— Где ты взял деньги? — сурово спросил я.
— Китти дала. Вчера она шла пешком от станции надземки, чтобы сэкономить на трамвае, а пятицентовик отдала мне вместо подарка на день рождения. Честно, Джош, я купил молоко на свои кровные. Кошка так мяукала…
— Китти тоже хороша! — огрызнулся я. — Осталась без работы и швыряет деньги на ветер. А ты, Джой, лучше бы отдал их маме. Отец тебя по головке не погладит, если узнает, что ты купил молоко паршивой кошке.
Джой явно струхнул. Хоть он и любимчик, но и ему в тот год влетало.
— Неужели ты меня выдашь, Джош?
Я покачал головой:
— В доме и так полно неприятностей. Смотри, чтоб больше этого не было! Ни-ко-гда!
Моя суровость в данном случае была оправданна, и все-таки мне стало не по себе. «Чтобы больше этого не было»! Значит, Джой не должен подкармливать голодных животных. Все его преступление в том, что у него доброе сердце.
Когда-то и я жалел бездомных собак и кошек. Просто удивительно, как меняется человек от бедности и голода.
— Ну ладно, Джой, пойдем в дом. — Голос мой заметно смягчился. — Я никому не скажу.
Дома царило уныние. Мама выкладывала варенье картофелины из кастрюли на блюдо. Стаканы с молоком на столе ждали Китти, Джоя и меня. На отцовском месте дымилась чашка с кофе, а на мамином не было ничего. У стула, на котором сидела Китти, стоял отец, мрачный, как туча. Китти плакала.
— Я старалась, — всхлипывала она, — старалась изо всех сил. Ничего так в жизни не желала, как получить это место. Ноги от волнения подкашивались, и вдруг все позабыла, руки так дрожали, что не могла печатать. Поверь, отец, я старалась…
— Видно, недостаточно старалась, моя милая! Не забывай, во что влетело нам твое обучение в школе и потом на курсах секретарш. Завтра снова отправишься на Кольцо и без работы домой не…
Он запнулся и тяжело опустился в кресло. Китти глотала слезы, все это было ужасно.
Никогда отец так не обращался с Китти. Она была дочерью его первой жены, Элжбеты, умершей еще в Польше при родах Китти. Мама часто мне рассказывала, какой запуганной и робкой была Китти, когда по просьбе отца ее привезли в Америку. Отец и мама не пожалели сил, окружили девочку сочувствием, приободрили ее.
— Ты должен понять, Джош, — говорила мама, когда мне казалось, что родители добрее с Китти, чем со мной, — отец тобой гордится. Ты сын, а любому отцу сыновья нужны как воздух. Но он боится дать волю своим чувствам, чтобы не обидеть дочь. Он так усердно притворяется, что иногда кажется, будто она и впрямь ему дороже, но на самом деле это, не так. Характер у него тяжелый…
Но теперь, слыша рыдания Китти, я усомнился, способен ли отец вообще кого-то любить.
Но успел я сесть за стол, как он взялся за меня:
— Где это ты шлялся до ночи? Должен сразу после уроков идти домой и помогать маме!
— Я репетировал, — буркнул я, зная, что этим признанием только подливаю масла в огонь.
— Стефан, — пришла мне на выручку мама, — это я разрешила Джошу задержаться в школе. На будущей неделе вечер, ему надо готовиться.
Отец промолчал, нахохлился и уставился в свою тарелку.
Все точно воды в рот набрали. Джой вяло жевал, не поднимая глаз, — думал, наверно, о том, как взгрел бы его отец, если бы узнал про кошку. И тут я допустил оплошность, которая взбесила отца даже больше, чем взбесило бы сообщение о проступке Джоя. Сделал я это не подумав, оттого, что был голоден. Но ведь и раньше за ужином я часто задавал этот вопрос:
— Ма, картошки больше не осталось?
Отец так и взвился, словно я его ударил:
— Нет, не осталось! Если не наелся, пеняй на себя. Уж не думаешь ли ты, что твой ничтожный заработок дает тебе право есть больше других? Мама весь день гладит, чтобы купить еды на ужин, но она не просит добавки!
— Стефан, Стефан, — вмешалась мама, — до чего мы дошли? попрекать детей лишним куском…
Отец с грохотом отодвинул кресло и, ни на кого не глядя, вышел из кухни. Китти убежала в свою комнату, а Джой выскочил на крыльцо. За столом остались только мама и я. Глаза у нее были сухие — видно, уже все слезы выплакала, — она сидела молча, я глядел на нее и удивлялся.
Еще два года назад она была такой молодой, такой красивой, а теперь казалась старухой, хотя ей всего тридцать шесть. Как у нее хватает сил сносить все тяготы? У меня есть хоть школа, музыка. Мама не знает никаких радостей — целый день гнет спину над гладильной доской, а дома — муж, который отравляет жизнь всей семье.
— Замечательный человек наш отец, я всегда и во всем должен брать с него пример, ведь верно, ма?
— Ах, Джош, ему так сегодня досталось. С половины восьмого утра до пяти вечера простоял он в очереди у ворот фабрики на Вестерн-авеню, целый день ничего не ел, только кофе и хлеб на завтрак…
Но и ты ничего весь день не ела!
Она точно не слышала меня.
— …Он был четвертым в очереди, когда закрыли окошко в отделе кадров. Тебе не понять, Джош, что с ним происходит.
Он всегда нас кормил, одевал, в доме было тепло и уютно. А теперь он загнан в угол, пришел в отчаяние.
— И это дает ему право ненавидеть Китти и меня?
Ты неправ, Джош. Он всегда был ласковым с Китти и под внешней суровостью скрывает любовь к тебе. Знал бы ты, как он гордился…
Теперь я злился на маму почти так же сильно, как на отца.
— Слышал я эти сказки! Только они не заставят меня полюбить дорогого папочку.
Я встал из-за стола и подошел к ней.
Как он говорит с нами! Стоит мне сделать шаг, и он уже рычит. А тебя послушать, так он лучше всех на свете и я должен любить его, чтить, быть терпеливым, верно?
Она выдержала мой взгляд и глаз не отвела.
— Если жена станет на сторону детей против мужа, семья погибнет. Твой отец потерял голову от страха. Но я не покину его, что бы ты ни говорил о нем.
— Тогда мне нет места в этом доме. Я сам о себе позабочусь.
Ее лицо исказила страдальческая гримаса, но я будто затвердел внутри и даже не сочувствовал ей.
— Я уйду, ма, — повторил я.
Она чуть заметно кивнула.
— Джош, мне было бы легче умереть, чем сказать это, но ты вынуждаешь меня. Да, думаю, ты прав. В Чикаго нет ни еды, ни работы. Вам с отцом лучше на время расстаться. Ты сильный, выносливый, смышленый. Может, тебе и повезет.
Вот что сказала мама. Я гнал прочь нахлынувшую жалость к себе — родители от меня отказались, выставили за дверь, в суровый мир, пораженный кризисом. Я остался с этим миром один на один, и если он меня одолеет, никому до этого не будет дела.
Что и говорить, положение незавидное. Но я не испытывал страха. Меня вдруг охватило возбуждение, поскорей бы уйти, порвать все связи с домом, навсегда оставить Чикаго! Я не мог ждать ни секунды, в голове роилось множество планов. Сбежав мимо Джоя по ступенькам крыльца, я помчался по мостовой, не переводя дыхания. Достигнув аптеки, я уселся на кромку тротуара и стал ждать Хови.
Хови немного опоздал, потому что с полчаса рылся в груде ящиков на пустыре за продовольственным магазином; он потратил эти полчаса не впустую — опередил крыс, и ему, а но им достался лишь наполовину подгнивший апельсин. Перочинным ножом он отрезал испорченные дольки, а остальное разделил на две части — себе и мне — и теперь улыбался до ушей, радуясь, что может угостить меня таким лакомством.
Я рассказал Хови обо всем:
— Не могу больше. Уйду куда глаза глядят, никогда не вернусь в Чикаго. Не хочу видеть отца… и даже маму. Она во всем с ним заодно. Они будут только рады от меня избавиться, да и я не заплачу…
Хови пожал плечами. Наверное, наши семейные дрязги казались ему пустяковыми.
— Пожалуй, я отправлюсь с тобой, Джош, — сказал он вдруг с такой легкостью, словно я звал его заглянуть в соседний двор.
— Что скажет твоя мама?
В глазах Хови заблестели льдинки:
— Ты что, смеешься надо мной?
— Нет, просто боюсь, что она обратится в полицию и нас вернут.
— Можешь на этот счет не беспокоиться.
Мы помолчали с минуту. Потом я сказал:
— Мы не пропадем, верно, Хови?
Тут от его холодности не осталось и следа. Он весь встрепенулся, будто выключатель в нем повернули.
— Конечно, не пропадем. Знаешь, да мы же богачи, у нас есть наша музыка. Хоть времена тяжелые, а музыка все равно всем нужна. Ведь мы музыканты, Джош. Найдем какой-нибудь ресторанчик или танцевальный зал, и народ так и повалит, чтобы нас послушать.
Я тоже распалился:
— Подадимся в какой-нибудь маленький городок. Чикаго слишком большой и уродливый — мне он так надоел, да и мой старик тут под боком. В провинции дела, наверное, обстоят получше.
— Верно. Айда на Запад или на Юг, там зимы короткие. Всю жизнь мечтал поглазеть на Запад. Поедем в товарном вагоне…
Нас прямо била лихорадка. Сидя на кромке тротуара, мы строили планы, перебивая друг друга. Казалось, любые трудности ножи нам нипочем.
