Колин сразу забыл, что у него есть спина. Лицо его побагровело, и он сел совершенно прямо.
— Я не калека! — гневно крикнул он. — Неправда!
— Он не калека! — воскликнула Мери с негодованием. — У него нет шишки на спине даже с булавочную головку. Я видела, там ничего нет, ничего!
Бен снова провел рукою по лбу и опять стал глядеть, точно не мог наглядеться; у него дрожали руки, дрожали губы, дрожал голос. Он был бестактный старик и повторял только то, что слышал от других.
— Разве ты… разве у тебя не кривая спина? — сказал он хрипло.
— Нет! — крикнул Колин.
— И у тебя… ноги не кривые? — спросил Бен еще более хрипло.
Это уже было слишком. Вся сила, которую Колин тратил во время своих «припадков», вдруг волною поднялась в нем. Никогда еще его не обвиняли в том, что у него кривые ноги, даже шепотом, и наивная уверенность в существовании этих кривых ног, звучавшая в голосе Бена, это было больше, чем мог стерпеть раджа. Гнев и оскорбленная гордость заставили его забыть обо всем, кроме настоящего момента, пробудили в нем какую-то неведомую, почти сверхъестественную силу.
— Иди сюда! — крикнул он Дикону и начал срывать пледы со своих колен, чтобы выпутаться из них. — Иди сюда! Иди сюда! Сию минуту!
Дикон в секунду очутился подле него. Мери ахнула и почувствовала, что бледнеет.
— Он может это сделать! Он может! Может! — бормотала она про себя скороговоркой.
После непродолжительных напряженных усилий пледы были сброшены на землю, Дикон взял руку Колина, и его худые ноги высвободились… и стояли на траве. Колин стоял, стоял прямой, как стрела, и странно высокий, откинув назад голову, и его странные глаза метали молнии.
— Погляди на меня! — бросил он Бену. — Погляди же на меня, ты! Только погляди!
— Он такой же прямой, как я! — крикнул Дикон. — Он такой же прямой, как любой мальчик в Йоркшире!
То, что произошло с Беном, показалось Мери необыкновенно странным. Он вдруг закашлялся, всхлипнул, всплеснул руками, и по его морщинистым загорелым щекам вдруг потекли слезы.
— И лгут же люди! — вдруг выпалил он. — Ты худой, как щепка, и бледный, как привидение, но на тебе ни узелка нет! Из тебя еще выйдет человек, благослови тебя Господь!
Дикон крепко держал Колина под руку, но мальчик не выказывал усталости. Он стоял так же прямо и глядел в лицо Бена.
— Я — твой господин, когда здесь нет моего отца, — сказал он, — и ты должен мне повиноваться. Этот сад мой. Не смей говорить ни слова про него. Сойди с лестницы и пойди в длинную аллею; там тебя встретит мисс Мери и приведет сюда. Я хочу поговорить с тобой. Ты нам вовсе не нужен, но теперь придется доверить тебе тайну. Скорее же!
Угрюмое лицо Бена еще было мокро от слез, и он, казалось, не мог отвести глаз от худой, прямой фигуры Колина, стоявшего на н о г а х, с закинутой назад головой.
— О, мой мальчик! — прошептал он. И потом, как будто вдруг вспомнив что-то, почтительно дотронулся до своей шляпы и сказал:
— Да, сэр! Слушаю! — послушно спустился с лестницы и исчез.
Когда голова Бена скрылась из виду, Колин обратился к Мери.
— Поди ему навстречу, — сказал он, и Мери бегом пустилась к калитке, скрытой под плющом.
Дикон зорко следил за Колином. На щеках его горели ярко-красные пятна, вид у него был удивительный, но он не выказывал и признаков усталости.
— Я могу стоять! — сказал он, все еще высоко держа голову, и сказал он это очень гордо.
— Я тебе говорил, что ты будешь стоять, как только перестанешь бояться, — ответил Дикон. — Ты и перестал бояться!
— Да, перестал, — подтвердил Колин.
Вдруг он вспомнил что-то, о чем ему рассказывала Мери.
— Ты умеешь делать чудеса? — резко спросил он.
Губы Дикона сложились в веселую улыбку.
— Ты сам делаешь чудеса, — сказал он. — Это вот тоже чудо… что все это появилось из-под земли, — и он тронул своим толстым сапогом группу цветов в траве.
— Я подойду вон к тому дереву, — сказал Колин, указывая на дерево, стоявшее в нескольких футах от него. — Я хочу стоять, когда Бен придет сюда; если мне захочется, я могу прислониться к дереву. Сяду я только тогда, когда сам захочу — не раньше; принеси плед с кресла!
Он дошел до дерева, и хотя Дикон поддерживал его под руку, шел очень уверенно. Когда он стал возле ствола, нельзя было сразу заметить, что он прислонился к нему; он держался так прямо, что казался высоким.
