— Не знал, но догадывался, — вышел из трудного положения Генка. А сам немного испугался, подумав: «А она не сумасшедшая? Жалко если так, симпатичная, хоть и немного странная».
— И все-таки, Аля, это имя у тебя в свидетельстве о рождении стоит? спросил он, возвращаясь к прежней теме, и сам же попытался выдвинуть логичную версию, — это может быть в случае, если ты родилась за границей, в другой стране или тебя назвали в чью-то честь, но тоже иностранца.
— Нет, в документах я называюсь Александра, но ты спрашивал о моем имени. Я его тебе назвала, — развела руками девочка, как будто показывая что больше ничего иного сделать не могла.
— Ладно, замяли, — миролюбиво ответил Генка.
— Хорошо, — согласилась Аля и тут же быстро попрощалась, — ладно, мне пора, а то мать с отцом волноваться будут.
— Пока, — ответил Генка несколько недоуменно и даже немного грустно. Он все же рассчитывал поговорить с этой странной девочкой побольше или по крайней мере договориться о новой встрече. Аля повернулась и медленно пошла вдоль берега прочь от Генки. Он смотрел ей вслед и не торопился снова заняться рыбалкой. Из-за плавности походки шаги не различались, а широкая юбка скрывала ноги, поэтому создавалось впечатление, что эта девочка забрела сюда из девятнадцатого века и теперь по этой темно-зеленой траве возвращается обратно. Не хватало только мистического тумана. «Она наверно все ноги промочила — трава же с утра мокрая», — подумал Генка, сам он был в сапогах.
После того как пару раз вернулся домой в мокрых насквозь кроссовках, он зарекся ходить по мокрой траве в легко промокающей обуви. Тем более что у озера росла самая высокая трава, а протоптать тропинку он еще не успел. Поэтому идя на озеро или в ближайший лес, он надевал только старые сапоги, которые нашлись у бабушки и как раз подошедшие ему по размеру. «Они еще от твоего деда остались, царствие ему небесное, — говорила бабушка, когда он примерял невысокие, удобные сапоги и поднимала вверх указательный палец, подчеркивая важность своих слов, — он и не носил их почти нисколько, не успел. Считай что новые».
Деда Генка совсем не помнил. Ему конечно показывали фотографии, где дед был один, с друзьями или рядом с бабушкой, говорили, что он держал Генку на руках, когда тот был совсем маленьким, но сколько Генка ни пытался вспомнить, ничего не получалось, даже смутного образа перед глазами не возникало. Видимо он был тогда совсем маленьким и память запрятала эти события в самые дальние уголки сознания. Генка знал, что его дед воевал, потом работал и жил с бабушкой в деревне, и умер вскоре после его рождения.
Раньше, еще в деревенском доме Генка часто наблюдал как бабушка вытаскивала из комода старые дедушкины фотографии, документы и награды, перебирала их, тяжело вздыхала и в конце концов клала обратно. Ушедших не вернешь воспоминаниями.
Генка хмыкнул, поглядел еще раз на свои сапоги и подумал что надо было предложить их одеть Але. «В носках бы как-нибудь добрался. Ну и пусть промокну, — подумал он, — по крайней мере Аля нормально домой дойдет. Хотя нет, наверно смеяться начнет, куда ей мои ботфорты». Генка вздохнул и снова принялся ловить рыбу, но сегодня больше ничего не клевало, даже бычки словно сговорившись, объявили бойкот его наживке, хотя раньше охотно ее заглатывали. Время потянулось медленно, как мед выливающийся из банки, но к обеду заморосил дождь и Генка, поглядев на часы, с облегчением засобирался домой. Придя и раздевшись он первым делом пришел на кухню и показал бабушке свой сегодняшний улов. Та всплеснула руками от удивления.
— Ты что на речку ходил?! — спросила она его. На речку ему разрешалось ходить, но только заранее предупредив бабушку.
— Нет, на озере поймал, — с гордостью ответил Генка.
— Я тут спрашивала, когда в магазин ходила, — беря рыбу заметила бабушка, — в этом пруду кроме мелкоты что ты приносил — ничего нет.
— Значит есть, — с чувством собственной правоты ответил Генка, с бабушкой он спорить не любил, но как говорится против фактов не попрешь.
— Тебе ее пожарить или сварить? — спросила бабушка и предупредила, — но это я только к ужину успею, а сейчас мой руки и обедай. Вот что пожарю-ка я ее тебе обваляв в муке, а то варить — все равно на кастрюлю одной мало. Навара не будет.
Генка поступил как велела бабушка — направился в ванную, помыл там руки, и придя обратно сел за стол.
Готовила его бабушка очень вкусно и Генка старался есть дома, а не перебиваться бутербродами или чипсами как некоторые его знакомые ребята.
Как-то Генка похвалил ее стряпню, сказав, что у нее еда особенная.
— Эх, внучок, — благодарно улыбнулась бабушка, — домашняя еда завсегда слаще гостевой. Потому что ее с любовью готовят, а не по приказу или обязанности.
Вот в столовке, сколько себя помню — народ у нас всегда ругался, мол кормят плохо. Уж сколько комиссий у них там побывало — не перечесть. Ничего не нашли — все в порядке. Ну порции поменьше сделают или украдут чего, это у всех тогда было. Но вот не получается хорошо готовить и все тут. Продукты все свежие, с поля. Жены мужьям обед сделают — все хорошо, а от столовской пищи — изжога. А все потому, что без любви работу делают. В другом месте это может не так заметно, а вот желудок не обманешь. Да и в ресторанах так же.
Вон, сосед у нас жил напротив, может помнишь — седой такой, как-то в командировке, в Москве они с сослуживцами в дорогой ресторан зашли. Им тогда премию дали — вот и захотелось гульнуть. Спиртного он пил мало, но все равно на следующий день плохо ему стало, рассказывал что полдня животом мучился.
Потом правда отпустило. А жена ему любые блюда готовила — и ни то что болей, отрыжки никогда не случалось. Вот как!
Генка этого различия, между едой которую готовят с любовью и которую по обязанности, желудком не различал, ему просто больше нравилось то что готовила бабушка и все.
Пообедав, он поднялся на второй этаж, к себе в комнату и завалился на кровать. За окном не прекращал моросить дождь, и хоть погода как никогда располагала ко сну — спать не хотелось. Генка оглядел комнату в поисках занятия за которым можно скоротать время, но ничего делать не хотелось и он так и остался лежать на кровати, глядя в потолок. Обычно Генка никогда не отдыхал после обеда, но в это лето так часто шли дожди, что диван-кровать, на котором он спал, стал единственным местом времяпровождения, когда на улицу выходить не было никакой возможности. Он почему-то никак не мог забыть эту утреннюю встречу на озере, вспоминая и прокручивая ее в голове снова и снова. Странная девочка, рыба, которая никогда не ловилась в озере, разговор об именах. Генке вдруг очень захотелось повторить этот день сначала.
Подобного с ним почти никогда не происходило за последние пару лет. Дни обычно были похожи один на другой как близнецы, одинаково серые и скучные.
«Может, придти к ней в гости? — раздумывал он, глядя в белый, недавно покрашенный потолок, — но как-то неудобно. Я ее всего один раз видел. Еще обидится, подумает что навязываюсь. Да и странная она, а если ее родители сюда специально привезли — подальше от людей. Вот так придешь, а она на тебя с ножиком броситься. Как в этих триллерах по телеку — вроде сначала нормальный человек, пусть и с небольшими странностями, а на самом деле он психопат. Хотя нет, если бы у нее крыша ехала — ее бы одну гулять не отпускали». Генка перевел взгляд на стену комнаты, оклеенную темно-желтыми обоями — смотреть на абсолютно белую и ровную поверхность становилось неприятно. Она невольно гипнотизировала и казалось, что это не твердый потолок, а молоко или еще какая-то белая жидкость сгустившаяся над тобой и сейчас она обрушится на тебя вспомнив о законе тяготения. Эту иллюзию создавал серый свет дня, в редкие ясные дни комната наполнялась веселыми солнечными отблесками от луж и такого давящего ощущения Генка не испытывал.
Над ним не чернели также и отметины от раздавленных на потолке комаров, которые обычно бывают на дачах, да и в городских квартирах тоже, когда хозяева вовремя не натянут на окна сетки. В это лето комары не летали совсем, несмотря на близость озера и леса. Генка лежал на кровати и физически ощущал пустоту, которая незримо присутствовала вокруг него. «Нет, хватит! Так и сбрендить можно, начать говорить сам с собой и так далее, — рассердился он, — сейчас же позвоню отцу и попрошу его забрать меня в город. Там хоть забыться можно». Генка рывком поднялся и быстро сошел вниз сотовый телефон лежал в ящике стола в бабушкиной комнате.
Забывался он в городе не при помощи алкоголя или средств покруче.
Головой Генка соображал хорошо и понимал, к чему такое «забытье» может привести. К тому же в соседних дворах ему иногда встречались ходячие примеры, на которых даже посмотреть было страшно. Генка просто гулял один по городу или району, ездил на автобусах, бродил по рынкам. В этой сутолоке пустота отступала. Еще помогали компьютерные игры, но «переболев» ими, он потерял к этому время провождению всякий интерес. Пробовал общаться по электронной почте и разговаривать в чатах, но после месяца интенсивной переписки и сидения вечерами напролет у компьютера, уже при одной мысли о том что надо проверять почту его охватывало отвращение. В сети его собеседниками были, или такие же как его одноклассники, которые старались доказать какие они крутые, или люди старше его, серьезные, но скучноватые, озабоченные своими проблемами, и самое главное — наглухо закрытые и не воспринимавшие его всерьез. Они искренне говорили и наверно верили, что он самый счастливый человек: живет в век информационной свободы, много любой музыки, обеспеченные родители, возраст в котором рано думать о взрослых проблемах и так далее. Ну как мог Генка рассказать им о пустоте, о том что иногда ему кажется, что вместо людей в классе находятся машины-роботы, что один день похож на другой, что у него есть знакомые, но нет друзей и несмотря на яркие краски вокруг, если приглядеться, сквозь них все равно проступает серость.
