— Я вам не верю! Вы все врете! Я хочу увидеть бабушку! — так громко, что все испугались — и никто не мог меня успокоить.
Потом ко мне подошел дедушка Оттавиано и сказал:
— Бабушку Линду нельзя увидеть, но, знаешь, она не совсем ушла. Она сказала мне, что оставляет вместо себя Альфонсину, и велела очень о ней заботиться — как мы заботились бы о ней самой.
Я посмотрел на дедушку, и мне стало намного лучше.
— Она действительно так сказала?
Дедушка кивнул. Он был очень элегантен в своем темном свадебном костюме и красиво причесан, но очень сутулился и казался сильно постаревшим.
— Да, и еще она просила попрощаться с тобой и поцеловать тебя.
— А когда она вернется?
Дедушка пожал плечами и пошел прочь. Когда он вернулся, на руках у него была Альфонсина. Вместе с ней он шел за гробом до самого кладбища.
Все смотрели на него, но дедушка ни на кого не смотрел. Он держал меня за руку, все время наклонялся к Альфонсине и шептал ей что-то, а она кивала головой, будто с ним соглашаясь.
Я уверен, что в этот момент дедушка говорил с бабушкой Теодолиндой.
После смерти бабушки дедушка Оттавиано по-прежнему жил в своем доме и работал в саду. Но курами он больше не занимался: однажды взял их, положил в корзины и отвез в деревню — тому самому мяснику. Остались только Альфонсина и гусята, которые к тому времени уже выросли. Мы приезжали к нему раз в неделю. Почти всегда дедушка был во дворе, в доме или в огороде в окружении Альфонсины и ее выводка. Стоило ее позвать, гусыня бежала мне навстречу, но только дедушка уходил, как она разворачивалась и неслась вслед за ним, шумно хлопая крыльями. Ее дети тоже спешили вдогонку. В общем, если я хотел быть с ними, мне нужно было становиться в строй и гуськом идти в огород.
У дедушки был очень большой огород. Потому что по профессии он был огородник, как его отец Винченцо и дед Джованни. Огород начинался за домом от ограды курятника и доходил с одной стороны до реки, а с другой — до дороги, которая вела в город. Огород у дедушки был очень красивый, ухоженный и даже скорее напоминал сад. Со стороны реки росли яблони, а в глубине находился маленький виноградник. Вся остальная земля была разделена на ровные грядки; между ними пролегали канавки с водой.
Каждая грядка обрабатывалась по-разному, в зависимости от времени года. В огороде росли морковка, салат, капуста, картошка, лук. Одним словом, все что угодно. С одной стороны дедушка сеял и поливал, с другой — собирал урожай. И так круглый год. Огород никогда не пустовал, но особенно красиво там было весной — яблони цвели, овощи только всходили, а Феличе вся покрывалась белыми цветами.
Вишня росла между дорогой и двором, поэтому ее было видно отовсюду. Оставшись один, дедушка часами сидел под ней. Раньше он часто лазил на дерево вместе со мной. Потом поставил под вишней бабушкино кресло и, когда не было работы в огороде и хотелось отдохнуть, подолгу сидел там. Рядом устраивались Альфонсина и гусята, дедушка закрывал глаза и замирал.
Однажды я удивил его, спросив:
— Дедушка, ты умер?
Тогда он приоткрыл один глаз, совсем как бабушкины куры, и велел мне подойти поближе.
— Залезай, — сказал он и подвинулся, чтобы я мог пристроиться рядышком. Я уселся, он обнял меня за плечи и закрыл мне глаза рукой.
— Теперь скажи, что ты видишь, — прошептал он.
Я ответил, что вижу только темноту, а он мне сказал:
— Слушай. Тогда я прислушался и услышал тихий писк, а потом шелест листвы.
— Это гнездо синички. Видишь, как мама приносит еду своим птенцам?
Видеть-то я ничего не видел, но зато слышал хлопанье крыльев и гомон птенцов. С ума сойти, как же они пищали!
— Она их кормит, — пояснил дедушка. — А теперь слушай дальше.
Я услышал сильное жужжание.
— Это пчелы, которые летят в улей. Они насосались нектара и теперь возвращаются домой с набитым брюхом. Видишь их?
Я прислушался еще, и мне показалось, будто я действительно вижу этих несчастных пчел; и пузо у них такое толстое, что они с трудом летают.
Тогда дедушка убрал руку с моих глаз и спросил:
— Ты понял? Если слушаешь внимательно, то можешь увидеть столько вещей, как будто твои глаза открыты. А теперь слушай, как дышит вишня.
Я снова закрыл глаза, почувствовал легкое дуновение, которое касалось моего лица, и услышал тихий шелест листвы.
