Вызванному ученику следовало, не дожидаясь приглашения, выйти к доске, на которой висела карта Франции, и рассказать заданный урок. На Миши с двух сторон испуганно и удивленно поглядывали Гимеши и Орци. Гимеши вышел из-за парты, чтобы пропустить его. Тогда Миши, спотыкаясь, неверным шагом поплелся к доске и встал перед картой.
— Ну, милый мальчю-юган, что же задано на сегодня?
Миши молчал. На мгновение он зажмурился, и сразу у него закружилась голова. Боясь упасть, он широко раскрыл глаза. Потом робко повернулся к карте, и перед ним из тумана выплыла Франция, напоминавшая пестрый платок. Его кружевные уголки опускались в море, и коричневое пятно гор растекалось направо к южным морям.
— Так вот, Франция… — заговорил учитель. — Что это за страна? Ландшафт ее разнообразен: на востоке горы, на западе равнины, не правда ли? На юге… А что на юге? Как называется этот большой горный массив на юге?
Гимназисты внимательно слушали. Никто не понимал, почему Миши молчит, точно немой.
Он молчал, теперь уже сам не зная почему. Ему постепенно припомнился прошлый урок, который он слушал не очень внимательно, но все-таки нашел на карте Пиренеи, вспомнил перевал Ронсе… «Ронсевальский, Ронсевальский», — повторил он про себя.
— Эти высокие горы отделяют Францию от Испании. Где же можно их перейти? По какому перевалу? Рон… Рон… Ронсевальскому перевалу…
«Ронсевальскому, Ронсевальскому», — твердил про себя Миши.
Маленький старичок, розовощекий и седой как лунь, такой сухонький, словно жизнь высушила его в своей раскаленной печи, ни с того ни с сего, как обычно, вспылил:
— Эх, милый мальчю-юган, да ты же наглец…
Но тут он спохватился, что стоящий перед ним маленький наглец все же сидит за первой партой, а старый учитель, бывший гувернер графских отпрысков, привык уважать всякие авторитеты. Сожалея, что сгоряча сказал лишнее, и желая исправить положение, он поднялся со стула и, подойдя к карте, принялся слово в слово повторять то, что объяснял на предыдущем уроке. Это заняло добрых четверть часа. Миши твердил про себя те названия, которые собирался упомянуть учитель: горный хребет Юра, Кот-д'Ор и плато Лангр… Арденны, Севенны… Все это всплывало в его памяти, но он упрямо сжимал губы и не мог выговорить ни слова.
— Вот здесь Орийак, — продолжал учитель, — где не так давно, в 1852 году, дорожный рабочий открыл очень интересное древнее захоронение, относящееся еще к доисторической эпохе. Вместе со скелетом человека были найдены кости вымерших древних животных: пещерного медведя, гиены, льва, мамонты, носорога; следовательно, человек уже жил в ту эпоху, когда существовали эти животные…
Миши с изумлением смотрел на старого учителя, который уже рассказывал о неандертальском человеке на прошлом уроке, но тогда мальчик не воспринял это открытие как факт недавнего прошлого, а теперь учитель сказал «не так давно, в 1852 году», точно это произошло прошлой зимой, и сказал ему, Миши, родившемуся почти тридцать лет спустя. Потом та древняя эпоха как бы вплотную приблизилась к нему, и вдруг перед ним всплыла какая-то туманная картина: первобытный человек хочет спрятаться в пещере, а там уже сидят медведь, лев, мамонт… Но как мамонт поместился в пещере?
