– Каково? Она тоже целуется! – в восторге воскликнул Маттиа.
На другой день мы пошли в Шаванон. Так как только благодаря Маттиа нам удалось собрать двести тринадцать франков, то я предложил ему вести корову, чем он был очень доволен.
Теперь мне не нужно было сверяться с картой. Несмотря на то, что прошло уже много лет с тех пор, как я ушел с Витали я хорошо помнил дорогу.
Нам не хотелось утомлять нашу корову, и потому мы решили переночевать в той же деревне, где я ночевал первую ночь с Витали и где Капи, видя мое горе, лег около меня и вложил мне в руку свою лапу. А на другой день мы пойдем к матушке Барберен.
До деревни было недалеко, однако, не доходя до нее, мы все-таки сделали небольшой привал, чтобы позавтракать и, главное, попасти нашу корову.
Сначала я держал ее за веревку, но она была так спокойна и так усердно щипала траву, что я закинул веревку ей на рога и принялся за хлеб.
Мы, конечно, покончили с завтраком гораздо быстрее, чем она, и так как нам нечего было делать, начали бегать и ловить друг друга. Хоть нам и приходилось зарабатывать деньги, мы все-таки были детьми и любили играть.
Бегали мы довольно долго, а корова все еще не наелась и, когда мы подошли к ней, она стала еще торопливее щипать траву, чтобы показать нам, что голодна.
– Подождем еще немного, – сказал Маттиа.
– Да ведь коровы едят целый день!
– Ну, еще немножечко! А знаешь что? Не поиграть ли мне на трубе? У нас в цирке была корова, которая очень любила музыку.
Сказав это, он взял трубу и заиграл. При первых же звуках корова подняла голову, а потом, прежде чем я успел схватить ее за веревку, побежала со всех ног.
Мы бросились за ней. Я крикнул Капи, чтобы он остановил ее, но это было незнакомое для него дело. Пастушья собака прыгнула бы к морде коровы; Капи же кинулся ей на ноги.
И она не только не остановилась, а побежала еще быстрее. Мы продолжали гнаться за ней.
Так добежали все мы до деревни. Корова все-таки порядочно перегнала нас, но так как дорога шла прямо, то мы видели, как несколько человек загородили ей дорогу и схватили ее.
Теперь мы могли наконец передохнуть. Спешить было уже некуда: корову остановили и непременно отдадут нам.
Между тем около нее начал собираться народ, и когда мы подошли, там стояло уже человек двадцать мужчин, женщин и детей.
Мне казалось, будет достаточно сказать, что это наша корова, и нам сейчас же отдадут ее. Однако вышло совсем не так. Нас окружили и закидали вопросами: «Кто мы? Куда идем? Где взяли эту корову?»
Мы ответили, но это не убедило крестьян.
– Их следовало бы посадить в тюрьму до тех пор, пока не выяснится дело, – сказал один из них. – Кто знает, может быть, они украли эту корову?
Я так боялся тюрьмы, что когда упомянули о ней, то побледнел и задрожал всем телом. Подошедший полицейский подозрительно взглянул на меня.
– Да, дело нечисто, – сказал он. – До поры до времени корову нужно задержать, а их отвести в тюрьму.
Он повел нас, и толпа народа последовала за нами, осыпая угрозами и насмешками.
Нас привели в камеру и отобрали у нас деньги, ножи и спички. А потом дверь захлопнулась, замок громко щелкнул и загремели задвижки.
Мы очутились в ужасном положении. Сколько времени продержат нас здесь?
– Это я виноват! – воскликнул Маттиа и горько заплакал.
Мне пришлось утешать его. Нас наверняка скоро выпустят, ведь мы не сделали ничего дурного и можем доказать, что действительно купили нашу корову, добрый ветеринар будет свидетелем.
Но Маттиа продолжал плакать.
– Даже если нас выпустят из тюрьмы и отдадут корову, то увидим ли мы матушку Барберен! – сквозь слезы проговорил он.
– Но почему же не увидим?
– Потому что с тех пор, как ты ушел от нее, прошло много времени. Она могла умереть!
При этих словах сердце у меня сжалось. Да, матушка Барберен, действительно, могла умереть. Ведь умер же Витали.
– Почему ты никогда не говорил об этом раньше? – спросил я.
– Потому что раньше я был счастлив, и мне приходили в голову веселые мысли, а теперь приходят грустные, потому что я несчастлив. Прежде я думал только о том, как будет рада матушка Барберен, когда мы приведем ей корову, и как будем рады мы сами.
– И я думал о том же, Маттиа, – сказал я.
– Ах, как все это ужасно! – воскликнул он и вдруг вскочил с места. – А что если матушка Барберен и в самом деле умерла, а ее злой муж жив и захочет взять к себе и тебя, и корову?