Когда Бен вошел в калитку, он увидел, что Колин стоит, и услышал, что Мери тихо бормочет что-то.
— Ты что говоришь? — спросил он ворчливо, потому что не хотел, чтобы что-нибудь отвлекало его внимание от длинной, худой, прямой фигуры мальчика и его гордого лица.
Мери ничего не сказала ему. А говорила она вот что: «Ты можешь это сделать! Можешь! Я тебе говорила, что можешь! Ты можешь!»
Она говорила это Колину, потому что ей хотелось сделать чудо и заставить его удержаться на ногах. Ей не хотелось, чтобы он в присутствии Бена поддался усталости. Но он не поддавался. Она вдруг заметила, что он казался почти красивым, несмотря на свою худобу. Глаза его устремились на Бена с прежним забавно-повелительным выражением.
— Посмотри на меня! — приказал он. — Осмотри меня всего! Разве я горбун? Разве у меня кривые ноги?
Бен еще не совсем оправился от волнения, но немного овладел собою и ответил почти своим обычным тоном.
— Нет, — сказал он, — ничего подобного… Что же это ты делал с собою, прятался от людей, чтобы они думали, что ты калека и полоумный?..
— Полоумный? — гневно сказал Колин. — Кто это думал?
— Всякие дураки, — ответил Бен. — Их много на свете, они и болтают… и всегда лгут. Зачем же ты заперся ото всех?
— Все думали, что я скоро умру, — лаконически ответил Колин. — А я не умру!
Он сказал это так решительно, что Бен смерил его взглядом с головы до ног.
— Ты умрешь? — сказал он сурово и радостно. — Ничего подобного! В тебе слишком много храбрости. Когда я увидел, как ты скоро соскочил на землю, я сразу понял, что ты молодец! Садись-ка на коврик, мой миленький господин, и давай мне приказания!
В его манере и тоне была странная смесь суровой нежности и лукавой догадливости. Когда он и Мери шли по длинной аллее, Мери не переставала говорить. Она сказала ему, что главным образом следовало помнить то, что Колин в ы з д о р а в л и в а е т — выздоравливает, и вылечивает его сад; никто не должен напоминать Колину, будто у него есть горб и что он умрет.
Раджа соблаговолил сесть на ковер под деревом.
— Какую работу ты делаешь в садах? — спросил он.
— Что прикажут, — ответил старый Бен. — Меня держат по ее милости, потому что о н а меня любила.
— Она? — спросил Колин. — Кто?
— Твоя мать, — ответил Бен.
— Моя мать? — сказал Колин и спокойно огляделся вокруг. — Это был ее сад, не правда ли?
— Да, так и есть, — сказал Бен, тоже оглядываясь вокруг, — и она его очень любила.
— А теперь это мой сад. Я его очень люблю и буду сюда приходить каждый день, — заявил Колин. — Но это должна быть тайна… Я приказываю, чтобы никто не узнал, что мы сюда ходим. Дикон и моя двоюродная сестра работали, чтобы сад ожил. Иногда я буду присылать за тобой, чтобы помочь им, но ты должен будешь приходить, когда тебя никто не увидит.
Лицо Бена скривилось в кислую улыбку.
— Я и прежде приходил сюда, когда меня никто не видел, — сказал он.
— Что! — воскликнул Колин. — Когда?
— В последний раз я здесь был… — он почесал подбородок и оглянулся вокруг, — кажется, года два тому назад.
— Но ведь сюда никто не ходил десять лет! — воскликнул Колин. — Ведь здесь не было калитки!
— Я и есть никто, — грубо сказал старый Бен. — И я не проходил в калитку, я перелезал через стену. А в последние два года мне ревматизм мешал…
— Ты ходил сюда и подрезал, и чистил здесь! — воскликнул Дикон. — А я никак не мог понять, кто это делал!
— Да, она очень любила сад… очень любила, — медленно сказал Бен. — И она была такая красивая, молодая. Помню я, она однажды сказала мне: «Бен, если я когда-нибудь заболею или меня здесь не будет, ухаживай за моими розами», — а сама смеется… А когда ее не стало, приказали никого не подпускать близко. Но я приходил, — добавил он упрямо. — Я перелезал через стену, пока ревматизм не стал мешать, и иногда работал там, один раз в год. Ее приказ был первый…
— Сад не был бы жив, если бы ты этого не сделал, — сказал Дикон. — А я все думал…
— Я рад, что ты это делал, — сказал Колин. — Ты уж сумеешь сохранить тайну.
— Сумею, сэр, — ответил Бен. — И больному человеку легче будет пройти в калитку.
На траве возле дерева лежал садовый скребок, который уронила Мери. Колин протянул руку и поднял его; на лице его появилось странное выражение, и он начал скрести землю. Его худая рука была слаба, но скоро он сунул конец скребка в землю и поднял немного; все следили за ним, а Мери даже притаила дыхание.
