А двадцать восьмого еще перед началом уроков шестой „б“ услышал сногсшибательную весть: ПРОПАЛ КЛАССНЫЙ ЖУРНАЛ.
Уроки шли один за другим. Но все было не так. Учителя хмурились: непривычно вести урок без журнала. Хотя и знают каждого, но все-таки… Ученики тоже нервничали: хорошо, если учитель про какую-то двойку забудет. А если не вспомнит про полученную с таким трудом четверку?.. И журнал, который редко кто любит, превратился в вещь необходимую, желанную.
Куда он мог деться?.. Украли?.. Но кто?.. И зачем?..
„Я ОЧЕНЬ ХОЧУ ТЕБЕ ВЕРИТЬ…“
Два дня искали журнал, но так и не нашли. Такого ЧП в школе еще не было, и директор решила во что бы то ни стало добиться истины. Вызывали учителей и уборщиц, сторожей и швейцаров, и, конечно, больше всего — учеников шестого „б“.
Елизавета Серафимовна сразу сказала директору:
— Если виновник из моего класса, то это, конечно, Углов.
— Почему вы так думаете?
— Во-первых, я знаю мальчишек лучше, чем кто-нибудь. Во-вторых, Углов самый грубый, лживый и безответственный из всех. В-третьих, у него были двойки!.. И еще… ну как бы вам это сказать… он испытывает особую, мягко говоря, неприязнь ко мне…
— Елизавета Серафимовна, — сказала директор. — Я задам вам вопрос. Но ответить на него нужно прямо. Или совсем не отвечать, — и, когда учительница, насторожившись, кивнула головой, продолжила: — Почему вы так не любите этого мальчишку?
— Но я вам уже объясняла. Во-первых…
— Извините, — оборвала разговор директор, — я вижу, что вы не в состоянии… — и, встав из-за стола, сказала уже официальным тоном: — Все, что вы сообщили, я поняла и вот даже записала, чтобы не забыть. Пришлите ко мне Углова.
Зойка Липкина остановила Карпенко в коридоре:
— Пойдем за угол, мне нужно тебе что-то сказать.
— Пожалуйста. А о чем?
— Женя, — глядя в сторону, спросила Зойка, — ты любишь елку?
— Конечно! А кто не любит?
— Вот хорошо! Огни. Дед Мороз. Игрушки.
— И всё? — удивленно вскинул на нее глаза Женя.
— Нет! Что ты. Еще серпантин! Смешные маски. Танцы!
— Это все, что ты хотела сказать? — Женя хотел уйти.
— Женя! — Зойка испуганно схватила его за руку. — Приходи на елку! Сильва приглашает… и я тоже. Весело будет.
— А кто придет? Ну, ты, Сильва. А еще кто?
— Еще девочки, мальчики всякие… Валера…
— Сундук?! — возмутился Женя. — По-подлец он, твой Сундук! Семь „гэшников“ подговорил на одного! Эго честно? Очки сорвал — это честно? Слепого, значит, бить безопасно, да?!
— Женя! Женя! — пятясь от него, испуганно шептала Зойка. — Я же не знала… Честное слово… про очки…
— Зиночка, ну что у тебя в школе? — спросила мама вечером. — Расскажи!
Зиновий сразу встопорщился. Лицо приняло дерзкое выражение:
— А чего о ней рассказывать? Стоит, — резко ответил он.
Мама с удивлением и тревогой смотрела на него. Но Зиновий уже спохватился. Плечи обмякли. Виновато улыбнулся:
— А о чем рассказывать? Ничего интересного. Одно и то же.
— Ладно, — вздохнула мама. — Наверно, я из доверия вышла.
— Что ты! Я тебе всегда!.. Ты не думай…
Судя по его горячности, мама поняла, он что-то скрывает и стыдится этого. А Зиновий понял, что мама обижена. Нужно загладить свою вину. Но что рассказать и о чем умолчать, он не мог решить так сразу… Зиновий быстро разделся и лег.
Приснилось ему, что мама спрашивает: „Что с тобой? Скажи!“ — Не могу, мама. Не могу! — крикнул он и проснулся. На столе стоял прикрытый полотенцем, чтоб не остыл, завтрак, Мамы уже не было.
Все оборачивалось против Зиновия. Швейцар вспомнила, что высокий мальчик из шестого „б“ накануне ушел из школы, а потом вернулся. Когда он снова хотел выйти, она спросила: „Что ты несешь? А он грубо так: ответил: „Не видите, что ли? Книги!“ — и выбежал на улицу… Завхоз сказала: „Этого мальчика я видела после уроков около учительской. Я учительскую заперла, а ему приказала спуститься вниз…“ Вспомнили и девчонки, что Зиновий грозился добраться до журнала. Хотел, чтобы он пропал или совсем сгорел.
— Был такой разговор? — спросила Алевтина Васильевна.
— Был, — честно признался Зиновий. — Но я его не брал…
— Почему ты не сказал раньше, что двадцать седьмого был после уроков в школе и даже поднимался на второй этаж? — сердилась Алевтина Васильевна.
— Меня же про это не опрашивали. А чего я буду — глядя в стену, ответил Зиновий…
И последний удар нанесла Елизавета Серафимовна, торжественно положив перед директором один из последних листков журнала с отметками о посещении уроков учениками шестого „б“.