— И правда, дедушка, Феличе дышит, — сказал я. Дедушка погладил меня по голове и еще некоторое время сидел неподвижно. Я посмотрел на него и увидел, что он улыбается. Когда я думаю о дедушке Оттавиано, мне всегда вспоминается тот день, когда он научил меня слушать дыхание деревьев.
В мае, в день моего шестилетия, дедушка Оттавиано приехал к нам. Все знали, как дедушка не любит город, и помнили, что раньше он всегда приезжал к нам с бабушкой Теодолиндой. Мама тогда позвонила ему и сказала: «Папа, тебе необязательно приезжать. Мы ничего особенного не устраиваем — только чай с тортом».
— Так даже лучше, — сказал он. — Без Линды мне не хочется особенно пировать.
Дедушка приехал к обеду на грузовичке, набитом овощами, фруктами и прочей снедью для нас и других бабушки и дедушки. Дедушка пользовался двумя транспортными средствами: грузовиком и велосипедом. На грузовике он отвозил овощи и кур в деревню и ездил в город. Все остальное время он передвигался на велосипеде. Он ни за что не хотел покупать машину, хотя мама очень на этом настаивала и сердилась. Однажды во время спора мама вспылила: «Подумай о том, какое впечатление ты производишь на моих свекров!»
«О, господа воротят нос?! — язвительно произнес дедушка. — Но что-то я этого не замечаю, когда привожу им свежие овощи и яйца!» Мама вся покраснела. «Выбрось это из головы: я не стану покупать машину, которая мне не нужна. Или вы принимаете меня таким, какой я есть, или не принимаете вообще».
С тех пор мама больше не возвращалась к этой теме, а дедушка продолжал колесить на своем грузовичке, который был его ровесником или, может быть, даже старше.
В общем, на мой день рожденья дедушка приехал с двумя корзинами: в одной были овощи, в другой — Альфонсина и гусята.
— Не хотели оставаться дома одни — вот и пришлось взять их, — объяснил он бабушке Антониэтте, которая странно на него посмотрела. И подмигнул мне.
Обед прошел хорошо, Альфонсина вела себя очень воспитанно, и даже бабушка Антониэтта сказала: «Никогда не думала, что гуси такие умные и цивилизованные».
Она так и сказала: «цивилизованные», и дедушка рассмеялся от удовольствия.
— Эх, если бы только все гусыни были как эта! Между нами говоря, вы меня понимаете, синьора Антониэтта..
— Папа! — воскликнула мама, обеспокоенно взглянув на бабушку.
— Ну что я такого сказал? — сказал он. — Слушай, вообще-то я приехал, чтобы кое-что вам предложить. Это последний свободный год Тонино. Потом он пойдет в школу, и тогда… что будет, то будет! Тут становится жарко, ты помешана на своей любимой работе, о муже твоем я вообще не говорю… Ради бога, не перебивай меня, это все правда, правдивее не бывает. Поскольку твоя мать… но она была женщиной другого времени… В общем, вы все работаете целый день, а ребенок заперт в этой тюрьме…
— Но, папа, что ты такое говоришь! Он с удовольствием ходит в сад!
Я предпочел не смотреть на маму: если бы я так откровенно врал, мне бы пришлось несладко!
— Конечно, но сейчас уже жарко, и учебный год подходит к концу. В общем… — Первый раз в жизни я видел дедушку в замешательстве и не мог понять, в чем причина. Но через несколько секунд все понял. — Почему бы тебе не отправить его ко мне на пару недель?
Дедушка выпалил эту фразу и принялся тщательно вытирать тарелку куском хлеба. Повисла тишина. Дедушка продолжал возить хлебом по тарелке и не поднимал головы.
Наконец мама сказала:
— Но ты же один, тебе нужно заниматься огородом… Дом такой большой, а без мамы… Как ты справишься с ребенком…
Я прекрасно понимал, что мама не очень хочет отправлять меня к дедушке. Во-первых, потому что папа все время проводит на работе, а она ужасно боится спать одна, и с тех пор как я родился, она привыкла класть меня под бок, как грелку. И потом, думаю, она не очень-то доверяла дедушке.
Дедушку все считали сумасшедшим, даже бабушка Теодолинда, которая так его и называла: «Твой дедушка — сумасшедшая башка!» И с каким удовольствием она это говорила! Мама тогда начинала ерзать на стуле, а другие бабушка и дедушка притворялись глухими, немыми и даже немного слепыми. Этим они хотели сказать: «Мы тут ни при чем».
Тогда дедушка Оттавиано наконец поднял взгляд от тарелки, и я увидел, что глаза у него блестят.