Должно быть, это полицейский и камера с замком наводили на него такие страшные мысли. Но не только о нас думал Маттиа, он беспокоился и о корове.
– Кто накормит ее? – говорил он. – Кто подоит?
Так прошло несколько часов, и у нас становилось все тяжелее на сердце. Я старался успокоить Маттиа и говорил ему, что нас скоро будут допрашивать.
– Что же мы будем говорить?
– Правду, конечно.
– Тогда тебя точно отдадут Барберену!
Тут дверь с грохотом отворилась, и вошел какой-то старик с седыми волосами и добродушным лицом.
– Встаньте и отвечайте господину мировому судье, – сказал тюремный сторож.
– Хорошо, можете идти, – сказал ему судья, махнув рукой. – Я расспрошу вот этого мальчика, – он показал на меня, – а другого уведите. Я допрошу его потом.
Я молча ждал его вопросов.
– Вас обвиняют в том, что вы украли корову, – начал судья, пристально смотря мне в глаза.
Я объяснил ему, что мы купили корову на ярмарке в Усселе, и назвал ветеринара, который помогал нам при этой покупке.
– Это будет проверено, – сказал судья.
– И тогда вы увидите, что мы не виноваты.
– А зачем вы купили корову?
– Мы хотели отвести ее в Шаванон и подарить одной женщине. Она выкормила меня, заботилась обо мне, и я очень люблю ее.
– Как зовут эту женщину?
– Матушка Барберен.
– Это жена каменщика, который работал в Париже и получил там увечье?
– Да, господин судья.
– Так, значит, ты тот мальчик, который жил у нее?
– Да, господин судья.
– Я слышал о тебе… Не бойся. Если ветеринар скажет, что помогал вам покупать корову, вас выпустят.
– А матушка Барберен жива, господин судья? – спросил я.
– Жива.
– И муж ее здесь?
– Нет, он в Париже.
Судья ушел и вскоре вернулся с Маттиа.
– Я справлюсь в Усселе, – сказал он, – и если все, что вы говорили, правда, то вам можно будет уйти завтра же.
– А наша корова? – забеспокоился Маттиа.
– Вам отдадут ее.
– Нет, я хотел спросить не про то. Кто же ее накормит? Кто подоит?
– Не беспокойся, все будет сделано, – улыбнулся судья.
– Если нашу коровку подоят, – сказал Маттиа, – то нельзя ли будет дать нам молока? Оно пойдет нам на ужин.
Как только судья ушел, я объявил Маттиа две великолепные новости, которые заставили нас забыть о тюрьме: матушка Барберен жива, а муж ее в Париже.
Вскоре сторож принес нам большой кувшин молока – от нашей коровы. Но не одно только молоко было у нас на ужин. Судья прислал нам от себя вдоволь белого хлеба и кусок холодной телятины.
Нет, тюрьма оказалась совсем не такой страшной, как я воображал. И Маттиа думал так же.
– Даровой ужин и даровой ночлег – чего еще желать! – говорил он.
Мы поужинали и крепко заснули в нашей камере.
– Я видел во сне, что мы привели корову к матушке Барберен, – сообщил Маттиа, когда мы проснулись.
– Мне снилось то же самое, – отозвался я.
В восемь часов дверь отворилась, и в камеру вошел мировой судья с нашим другом-ветеринаром, который приехал специально для того, чтобы оправдать нас. И через несколько минут мы снова были свободны!
Когда мы вошли в деревню, нас встретили враждебно и подозревали в воровстве. Теперь, оправданные, мы гордо выходили из нее, и крестьяне, стоя у дверей, дружелюбно провожали нас глазами.
Пока мы торжественно вели по деревне нашу корову, мне пришла в голову одна мысль, и я остановился.
– Я говорил тебе, Маттиа, – сказал я, – что попрошу матушку Барберен угостить нас блинами…
– Как они, должно быть, вкусны! – воскликнул Маттиа.
– Очень вкусны, ты сам увидишь. Но для них нужны мука, масло и яйца, а у матушки Барберен наверняка не найдется ничего этого. Я зайду в лавку и куплю муки и масла. Яиц не возьму – мы можем разбить их по дороге.
– Отлично!
– Так подержи корову. И смотри не выпускай ее.
Я вошел в лавку, купил фунт масла и два фунта муки, и мы отправились дальше.
Хоть я и старался идти медленно, чтобы наша корова не устала, но невольно ускорял шаг. Я был сильно взволнован, мне так хотелось поскорее увидеть матушку Барберен.
– Красивая местность, правда? – сказал я.
– Только деревьев совсем нет, – заметил Маттиа.
– Когда мы сойдем с горы, ты увидишь великолепные деревья, дубы и каштаны. А на дворе у матушки Барберен растет грушевое дерево, на кривой ветке которого я ездил верхом, как на лошади. И на этом дереве растут такие сочные груши! Вот увидишь!