— Где вы это взяли? — удивилась директор.
— В книгах невинного Углова! — довольная произведенным эффектом, с усмешкой сказала она. — Теперь вы убедились?.. Я пойду, Алевтина! Васильевна, у меня урок.
— Минуточку. А как попали к вам его книги?
— Обыкновенно. Я приказала ребятам положить их мне на стол… Ну а потом… нашла вот это.
— Понятно. Не смею больше задерживать.
— Нет. Я, кажется, сойду с ума с этим журналом! — сказала Алевтина Васильевна. — У меня уйма дел. Конец полугодия. Педсоветы. Праздники. А я с тобой воду в ступе толку… Зачем ты вернулся в школу и поднимался на второй этаж?
— Я забыл в классе… одну вещь.
— Пусть так. А что это за вещь?.. Она дорога тебе?
— Очень, Алевтина Васильевна, — краснея и ожесточенно ковыряя ногтем спинку стула, ответил Углов. — Но я не могу сказать. Это не моя… это папина вещь.
— А листок из журнала. Откуда он? Может, тебе подложили?
— Нет, Алевтина Васильевна. Я нашел его в туалете.
— А почему ты его три дня в книгах носил, не отдал мне или классному руководителю?.. Наконец, почему не выкинул?
— Я знаю, что неправильно сделал, — без надежды на оправдание говорил Углов. — Она бы мне не поверила. Я хотел вам. Но утром сказали, что журнал пропал… А не выбросил, не знаю почему. Ну… жалко, что ли… Не знаю, Алевтина Васильевна.
Директор подошла к окну и долго смотрела во двор. Думала. Опыт подсказывал ей: виновные ведут себя по-другому. Значит, не он?.. Тогда кто?.. Историю с журналом надо распутать. Иначе такой пример безнаказанности…
Она вновь села и подняла на Зиновия усталые глаза:
— Понимаешь, Углов, я очень хочу тебе верить. Но у меня до сих пор нет ясности. А ты только отвечаешь на вопросы. И не хочешь помочь ни мне, ни себе.
— Я очень хочу, Алевтина Васильевна! Только я больше ничего не знаю.
— Ну что ж. Иди. Я еще подумаю, посоветуюсь с товарищами, тогда решим. Иди в класс…
НА СКОЛЬЗКОЙ ДОРОГЕ
Галина Николаевна возвращалась с завода в отличном настроении, сегодня вместе с обычной она получила „тринадцатую зарплату“ — семь новеньких двадцатипятирублевок. В магазине на Энгельса она высмотрела славненькое демисезонное пальтишко для Саши. Взяла в „Гастрономе“ продуктов, конфет, чтобы как следует отметить праздник.
Едва она свернула в переулок и поравнялась с овощным ларьком, сзади рванули сумочку с деньгами, зажатую под мышкой. Она моментально обернулась, хотела схватить вора за руку и… отшатнулась. Перед ней была голова мертвеца, только что вытащенного из воды. Что-то серо-зеленое, безглазое, с совершенно размытыми, неразличимыми чертами лица, где нос, губы, уши — все приплюснуто, изуродовано, страшно… На нее будто напал столбняк. Стоял и он. И только когда человек с лицом мертвеца шмыгнул за угол ларька, она закричала и бросилась за ним…
Зиновий не помнил, как оказался за дверями класса, вихрем промчался по пустому коридору, скатился по гремящей лестнице и, перепугав старушку швейцара, выскочил на заснеженный двор. Бежать! Куда угодно. От этих собраний, недоверчивых взглядов. От Елизаветы… Только бы не видеть, не слышать ничего!..
Едва он скрылся за углом гаража, хлопнула выходная дверь.
— Зинка!.. Зиночка! — в два голоса кричали Саша и Женя.
Он не откликнулся. Привалившись к железному боку гаража, Зиновий плакал. Обида тугой петлей сдавила горло. Ну почему не верят? Почему?.. Очнулся от холода. Плечо, которым он все еще опирался о стальную стенку, совсем занемело. С удивлением обнаружил, что раздет. Пальто и шапка там, в раздевалке. Но он скорее замерз бы насмерть, чем согласился бы вернуться в школу.
Громадное здание старинной постройки мрачно глядело на него темными глазницами окон. Только в двух местах на втором этаже горит свет. Слева светятся окна шестого „б“. Там еще идет собрание. Говорят о нем. Спорят. Смеются… И больше всех, конечно, радуется Сундук. А справа горят люстры в учительской. Там тоже, наверно, говорят о нем. А может, уже исключили?..
Зиновий пошел вдоль здания и наткнулся на тамбур. Из полуоткрытой двери пахнуло теплом. Только теперь он почувствовал, как сильно замерз. Не раздумывая, стал спускаться по крутым ступеням вниз. За поворотом оказалась небольшая комната с цементным полом. По стенам змеились трубы отопления разной толщины. На низеньком диване с вылезшими пружинами сидел дворник дядя Вася и проволокой прикручивал метлу к длинной ручке. Он поднял глаза и, не удивившись появлению Зиновия, сказал, как старому знакомому:
