
— А чего ты мне? — насупился нерповщик. — Оставим нерпят, ничего с ними не случится. Палатку никто не украдёт. Будет стоять себе спокойно. Твой дед вечером приедет, поночует в ней, а утром всё заберёт. Мы пока что на берег вернёмся.
— Дядя Коля…
— Да чего? Вопросы, это ты дедушке задавай. У меня, знаешь, промысел на носу, скоро сезон откроют. Надо готовиться. Мне каждый день важен, так что… Потом Байкал вскроется, много нерп не настреляешь. С вами тут посидишь, покумекаешь, а мне на жизнь зарабатывать. Если б твой дед не пожадничал, я бы к квадроциклу нарты взял, на них бы всё вывезли без проблем.
Николай Николаевич заметил, что Максим огорчён почти до слёз, и смягчился:
— Ладно тебе. Всё в порядке. Твой дед нам ещё спасибо скажет, что мы вас со льда увезли. Он сейчас только про нерпят и думает, потому что заплатил за них. Ну, давай, собирайся.
Дядя Коля хотел похлопать Максима по плечу, но тот увернулся. Пошёл к друзьям. На ходу украдкой показал язык Следу. Тот не обратил на него внимания.
В палатке состоялось выездное совещание штаба «Бурхан». Всем хотелось вернуться на берег, это признавал каждый. Но нельзя было оставлять нерпят без присмотра. Решение было единогласным. Максим даже развеселился, представив, как после каникул напишет сочинение о приключениях на льду, о том, как они, трое подростков, остались посреди зимнего Байкала без взрослых.
— Это как же? — удивился дядя Коля, узнав, что ребята не хотят ехать.
— Мы дедушку подождём, — краснея ответил Максим. Если б не поддержка Саши и Аюны, стоявших за его спиной, он бы не осмелился это сказать. — Вы сами говорили, что он к вечеру приедет.
— Не выдумывай! — насупился Евгений Константинович.
— Полезайте в машину, а? Не надо тут сцены устраивать. Не маленькие уже, а кочевряжитесь.
— Нет, — тихо, но твёрдо ответил Максим.
Боялся посмотреть в глаза нерповщика. Смотрел на его руки. Кисти у дяди Коли были большие, словно раздутые. Пальцы — мозолистые, поросшие рыжим волосом; сардельки, по суставам передавленные нитками.
— Вас, собственно, никто не спрашивает, — посуровел Евгений Константинович. — Сказано, значит полезайте. Вот и вся песня. Подрастёте, тогда будете умничать.
Максим промолчал. За него ответила Аюна:
— А вы ему не командуйте, не вы его дедушка. А Виктор Степанович сказал ждать, значит будем ждать. — Подумав, Аюна добавила: — Вот и вся песня.
— Да ваш Виктор Степанович вам слова не сказал! Потому что думать про вас забыл!
— Никуда мы не поедем, — упрямо твердил Максим. — Дождёмся дедушку.
— Ну и… бог с вами. У них, видно, вся семейка такая. Слишком умные. Всё, Коль, поехали. Надоело тут. Не хватало ещё с детьми нянчиться.
Нерповщик медлил. Он надеялся, что ребята одумаются. «Ну а мне-то что? Не я их сюда тащил. Витя сам виноват. Был бы поумнее, так на уазике поехал бы и детей забрал бы, чего им тут ждать? Так ведь нет, где ему о чём-то Женю просить… Как дурак, поехал на квадроцикле. Потому что гордый. Значит, если что, грех — его. И Женин. Ну в самом деле, не гоняться же за ними! Знаю я этих детей. Упрямые, ещё разбегутся, так и в щель провалятся. А в лагере с ними ничего не случится. Посидят до вечера. Им даже на пользу будет». Успокоив себя такими мыслями, нерповщик кивнул Евгению Константиновичу.
Максим, в свою очередь, надеялся, что одумается дядя Коля. Останется с ними. Расскажет охотничьи истории. «А мы бы помогли ему сети распутать. И ужином накормили бы».
Хлопнула дверь. Забормотав, проснулся мотор. Пахну́ло бензином.
Максим ещё долго следил за удалявшимся уазиком.
Плетёнка облаков, наконец, обветшала. Сквозь неё просочилось красное бесформенное солнце. Снег вокруг стал ещё белее. Ветер приходил краткими, но колючими порывами.
Силуэты гор окрепли. Сейчас они казались застывшими кручами волн. Их снежные вершины — пенистые гребни. Весеннее тепло разомкнёт сковавший их холод, и весь Байкал зальёт мощным приливом: воздух прорежет свист урагана, поднимется снежная взвесь из осколков наста, затем, кувыркаясь, взламывая лёд, примчатся горные буруны. Тогда не останется ни лагеря, ни развороченных логовищ, ни Максима с его друзьями. Здесь будет властвовать стихия.
— Никакой ты не дядя Коля. Ты просто Николай Николаевич, — вздохнул Максим.
Машина ещё была видна, но шум её мотора стих. Только сейчас ребята осознали, что их бросили одних в белоснежной пустыне, посреди торосов и становых щелей.
— Нет, мы не одни. С нами Дымка и Клякса, — улыбнулся Саша.
— Клякса? — удивилась Аюна.
— А что, ей подходит, — отозвался Максим.
— Ну значит, Клякса, — согласилась Аюна.
— Ты слышишь?
— Слышу.
— Что это?
— Да тихо ты!
— Что это?!
— Да не знаю я, помолчи!
Ночью ребят разбудил странный шум. Поначалу Максим обрадовался. Подумал, что это издалека шумит дедушкин уазик. Ребята не стали гасить фонарь, и в ясную погоду их палатка должна была светиться на многие километры вокруг. Максим хотел выйти наружу, но понял, что источник шума был в нескольких шагах от палатки. И это явно была не машина.
Словно кто-то настойчиво рвал тряпки, сразу по целой стопке. Или, пытаясь завести лодку, монотонно дёргал шнур. Мотор вхолостую вздыхал и тут же затихал.
— Может, это медведь? — спросил Саша.
Максим почувствовал, как у него от страха онемели ноги. Ступни покалывало холодными иголочками. Он не знал, как себя вести. Затаиться — так, чтобы не привлечь внимание зверя, или наоборот зашуметь — так, чтоб спугнуть его.
— А может волки, — продолжал Саша.
— Да тихо ты со своими волками! — Максим отвечал до того тихо, что сам едва слышал себя.
— Это медведь ломает ящики, — уверенно отозвалась Аюна. Она вся спряталась в спальнике, не было видно даже её головы. — Пришёл за нерпятами.
— Медведь боится человека, — прошептал Саша. — Я фильм видел.
— Вот и расскажи ему об этом фильме! — разозлился Максим и тоже забрался поглубже в спальник, боялся, что зверь услышит его сердцебиение.
— Может, свет погасить? — спросил Саша.
— Нет! — запретила Аюна. — Если это злой дух, он только того и ждёт.
— Какие тут духи?
— А такие! Посланники Эрлен-хана, хозяина подземного мира. Они похищают души людей и уводят их в вечное рабство. У них под землёй души — как скот. Они впрягают их в телеги. И будешь пахать их поля, где они выращивают беды и несчастья. Их потом собирает ворон и разносит по городам и деревням. Сеет страдания, как мы сеем хлеб.
