мама сказала:
— Милости просим! Иван Федосеич, Алёша, Миша, садитесь за стол. Чем богаты, тем и рады вас угостить. Не обижайтесь, коли что не так…
Иван Федосеич ответил маме, что у доброй и ласковой хозяйки и сухой хлеб пирогом покажется, а у хмурой и пирог в рот не пойдёт. Он сел за стол, а потом уселись его подпаски Миша с Алёшей. Мама вытащила из печки чугунок с горячим супом. Раньше суп варился с говядиной или бараниной, теперь он заправлен только сметаной и сухими грибами.
Мама вылила суп в большую миску, подала на стол, и гости стали хлебать.
Ели они отлично, но мама, подавая и убирая, всё приговаривала:
— Что же мало покушали? И донышка в блюде не видать. Может, не солоно? А может, не сладит?
И Иван Федосеич отвечал, утирая бороду ручником:
— Спасибо, хозяйка. В меру солоно и вдоволь сладит.
А подпаски молчали, им за столом говорить не полагалось. Зато ели они с большим аппетитом. Я замечала, что мама этому радуется, и мне тоже было приятно.
После супа мама подала толстую картофельную драчёну [2] и кувшин горячего топлёного молока. Большую бутылку холодного молока мама поставила в сумку Ивана Федосеича, положила туда полкаравая и десяток варёных яиц. Соль она аккуратно завязала в белую холщовую тряпочку.
Пастухи ушли к стаду. Я помыла посуду и легла чуток поспать. А мама ушла до вечера на колхозный огород.
В обед пастухов принимала я. Мама работала далеко и не могла прийти. Пришёл помочь Вовка, но всё равно было страшно: а вдруг что не по обычаю, вдруг что не так?
Пастухи пригнали стадо и пришли обедать в первом часу. Я налила полный рукомойник воды и поставила на стол кувшин холодного квасу. Было жарко, и все, конечно, хотели пить. Вовка достал из печки чугун со щами и горшок с кашей. Так же, как и мама, я угощала и приговаривала, но голос у меня дрожал от волнения:
— Покушайте малосольных огурчиков, — просила я, — нынче поставлены. Забелите погуще щи, сметанка свежая, только собранная.
Иван Федосеич ел потихоньку, не торопясь, а мальчишки глотали так, словно неделю не видели горячего. Иван Федосеич раза два поглядел на них сурово, а мы с Вовкой радовались, что им нравится наша еда. Встретила б я таких ребят на улице, я б и глазом на них не повела. Но здесь, в доме, они были уважаемые гости, серьёзные работники, от них зависела судьба стада. И я обращалась к ним с почтением. А Вовка ничего не говорил: не в его избе была череда, Вовка мне помогал молча.
После обеда Иван Федосеич покурил во дворе на лавочке, забрал мальчишек и пошёл на сеновал часок поспать. Через час они поднялись и снова погнали стадо пастись.
Вечером мама вернулась пораньше и сама справляла череду — кормила пастухов ужином. Уходя домой, Иван Федосеич поблагодарил маму за добрую хлеб-соль и за хозяйскую ласку. Мне он поклонился особо. Алёшка тоже покивал головой, а Мишка, когда Иван Федосеич отвернулся, гримасу скорчил. Вот какой Мишка!
На другой день череда была у тети Грани, и я им помогала.
В школе кончились занятия, и было собрание учеников и учителей. Директор сказал короткую речь:
— Выйдем все в поле и на огороды, поможем колхозу и фронту!
Договорились так: самые младшие ученики не будут ходить каждый день, а только тогда, когда их позовут. Четвёртые и пятые классы будут ходить через день, а старшие — ежедневно. Завтра в семь утра быть на огородах. Сбор у родника возле шалаша.
Утром рано мы покормили свою живность. Чугунок с водой Вовка в землю вкопал, чтобы Дружок его не перекинул и не остался бы в жару без воды. Сами быстренько оделись, умылись, пионерские галстуки повязали и побежали на огороды.
А сейчас надо вам рассказать про наши огороды. Они известны на всю область, а может, и дальше. Потому что они у нас не простые, а семенные. Овощи на них растут не только для еды, но и для семян. Семена у нас собирают с моркови, с укропа, с редиски, с огурцов, с помидоров и тыквы. Осенью колхоз сдаёт семена государству, и всегда ему говорят: «Спасибо, но готовьте ещё больше».
Мы идём с Вовкой на огород, и я говорю ему, что, наверно, придём раньше всех.
— Спят ещё наши дружки-приятели, — говорю я.
А Вовка смеётся:
— Не иначе, как солнышко тебя ослепило. Глянь получше на луг!
Глянула, а в долине словно цветы лазоревые расцвели. Одни у родника сидят, ждут бригадиршу тётю Граню, другие огородами пробираются, а иные с Кукушкиного холма по тропинке сползают.
— Вовка, — говорю я, — да тут вся школа сбежалась.
— А чего ж! Дома сидеть глупых нету, — отвечает мне Вовка.
Тут и наши начальницы пришли: огородная бригадирша тётя Граня и её помощница — моя мама. Все учителя тоже рано сошлись и быстро поставили нас на работу. Малыши стали сухие укропные шапки отряхивать и сухие стручки с редиски собирать. А нас, пятиклассников, определили на огурцы. Это работа посерьёзнее. Одни ходят по грядам и собирают огурцы. Да не зелёные, а те, что уже перезрели и лежат на земле, как коричневые толстенькие поросята. Оторвёшь от плети, положишь на ладонь, а он тёплый, тяжёлый, шершавенький. Значит, вполне уже созрел, и семена в нём готовы.
Одни ребята эти огурцы рвут, а другие за столами сидят и их потрошат. Разрежут огурчик вдоль и выпустят семена в таз с водой, а пустые половинки кидают в верейки под стол для колхозных поросят. Семена в тазах моют и кладут на чистые столы на солнышке просыхать.
За работой время летело быстро, мы и не заметили, как полдень настал, и тётя Граня сказала:
— Соберите-ка ведро зелёных огурчиков и к шалашу: там вам обедать сготовлено.
Подошли мы к шалашу и видим: костёр догорает, и щи в большом котле булькают и вкусно так пахнут. Со свежей капустой щи, с молодой картошечкой.
Мы стали друг за дружкой в очередь, и тётя Граня с мамой нам наливали, двоим в одну миску. Мне вместе с Вовкой.
— Жених и невеста, — сказала про нас председателева Раечка. И глаза свои голубые сощурила.
Я хотела сказать ей: «Дура!», да пожалела. У неё отец с войны без ноги вернулся. Так и председательствует теперь на костылях. А он, лёгок на помине, как раз проезжал мимо, остановился и
