— Больно, мама!
— И зачем это вы сделали? А? Зачем? — спрашивала она своим тихим, скорбным голосом. — Сожгли курятник… Могли бы и дом ненароком спалить. Не дай бог, и сами бы пострадали. Не игрушка это… Ну делайте вы модели, а зачем порохом-то их начинять? Как я переволновалась! А можно ли мне, при моем-то здоровье!..
Мать рассказывала про свою болезнь, стыдила Гешку. Лучше бы отругала легче бы было. Глубоко вздохнув, она встала и, шаркая по полу старенькими туфлями, подошла к комоду, вынула из шкатулки деньги, завернутые в носовой платок.
— Требует Мартемьяниха возместить убытки… Триста рублей запросила. Придется отдать. А не отдашь — она законно в суд подаст. А я-то эти деньги на зимнее пальто себе копила. Вот и осталась опять на зиму в старой шубейке!
Отсчитав добрую половину денег, завернув их в клочок газеты, мама торопливо вышла из дому.
С великим трудом она скопила эти деньги, а теперь по его, Гешкиной, дурости будет мерзнуть на лютых уральских морозах. Гешке стало так жаль мать, так стыдно за себя, что он не выдержал, бросился на кровать и, уткнувшись лицом в подушку, заплакал. Да, Гешка, коновод уньчанских ребят, космонавт Гешка, у которого мускулы схожи по твердости со стальными шариками, плакал обильными мальчишескими слезами и шептал:
— Я верну, мама, тебе эти деньги! Будет у тебя зимнее пальто! Будет!..
Несмотря на неудачу, Геша не оставил свою заветную мечту стать космонавтом. За время болезни он перечитал в библиотеке все книги, в которых хотя бы только намеком говорилось о планетах. А карту звездного неба выдрал из старого журнала и приколол над кроватью.
Когда руки его зажили и тетя Зина сняла бинты, Гешкина кипучая энергия нашла новое применение. Он решил помочь науке в подготовке подопытной собаки для полета в космос.
Гешка вычитал в журнале: собаки, что поднимаются в ракетах в стратосферу и ионосферу, да и знаменитая Лайка со второго спутника, проходили специальную тренировку перед полетами. Так почему бы ему, Гешке Круглову, не подготовить такую собаку, а потом передать ее в руки исследователей космоса? Ничего тут плохого нет…
У Гешки был пес, по кличке Гром, и, естественно, Гешка обратил свое внимание на этого злополучного пса.
Гром попал в дом Кругловых два года назад. Мать подобрала его, полудохлого, в канаве. Глаза у щенка гноились, он не мог стоять на ногах и все ложился на живот. Всей семьей щенка выходили, он быстро окреп и как-то незаметно вырос.
Это была небольшая плотная собака на коротеньких ножках-культях, выгнутых скобками. Морда у Грома спереди сплюснута, да так, что нижняя челюсть вылезла вперед, ощерив зубы. Одно ухо поставлено торчком, другое повисло треугольной лохматой тряпочкой. Шерсть на морде взъерошена, из ее черных завитков торчат два зорких глаза и замшевый, всегда мокрый нос. Собака, несмотря на свой неказистый вид, была отважной, умной и, как говорила мать, сторожкой.
Первая дрессировка Грома началась с того, что Геша сшил для собаки сбрую, которую пропускал под живот и застегивал на спине. Грому эта неудобная штука не понравилась, и он катался по земле, пытаясь зубами стащить ее. Но Гешкины грозные окрики заставили собаку смириться, и Гром вскоре привык к сбруе.
Затем Гешка стал приучать Грома к высоте. Он пришил к сбруе кольцо, привязал к нему веревку. Второй конец ее перебросил через перекладину, которая поддерживала крышу крыльца, и потянул.
Гром оторвался от земли, испуганно завизжал, мотая в воздухе кривыми короткими лапами… После десяти подъемов он уже привык к этому неестественному для собаки положению и вел себя спокойнее, тем более что после каждого сеанса Гешка угощал собаку кусочком сахару, до которого Гром был весьма охоч.
С каждым днем Гешка увеличивал высоту и продолжительность подъема и даже начал приучать пса к раскачиванию, но неожиданно тренировки прекратились.
Как-то поздним вечером в Уньчу въехал запыленный грузовик. Он долго тащился вслед за коровами, возвращавшимися с поскотины. Шофер, не умолкая, сигналил, но коровы, настегивая себя хвостами, брели по середине улицы, не уступая грузовику дороги. По деревянным мосткам кучно пробегали овцы казалось, кто-то выбивал дробь на барабане.
