— В школе была? — спросил Федя Наташу.
— Нет.
— А мы были. Никаких экзаменов — все враки. В свидетельство посмотрели — переведен. Сегодня первая письменная была. Димка решил задачку, на учителя вежливо смотрит, а сам локтем тетрадь двигает. «Добросклонов, вы кончили?» — «Нет, обдумываю». Добросклонов обдумывает, Русанов сдувает. Как-нибудь проживем.
— Вот и плохо обманывать, — сказала Наташа с видом примерной девочки.
Федька усмехнулся:
— Ого! Воспитанная ученица из шестьсот седьмой женской школы! А что, верно — у вас в перемены по коридору парами ходят? А верно — вас вышивать учат? Понабивали вышивками целый класс, теперь учительскую набивают.
Дима захохотал.
— Вот и хорошо, что вышивают, — как автомат, отозвалась Наташа.
Она не знала, как держаться с мальчиками. В интернате жили в одном доме, обедали в общей столовой, работали вместе в поле, и между мальчиками и девочками не было никакой разницы. А теперь, оттого, что Русанов и Добросклонов, которых она хорошо знала, будут учиться в другой школе и у них там будут свои учителя и свои особенные порядки, они сразу становились немного непонятными.
— Ну, — сказала она, — я иду на выставку.
Они пошли втроем. Колоссальных размеров самолет с мертвыми крыльями, изуродованными свастикой, первый привлек их внимание. Наташа обошла вокруг самолета, испытывая чувство легкого отвращения и страха. Федя пренебрежительно свистнул:
— У нас побольше есть. Мне один летчик рассказывал. Только нельзя передавать. Военная тайна.
— Так тебе и расскажет летчик военную тайну! — не поверил Дима.
Федя промолчал.
Пошли искать шестиствольный миномет. Улучив момент, когда часовой отвернулся, Федя пощупал ствол орудия.
— Ух и гады! Ну да против наших «катюш» ни одна их пушка не устоит. Мне один майор говорил, у нас такое орудие изобретают, чтоб из Москвы прямо по Берлину стрелять.
— Обязательно что-нибудь изобрету, — прервал Дима. — Хочешь вместе?
— Пока соберемся, война кончится, — неуверенно ответил Русанов.
— Ну и что такого? Про запас, думаешь, не надо? А вот бы электрическое орудие изобрести! Надо математику и физику изучить.
— Слишком много надо изучать. В кино сходить не успеешь.
— Тебе только бы в кино! — рассердился Дима. — Сто раз одну картину смотришь. Без высшей математики и артиллеристом быть нельзя. Что ж, ты, значит, и артиллеристом быть не хочешь и изобретать не хочешь. Кем же ты хочешь быть, объясни мне.
— А разве я говорил, что не интересуюсь математикой? — сразу сдался Русанов. — Вовсе и не говорил. Мне одни капитан рассказывал, как они на дальнобойных орудиях работают. Там, брат, все на расчетах. Там пропадешь, если вычислять не умеешь.
Мальчики забыли о Наташе. Наташа сосредоточенно рассматривала дуло орудия, прислушиваясь к разговору. Она никогда не умела изобретать и завидовала мальчишкам, потому что уменье изобретать казалось ей теперь самым необходимым и важным делом. Она постояла и незаметно ушла домой.
Дома была мама. Она сидела за столом, отодвинув стакан с остывшим чаем, и читала. Наташа знала мамину привычку читать урывками — за едой и между делом.
Катя растянулась на диване, с раскрытым учебником, и, внимательно глядя в потолок, шевелила губами. Она готовилась к семинару.
— Была в школе? — спросила мама, откладывая книгу.
Наташа приготовилась к упрекам.
— Нет, — коротко ответила она.
Она ожидала, что мама огорчится и начнет подробно рассказывать о воображаемой девочке, которая все делает, как надо.
Но мама ничего не стала рассказывать и только посмотрела на нее с любопытством.
— А где ты была?
Казалось, маме интересно было узнать, изменилась Наташа или осталась прежней.
— Ездила по Москве, — с хмурым видом сказала Наташа.
— Почему такая сердитая вернулась? — спросила мама.
— Не хочу так просто жить. Хочу помогать фронту. Катя помогает, ты помогаешь. А я?
— А ты учись, — мягко возразила мама. — Учишься хорошо — значит, помогаешь.
Наташа догадалась, что мама считает ее попрежнему маленькой. Она решила доказать, что давно уже выросла, все понимает и умеет умно и даже тонко рассуждать.
— Значит, «хор» по литературе получила — фронту помогла?
— Ну?
— А если «отлично», так еще больше помогла?
— Конечно, больше.
Наташа язвительно рассмеялась.
— Ах, оставьте ваши сказочки для глупеньких детей!
Мама так удивилась, что даже встала.
— Что это такое? Ну что это такое? — проговорила она расстроенным голосом.
Наташа смутилась, хотя не поняла, почему ее слова так не понравились маме. Когда маме не нравилось что-нибудь, она ходила по комнате и молча хмурилась. Наташа попробовала защититься привычным способом.
— Не хотите объяснить, так и не надо, — проговорила она.
Катя физкультурным прыжком соскочила с дивана.
— Я совсем зазубрилась! — сказала она потягиваясь. — Мамуленька, что делать, науки меня утомляют. Разреши немножко поразвлечься. В госпитале кино.
Она надела берет, сначала набок, потом прямо, потом снова набок, наконец, рассердившись, сдвинула его на затылок и, вполне равнодушная к своему наряду и своей привлекательности, направилась к двери. Она вернулась, опрокинув по дороге стул, поцеловала маму в висок и пригрозила Наташе:
— Ты не буянь, а то мы с мамой устроим спектакль «Укрощение строптивой».
Мама подошла к Наташе и потрепала ее кудрявые волосы.
— Хочется, чтобы девочка была настоящим человеком.
— А ты объясни, — уныло промолвила Наташа.
— Нехорошо, когда девочка рассуждает развязным тоном о том, что ей неизвестно, — сказала мама. — Школы существуют, дети учатся. Стране нужны образованные и честные люди.
— Ладно, — согласилась Наташа. — Мамочка, когда ты была такая, как я, ты была очень хорошая?
Мама подумала и ответила:
— Я была обыкновенная, но мне всегда хотелось быть очень хорошей.
— Вот, вот, — обрадовалась Наташа. — Мне ведь тоже всегда хочется быть хорошей, но почему-то не получается.
— Если все время будешь стараться, получится, — уверенно сказала мама.
К Наташе снова вернулось счастливое расположение духа, и, усадив маму рядом с собой на диване, она предложила:
— Давай вспоминать.
— О чем?
— О том, как ты училась, как дружила, какие у вас были учителя.
— Согласна. Давай вспоминать. Только по очереди — мне ведь тоже хочется узнать про Нечаевку.
Школа, в которой Наташа раньше училась, была обнесена дощатым забором. Здесь помещался госпиталь. Теперь до ближайшей женской школы надо было пройти два переулка, а еще через два переулка учились мальчики.
Наташа боялась, что все будут смотреть на нее, когда она войдет в класс. Она постояла в коридоре, пристально изучая картину, нарисованную прямо на стене.
Раздался звонок, и Наташа пошла в класс. Все, действительно, разглядывали ее с веселым любопытством и вслух обменивались впечатлениями:
— Волосы распустила… Директор увидит, заставит заплести… И без книжек пришла…
Наташа изо всех сил старалась сохранить выражение полного безразличия на лице. Ей мешали руки, которые некуда было деть.
Вдруг раздался спасительный возглас:
— Тихонова! В один класс попали! Садись ко мне.
Наташа увидела Тасю Добросклонову и улыбнулась ей с таким искренним расположением, какого никогда не испытывала к Тасе в интернате. Она села на Тасину парту и с удовольствием отметила, что до учительского стола приличное расстояние, а слева из окна вид в переулок. Она не успела сказать что-нибудь приятное Тасе, потому что вошла учительница. Наташа в изумлении толкнула Тасю локтем: вошла Зинаида Рафаиловна, чудеснейшая Зинаида Рафаиловна, «Белый медведь». Она была прежняя, вся известная наизусть, со своим большим носом, с густыми белыми, без блеска волосами и такими же белыми бровями. До войны у Зинаиды Рафаиловны учились Наташа и Катя и все ребята со всех ближайших переулков.
Однажды Зинаида Рафаиловна рассказала, как встретила в лесу медведя, перепугалась… но медведь ее не тронул. Дима Добросклонов, который был тогда одноклассником Наташи, высказал глубокомысленное предположение:
— Должно быть, он вас принял тоже за медведя. Только за белого.
Зинаиду Рафаиловну не обидела Димина шутка. Никому из ребят не приходило в голову обидеть учительницу географии, но прозвище «Белый медведь» за ней осталось. Зинаида Рафаиловна рассказывала удивительные истории. Слушая ее, ребята забывали, что идет урок. Она ни разу не сказала классу «тише!». «А знаете, — говорила Зинаида Рафаиловна, — вот в Индии…» Она брала указку и свободно путешествовала по земному шару.
Ребята любили Зинаиду Рафаиловну. Им казалось, что учительница географии не могла быть никакой другой.
