Яков Ильич пожал плечами: работать становится невозможно.
Поняв, что дело затягивается, я пошёл в кафе.
В самом углу за столиком в одиночестве сидел Балашов. Перед ним стояла маленькая чашка. В руках Балашов вертел кусочек сахара в упаковке, словно не решаясь присоединить его к кофе.
— Понимаешь, — сказал он, — тридцать приседаний каждое утро. После четырёх часов ни есть ни пить. А кроме того — ни сахара, ни хлеба, ни мяса, ни картошки, ни этого… как его… мучного, макарон там всяких. Ну, помилуй бог! Я ведь не на роль Ромео пробуюсь. Ведь эсэсовцы хорошо питались. А вообще-то чем такая каторга — ну его! Мне эти отрицательные герои надоели. Вызывают — заранее знаю: дадут какого-нибудь паршивца. Добро бы злодея, так нет — мелочь всякую, пьянчужку или мошенника. В магазин захожу — продавцы глаз не сводят, боятся, наверное, что украду. Ну скажи, неужели я не гожусь ни на что другое? Ну скажи!
Я смотрю на его круглое честное лицо и не понимаю, почему, с какой стати за этим добрым человеком укрепилась репутация отрицательного героя.
— Ты Пьер, — говорю я. — Вылитый Пьер Безухов.
— Пьер, — мечтательно произносит Балашов, — это моя роль.
— И оставь ты этого эсэсовца Северцеву.
— Легко сказать. Всё оставлять, так без работы буду сидеть. А ведь немного осталось. Каких-нибудь пятнадцать лет — и на пенсию. Нет, надо играть. Может, мне тоже коньячком разбавить?
Он идёт к стойке и возвращается с рюмкой коньяка.
— Я должен здесь сидеть, пока Северцева не снимут. А ты куда спешишь? Посидел бы, поговорили…
Когда я зашёл в гримёрную, Северцев сидел перед зеркалом. Он пристально вглядывался в своё отражение. Северцева называли «красавчиком». Он был и вправду недурён. И когда зрители смотрели на его мужественное лицо, никому в голову не приходило, что за высоким лбом не скрываются никакие значительные мысли, а мужественность лишь маскирует мелкий, суетный характер. Я никак не мог понять природу шумного успеха вечно юного, нестареющего Северцева.
Увидев в зеркале моё отражение, он кивнул мне и снисходительно улыбнулся. Эсэсовская форма сидела на нём ладно, парик ему был не нужен, светло-золотистые усики над верхней губой он отрастил для пробы. Он рассматривал себя в зеркале и, кажется, был доволен собой.
— Юра не появился? — спросил я у гримёрши.
Юру хорошо знали на студии. Он удачно снялся в двух детских фильмах, подкупив режиссёров искренностью и детской непосредственностью. Сейчас Юра вырос, непосредственность куда-то улетучилась, уступив место самоуверенности. Недавно Юра уже пробовался в одном фильме и не был утверждён. Теперь его решил попробовать Глазов.
На мой вопрос о Юре гримёрша покачала головой: его не привезли ещё.
Тогда я вспомнил о мальчике, которого встретил накануне: а может, пришёл?
Я спустился в вестибюль студии и ещё издали увидел его. Он неподвижно стоял у стены, угрюмый и насторожённый, всматриваясь в людей, снующих по вестибюлю. Возможно, он искал меня, а может быть, просто приглядывался. Освоившись, он подошёл к бюро пропусков и назвал, видимо, свою фамилию. Пока дежурная ворошила списки, он стоял с независимым, даже вызывающим видом, словно говоря: если меня там, в ваших бумажках, нет, мне наплевать, я зашёл сюда не специально, а лишь по дороге.
Не дожидаясь, пока дежурная убедится, что мальчишки нет ни в каких списках, я подошёл и положил руку ему на плечо. Мальчишка вздрогнул, обернулся и смерил меня взглядом с ног до головы.
— Пожалуйста, выпишите пропуск этому мальчику. Он идёт к нам. Как твоя фамилия?
— Янкин Алексей.
Пока мы шли по коридорам студии, этот самый Алексей всё время упорно молчал. На площадке второго этажа, облокотившись на перила, разговаривали и смеялись Олег Кириллов и Лариса Давыдова. Олег только что закончил съёмку последней, тринадцатой серии телевизионного детектива. Его симпатичное лицо со смущённой улыбкой за какие-то десять дней демонстрации фильма стало известно всем. Сейчас, стоя на площадке, он что-то рассказывал Ларисе. Она смеялась, высокие перья, украшающие причёску, покачивались. Алёша внезапно остановился. Во все глаза смотрел он на Олега. Недоверие, изумление сменялись в глазах Алёши нескрываемым восхищением. Он стал вдруг похож на всех тех мальчишек и девчонок, которые попадали к нам на пробы и больше таращились по сторонам, чем вникали в то, зачем, собственно, и были приглашены на студию. Хоть я и торопился, но дал Алёше наглядеться вдоволь на любимого героя. В это время я наблюдал за самим мальчиком. Подвижность и выразительность его лица, думалось мне, должны понравиться Глазову. Это лицо побогаче Юриного. И хорошо, пожалуй, что Юра пошёл на свою математическую олимпиаду.
Я дотронулся до Алёшиной руки, и мы пошли дальше. В павильоне одиноко расхаживал Глазов.
— Ну что, будем знакомиться? — спросил я и рассказал Глазову о нашей встрече.
Алёша рассматривал Глазова так, как будто это он, Алёша, выбирает Глазова в герои своего фильма. Ему, кажется, не понравились кожаные заплаты на штанах режиссёра, во всяком случае, он долго исследовал их, оттопырив презрительно нижнюю губу.
Я закончил свой рассказ:
— И вот рекомендую: Алёша Янкин.
Алёша вздёрнул угловатые плечи и нехотя вынул руки из карманов брюк.
— Понятно, — сказал нараспев Глазов. — Ты чего раньше не приходил? Мы тут тебя искали, а ты где был?
— Меня? — удивился Алёша.
— Ну конечно, тебя. Кого же ещё! — сердито сказал Глазов.
Алёша, дёрнул плечами: мол, так тебе и поверили, держи карман шире…
Глазов усадил Алёшу, сам сея напротив и снял очки.
— Жил-был мальчик. Вроде тебя. Парень ничего, но большой сорванец. Ему, видишь ли, хотелось быть героем. Но как быть героем, он не знал…
…Пока Глазов посвящал Алёшу в киноактёры, я заглянул в костюмерную — узнать, готовят ли Балашова, и сразу увидел его. Он стаскивал с ноги сапог и тихо посапывал.
— Жмут, проклятые, — сказал он, не поднимая головы. — Валечка обещала другие поискать. У тебя сигаретки не найдётся?
Я показал трубку.
— Трубишь, — буркнул Балашов и принялся за второй сапог. — Чёрт вас разберёт, киношников! Вызываете на роль сразу двух артистов, будто одного Северцева вам мало, сапоги даёте узкие… Вот сейчас пойду с Северцевым сапогами меняться.
Я осторожно прикрыл дверь и в коридоре столкнулся с Валечкой. Она бежала с сапогами в костюмерную.
— Ты что же двух артистов на пробу одновременно вызвала? — спросил я.
Валечка остановилась, запыхавшись, взглянула на меня широко раскрытыми глазами и ответила невпопад:
— Ему сапоги жмут, у него ноги, как у слона. Вот я и бегаю.
Валечка работала на студии год, но всё не могла привыкнуть, что все эти хлопоты о сапогах, потерянном колокольчике, утомительное перелистывание замусоленной телефонной книги с фамилиями актёров, заботы о хранении старинных часов, предоставленных на время съёмок, — это и есть кино. И ей далее обидно становилось, что кто-то за свои пятьдесят копеек, развалясь в кресле, хлопает глазами и даже ругает то, что стоило ей, Валечке, волнений, огорчений и самых прозаических забот.
Сейчас Валечка смотрела на меня довольно бессмысленно и переминалась, как будто ноги её всё ещё не могут остановиться и продолжают бежать.
— Зачем его пригласили? — сказала она. — Он рядом с Северцевым не смотрится даже. И сапог ему не подобрать. А уж мальчишку вы нашли! Неужели Глазов его возьмёт?
Павильон, где была построена декорация «Полицейское управление», наполнился людьми. На операторский кран устанавливалась съёмочная камера. Осветители проверяли прожектора. Плотники под руководством художника передвигали печку.
— Взгляните в камеру, — крикнул мне художник.
Я влез на кран, заглянул одним глазом в лупу и скомандовал:
— Правее. Чуть-чуть левее. Теперь немного вперёд.
Печка передвигалась, пока не встала в предназначенное ей место. После этого я занялся установкой осветительных приборов, по очереди зажигая прожектора и направляя свет на декорацию.
Появился Северцев в эсэсовской форме. Высокий, красивый, элегантный. Улыбнулся, щёлкнул каблуками и выбросил вверх руку в знак приветствия.
— А вам эсэсовская форма идёт, — сказал я, приглядываясь к Северцеву. — Встаньте, пожалуйста, около табуретки.
Северцев подошёл к табуретке, стоящей посередине декорации, и засмеялся:
— Милый, любой костюм надо уметь носить! У меня был случай, когда в одном фильме пришлось надеть костюм магараджи. На съёмке была делегация индусов, так они не верили, что я не магараджа.
Пока я разговаривал с Северцевым, Глазов успел увести Алёшу и вернуться с ним. Теперь мальчик был загримирован, одет в рваный полушубок и большие не по размеру кирзовые сапоги. Он растерянно посматривал вокруг.