Возле поссовета грузовик остановился, из кузова спрыгнула на землю девушка в синих фланелевых брюках и мужской, клетчатой рубашке. За девушкой бодро сошел старик в соломенной шляпе и стоптанных ботинках, а за ним двое рабочих в зеленых спецовках. Из кабины не спеша вылез молодой широкоплечий мужчина в очках в позолоченной оправе. По тому, как он распоряжался выгрузкой вещей, все решили, что это начальник.
Рабочие, при участии девушки и суетливого старичка, разгрузили машину, сложив на траву брезентовые тюки, ящики с инструментом, полосатые вешки, рейки. Начальник, похлопывая полевой сумкой по голенищам сапог, прошел в поселковый Совет.
Начальник находился в поссовете долго и вышел оттуда в сопровождении председателя, который был чем-то явно обрадован. Размахивая кулаком правой, и единственной, руки, председатель возбужденно говорил:
— Счастливо вам вскрыть эти богатства! Есть они там, уверен в этом я… Все мы довольны будем вашими поисками, — в случае успеха оживет наша неприметная Уньча…
По этой фразе ребятам, собравшимся возле поссовета, стало ясно, зачем приехали эти люди. «Добытчики Ермаковых сокровищ», — решили все.
Дело в том, что в одной из гор, которые сгрудились возле Уньчи, по преданию, были спрятаны неисчислимые сокровища. Эта гора называлась Караульной, и не напрасно: она была выше всех и, казалось, стояла в дозоре.
Старожилы рассказывали про эти сокровища такую легенду.
Давным-давно, когда Уньчи еще не было и в помине, а по окрестным логам бродили со стадами оленей кочевые остяки и вогулы, вблизи проходили дружины Ермака, покорителя Сибири. Казаки оставляли на горе Караульной свои дозоры, которые, в случае надобности, давали знать кострами об опасности.
Рассказывали старики также и то, что будто бы один из отрядов Ермака, возвращаясь с богатой добычей из Сибири, спрятал большие сокровища на горе Караульной. Дружинники погибли в боях, а клад так и остался нетронутым. Не одно поколение уньчан делало попытки отыскать богатства, но все они были неудачными…
Жить в поселке искатели не остались, а, попросив лодку у Юлькиного отца, переправились на ту сторону реки, где уже через час на гористом берегу, у подножия горы Караульной, забелели две палатки и заполыхал костер.
«Спешат!» — решили юные уньчане.
Гешка сидел на бревнах возле дома. Их привез отец еще до своей болезни, собираясь сменить нижние сгнившие венцы стен, но не успел.
Бревна от времени и оттого, что на них любили лежать козы, были гладкие, будто полированные.
Упали сумерки, а потом над Караульной взошла луна, и крыши домов заблестели, словно политые молоком, а бревна, казалось, были сделаны из голубого стекла. Геша наблюдал за мерцающим огоньком костра на той стороне реки и все думал о приезжих людях. Он не заметил, когда подошел Юлька и сел рядом. Догадавшись о том, что Гешка думает о кладоискателях, Юлька спросил:
— Геш, а Геш! Что бы ты сделал с этими сокровищами, если бы нашел их? А?
— Сдал бы государству…
— Ну, это конечно. А когда награду бы дали?.. Я слышал, если сдашь награду дают…
Гешка помолчал и уверенно, как о давно решенном, сказал:
— Отдал бы для науки, чтобы поскорее ракетоплан сделали, а потом… потом маме бы пальто зимнее с каракулевым воротником купил, ну и все. А ты?
Круглое лицо Юльки стало серьезным, сам он никогда не задумывался над этим.
— Я бы велосипед «Орленок» купил. Ну и Ваське пуд конфет — пусть ест их и не таскается за мной.
На другой день после обеда Гешка занимался очередной тренировкой Грома. Он, как обычно, подвесил его на веревке и раскачал. Гром уже так привык к этому, что, смежив веки, казалось, дремал. Весь его вид как бы говорил: «Ну что ж, раз это надо для науки, можно немного и пострадать».
Гешку неожиданно позвала мать, и он, оставив собаку на веревке, вошел в дом.
Гешка помог матери вынуть из подполья деревянную кадушку с остатками огуречного рассола. Мать ополоснула кадушку водой, и они вдвоем, наклонив ее, сливали мутную, пахнувшую плесенью воду в ведро. В этот момент во дворе хлопнула створка ворот и донесся яростный лай Грома.
Гешка поспешно, с мокрыми руками выбежал во двор. Возле открытой половинки ворот стоял начальник искателей сокровищ.
Гром, мотая в воздухе короткими кривыми лапами, готов был изойти от истошного лая, уже перешедшего в вой. Собственное бессилие, надругательство над собачьей честью разъярили пса.
На лице начальника было веселое недоумение. Он снял очки, словно не доверял им, и щурил свои близорукие серые глаза. Показывая очками на собаку, спросил Гешку:
