— Как я понимаю твоих родителей.
— Предательница.
— Да ты что. Давай, давай свою правду.
— Да ничего особенного. Я врала, что сдала деньги на экскурсию, когда на самом деле купила на них крысу. Что не прогуливала, а была в музее, когда на самом деле рассказала подробности о выставке, глядя на афишу. Что пила чай с девушкой Кариной, когда на самом деле бродила по крышам с юношей Дмитрием. Что у нас первым уроком классный час, и на него ехать необязательно, когда на самом деле у нас алгебра и по ней как раз контрольная…
Думаю ещё немного и прибавляю:
— Чёрт возьми, всё всегда оканчивалось катастрофой!
— Потому что очень тяжело помнить всё сразу: кому, про что и когда наврано, — пожимает плечами Медведь. — Коллега, провал в таких случаях неизбежен.
Я говорю: «Отлично, так и надо написать», и пишу. И тут внезапно:
— Ты же девочка!
— А? — не сразу понимаю я. — А! Я девочка? Так бы сразу и сказала.
— Я девочка.
— Да…
— Гм.
— Тьфу.
— Ну, тем не менее, «тьфу» надо как-то развить. Из одного «тьфу» статьи не напишешь.
Некоторое время мы мычим.
— Только, — говорю, — не впадать в патетику.
— Держи, — прибавляет Медведь, — себя в руках.
Я бубню «ага» и пишу.
Пока пишу, начинаю подозревать, что многие матери дочерей захотят сжечь меня на костре. Но я — честное слово! — могу со всей ответственностью утверждать, что чумазых, неряшливых девчонок, не интересующихся тряпками и ненавидящих устраивать чаепития с куклами, впоследствии отлично берут замуж. Более того, по моему мнению, именно эти неряхи, предпочитающие платьицам и причёскам брюки и удобные короткие стрижки вырастают в, эээ, как бы поскромнее, — в женщин со вкусом. И то, что в детстве они предпочитали возиться с мальчишками и собаками — совсем не плохо, а очень хорошо. Такие девушки очень недурно умеют общаться с мужчинами. И с детьми, между прочим. И опасаться тут нечего. И вообще.
— И вообще, — говорит Медведь, — это неприлично. Нескромно. Вызывающе. Мы не можем говорить о себе в таком тоне. Нужно укрепить свои позиции.
— Каким образом?
— Нам нужно мнение ещё таких же тёть. То есть, общества. Так что, дорогая редакция, придётся тебе провести опрос.
— Среди кого?
— Среди меня, например. Да, и потом забеги к Насте — это наша секретарша. И к самой госпоже Тендер. И потом я тебе дам ещё пару телефонов.
— Ну, и у меня кое-кто найдётся, — говорю. — Хотя конечно, нас, таких замечательных, чертовски мало. Чего уж тут.
— Хорошего всегда мало, — замечает Медведь и углубляется в работу.
— В истории, происшедшей на самом деле, — я поднимаю палец, — фигурирует не симулянт, а симулянтка. Подозреваю, что вопрос знаком детям гораздо лучше, чем нам кажется.
— Неплохо бы, — говорит Медведь, — дать понять, что мы и сами в деле понимаем.
— …И поэтому притворяться бесполезно.
— Совершенно бесполезно.
— Но если кому удалось, — замечаю я, — ну, вдруг! — тут уж ничего не поделаешь.
У Технического отвисает челюсть.
— А, — приходит она в себя. — Ну, чисто практически…
— А как ещё?
— Но ты, надеюсь, в статье вот это, последнее, писать не собираешься? Нельзя говорить детям такое.
— Почему же? Я как раз собираюсь написать, что победителей не судят.
— Нет уж, ты, пожалуйста, воздержись, — опять нависает надо мной Медведь. — Всякая правда должна иметь разумные границы!
Я поднимаю глаза.
— Мать, — говорю, — ведь это стыдно: выглядеть дураком перед собственным ребёнком.
— А ты вспомни, что сама думала в детстве о взрослых.
— Да я и сейчас…. э-э… не сбивай меня! Речь не об этом. Речь, о том, что детям нас не обставить. Потому что у нас опыта больше. И вероятность победы с их стороны, коллега, крайне мала.
— Не провоцируй детей доказывать родителям, что они ошибаются.
— Ольга, у тебя мама — врач. Ты же знаешь, как трудно симулировать и не засыпаться!
— Надеюсь, ты не предлагаешь мастер-класс по этому поводу?
— Ну, как тебе сказать.
— Чего?!
— Я говорю, у меня как раз идея: объяснить детям, как НЕ НАДО симулировать. Потому что поймают. А как НАДО, я, конечно, объяснять не стану. Ещё чего.
— Много ума нужно сделать из твоего «не надо» нужные выводы.
— Медведь, — говорю, — ты переоцениваешь детей. Ну, посмотри на них — они же балбесы. Вот ты с дочерью уроки делаешь. Ты ей: «Какие выводы можно сделать из текста?» А она: «Не зна-аю». Ну, так, какие выводы можем сделать мы?
— А какие мы можем сделать выводы?
— А такие, — теперь уже я встаю и пытаюсь нависнуть над коллегой, но у меня ничего не получается, потому что она тоже встаёт, а мы одинакового роста. — Выводы такие: если школьник прочёл наш текст и умудрился сделать из него выводы, он имеет полное моральное право ими воспользоваться. Потому что это означает, что человек он думающий. Следовательно, учебные навыки не пострадают, а только улучшатся.
— Караул! — кричит Медведь. — Помогите!
— Дверь открывается, на пороге — Фея. То есть наш издатель, госпожа Земфира Тендер.
— О чём спор, дорогая редакция? — интересуется она.
Медведь говорит:
— Провокация. Подстрекательство. Пропаганда.
Я говорю:
— Честность. Достоинство. Справедливость.
Медведь говорит:
— Это панибратские отношения!
Я говорю:
— Нет, это честное признание фактов.
Госпожа Тендер говорит:
— Аргументируй.
Тогда я говорю так:
— В старших классах я стала бессовестно прогуливать.
— Да? — изумляется госпожа Тендер. — Надо же, а я никогда. А что это ты вдруг?
— А мы с преподавательницей литературы не поделили мнение об одной книге.
— И что было? — спрашивает Медведь.
— Было сочинение: «Моё мнение о романе „Отцы и дети“», — говорю. — Мы на специальных занятиях это своё мнение по пунктам законспектировали. Но у меня всё равно почему-то получилось по-другому. Мне поставили за моё мнение «три», я возмутилась, и, в общем, стала прогуливать. И вот однажды…
— Хмы, — говорит Медведь.
— Ну-ну? — интересуется госпожа Тендер.
— …Однажды прихожу я на урок. Ребята мне говорят: «С ума сошла? Сегодня контрольное сочинение! Беги скорее назад, мы Альфредовне скажем, что ты у зубного!» Я говорю, ерунда. Тему, говорю, скажите. Потому что я вам не дура набитая. Я всё читала, как-нибудь что-нибудь да вспомню, и так и этак на «три» напишу. Всё равно Дина Альфредовна мне больше не поставит. Так чего мне бояться? Но тут оказывается, что тема — всем темам тема. Знаете, что это за тема? «Тихий Дон».
— О-о! — стонут дамы.
— Да-да, — говорю. — Тот самый «Тихий Дон». Все четыре тома. Отметка влияет на годовую. Провалишь «Дон» — пеняй на себя. А его-то я как раз и не читала.
— Ты же говорила, что всё читала!
— Всё читала, «Дон» не читала. И вот я сижу и думаю: что же теперь делать? Что же, чёрт побери, делать-то мне? Ничего не остаётся, кроме как звать на помощь. А Дина Альфредовна тем временем между рядами ходит. Шпаргалки высматривает. Глаз у неё — алмаз. Ещё и в очках всё, что сзади и сбоку, отражается. Знаете, какая она у нас была? Ужас. Заслуженный педагог. Год рождения неизвестен. Её помнят все родители, бабушки и дедушки. «У меня, — говорит, все в университет поступают! Ну, Михайлова, расскажи-ка мне о разговоре Андрея с дубом!» Михайлова встаёт и говорит: «Дина Альфредовна, я не успела. У нас две контрольные сегодня было, по алгебре и по английскому. Я готовилась. Можно, я на следующем уроке отвечу?» Заслуженный педагог Дина Альфредовна — маленькая такая, мягкая старушка. Слушает, кивает, улыбается. Очки блестят. И вот она с этими очками, улыбаясь, отвечает: «Можно, Наташенька. Конечно, можно. Садись, „два“».
— Написала? — перебивает меня Медведь.
— Я, — говорю, — по карманам шарю. Из тетради листы драть опасно — заметят немедленно. А никаких маленьких бумажек, как назло, нет. Но я всё-таки нахожу трамвайный билет. Мятый, липкий и в крошках — он вместе с мармеладом лежал. Отрываю от него грязную половину, а на остальной половине пишу: «Крат. сод». Тыкаю пальцем одноклассницу впереди и сую ей записку.
— Четыре тома, — медленно выговаривает Медведь. — Четыре вот таких толстых книжищи!
— Ну-ну? — нетерпеливо говорит госпожа Тендер.
— И, — я выдерживаю эффектную паузу, — моя одноклассница оказывается молодцом. На половинке трамвайного билета она мне пишет две даты — время действия; слово «война» — роман-то про войну; и четыре имени. Два мужских, два женских. И между ними треугольник. Всё.
— Сколько?
— «Четыре», — скромно говорю я. — В глаза не видя романа. Роман я, правда, потом прочла. Он, кстати, интересный. Только я считаю, что такие книги нужно читать не в десятом классе, а…