Широко раскрытые глаза, живая мысль и напряженное внимание на лице мальчика вдохновили учителя, который, наклонившись к нему, стал объяснять:
— Это происходило, конечно, в доисторическую эпоху, ведь истории незнаком такой уклад жизни. Достоянием истории стало то, что происходило недавно, скажем позавчера. Египетские пирамиды построены всего лишь четыре-пять тысяч лет назад, а череп, найденный… ну вот там, возле Дюссельдорфа, ну вот… сколько раз уж упоминалось это название…
Пока старик мучительно напрягал память, у Миши вырвалось:
— Неандерская долина…
— Да, правильно, там, — сказал учитель, дотронувшись до плеча мальчика своей маленькой высохшей ручкой. — Неандертальский череп нашли в глине делювиального происхождения, в самом нижнем слое, а геологи полагают, что делювиальные, а затем и аллювиальные отложения насчитывают около двухсот — трехсот тысяч лет… Следовательно, неандертальскому черепу триста тысяч лет, но возможно, и значительно больше, ну, будем считать, триста тысяч. Тогда какое по счету поколение таскало камни для постройки пирамид? Нельзя легкомысленно утверждать: это, дескать, было давно, в незапамятные времена. По-твоему, если что-то произошло во времена твоего детства, это было давно, а по-моему, лишь вчера, потому что я уже три десятка лет преподавал, когда ты только на свет появился, и то, что, по-твоему, произошло давно, например, какое-нибудь событие в истории венгерского народа, произошло всего лишь сегодня, ведь Венгерское государство существует только тысячу лет. И если посмотреть с научной, исторической точки зрения, для нас Арпад жил в давние времена, для него же Пелопоннесская война — глубочайшая древность, а Вавилон построили за много веков до Пелопоннесской войны, и тут конец истории. С помощью письменных и вещественных памятников мы можем заглянуть в прошлое, увидеть то, что было четыре-пять тысяч лет назад. А вот это — Флорида, полуостров кораллового происхождения, который по расчетам Агассиса,[9] образовался сто тридцать пять тысяч лет назад, и обнаруженная там человеческая челюсть, судя по глубине, на которой она была найдена, насчитывает приблизительно десять тысяч лет. И она совершенно такая же, как челюсть современного человека, значит, десять тысяч лет назад человек выглядел так же, как теперь, но условия его жизни были иные. Неандертальский же череп совсем другой, он больше похож на череп обезьяны. Ну, а теперь сопоставь: триста тысяч лет и три тысячи. Есть разница в том, сколько у тебя форинтов, триста или всего-навсего три? Вот как мало мы знаем об истории первобытного общества — лишь на три форинта у нас знаний.
Между тем гимназисты смеялись, возились, толкали друг друга, только Миши как завороженный не мог отвести сияющих глаз от маленького старичка, у которого костлявый лоб был обтянут тонкой, дряблой бледно-розовой кожей с сетью синих жилок, а слабые ручки так дрожали, что теперь, начав объяснять, он в изнеможении сел. Кто-то говорил, что географ дружил с Яношем Аранем.[10] И глядя на учителя, Миши думал о поэте, который пожимал руку старику Назону, когда тот был молодым.
Опустившись на стул, учитель уронил на грудь голову и некоторое время рассеянно смотрел в пространство.
Тут к нему обратился мальчик со средней парты:
— Господин учитель…
Старик растерянно, испуганно взглянул на него.
— А? Что? — И так как был глуховат, приставил руку к своему торчащему, большому, как у летучей мыши, уху. — Что тебе надо?
— Господин учитель, вы еще не отметили, кто отсутствует.
— Что?
— Вы еще не отметили в классном журнале отсутствующих! — прокричал мальчик.
Старик, засуетившись, раздраженно схватил журнал и раскрыл его. Послушно, как человек, понимающий, что следует быть аккуратным, да вот только аккуратность эта ему не под силу, он стал заполнять журнал.
— Какой сегодня день недели?
— Четверг! — закричал хором весь класс.
Учитель дрожащей рукой записал, что следовало, и, не поднимая головы, продолжал:
— Не подлежит сомнению, что человек жил в доисторическую эпоху, то есть в такие отдаленные времена, от которых до нас не дошли не только письменные свидетельства, но и устные легенды. Прошло много сотен тысяч лет, прежде чем человек, последнее чудо мира животных, в своем духовном развитии поднялся так высоко, что смог оставить последующим поколениям несомненные, определенные доказательства своего существования. Самые надежные из них — орудия из камня и слоновой кости. Стоит взглянуть на них, и тут же убедишься, что они изготовлены рукой человека. Это также примитивная глиняная посуда и самые простые украшения; по ним видно, что их обжигали не в печи, а просто на костре. Это также древние могильники, о которых мы теперь побеседуем. И вот, изучая древние могильники, мы с неоспоримой достоверностью устанавливаем два момента: потребность жить в обществе и нравственность — это врожденные инстинкты человека, точно такие же, как и у других животных, например, у пчел и муравьев. У людей нравственные законы существовали раньше, чем гражданские; стало быть первые являются более древними и прочными устоями человеческой жизни, чем последние.
Учитель долго сидел, подперев рукой голову и не замечал негромкого гудения в кабинете. Погруженный в размышления, он совершенно забыл о Франции, о Миши, о всех гимназистах и вдруг ни с того ни с сего стал рассказывать об остатках древнейшей культуры в Дебрецене, что было темой его научного исследования.
— Границы между отдельными эпохами не так просто различить, как полагают люди несведущие. Вот, к примеру, в Дебрецене и по сей день венгры применяют некоторые инструменты каменного и костяного века. Хортобадьские пастухи и батраки развязывают узлы ничем иным, как берцовой овечьей костью, с одного конца заостренной и с отверстием, просверленным на другом конце; и в каждом крестьянском доме под зеркалом висит просверленная с одной стороны косточка из гусиного крыла, служащая для продевания шнура в порты…
