Наш настоящий джентльмен был немолод и от возраста уже немного ссутулился. Однако и проницательный взгляд его серых глаз, и плотно сжатые тонкие губы, и уверенные движения свидетельствовали о твердости характера. Голос его, правда, звучал мягко, а когда он улыбался, мне становилось легко на сердце. Словом, подобному человеку любая лошадь будет полностью доверять.
Однажды наш джентльмен сел в кеб не один, а с приятелем. Мы подвезли их к магазину. Приятель джентльмена ушел за покупками, а он остался возле дверей. И тут мы все стали свидетелями чрезвычайно неприятной истории. Чуть дальше по улице возле винного погреба стояла повозка, запряженная двумя великолепными лошадьми. Внезапно лошади почему-то тронулись и без кучера пошли вверх по улице. Следом за ними из погреба выбежал подвыпивший кучер. Поймав лошадей, он стал изо всех сил их бить хлыстом и вожжами. Тут-то наш джентльмен и проявил себя в полном блеске.
Быстро подойдя к кучеру, он грозным голосом произнес:
– Если вы сейчас же не прекратите, придется привлечь вас к суду за жестокое обращение с лошадьми.
Пьяный кучер опешил. Прекратив бить лошадей, он злобно выругался. Наш джентльмен вынул из пальто блокнот и записал в него номер повозки.
– Не суйтесь в чужие дела! – погрозил джентльмену кнутом кучер.
Но джентльмен, не удостоив этого грубияна ответом, спокойно уселся в наш кеб.
– Неужели у вас недостаточно своих дел, Райт? – со смехом спросил приятель, который к этому времени уже вернулся из магазина.
– Иногда я думаю, что почти все зло в мире происходит именно потому, что люди слишком уж заняты своими делами, – задумчиво отозвался наш джентльмен. – Для защиты обиженных ни у кого просто времени не остается. Может быть, это и не мое дело, но я всегда лошадей защищаю, если вижу жестоких кучеров. Многие хозяева потом меня очень благодарят.
– Жаль, что таких, как вы, мало, сэр! – пылко воскликнул со своих козел Джерри. – Будь у нас в Лондоне все джентльмены с таким истинным чувством долга, тут были бы райские кущи.
– У меня на сей счет вот какая концепция, – ответил ему наш джентльмен. – Если мы в силах предотвратить зло, но просто проходим мимо, значит, и мы в этом зле виноваты.
Должен заметить, что для положения лошади кебмена я устроился наилучшим образом. Во-первых, мой кучер обладал высочайшими душевными качествами. Кроме того, кеб и мы с Капитаном были его личной собственностью. У многих кучеров на нашей стоянке обстоятельства складывались иначе. Денег на собственных лошадей и кеб у них не было, и они брали все напрокат. Конечно же, лошадям, работавшим на таких кебменов, рассчитывать на особенную заботу не приходилось. Даже работая с утра до ночи, подобный кебмен после расплаты с хозяином лошади и экипажа едва наскребал себе что-то на жизнь. Ясное дело, что у него просто не было никакой возможности пожалеть лошадь.
Особенно возмущался при виде загнанных лошадей, взятых напрокат, наш Мистер Губернатор. Из его беседы с одним из кебменов я и узнал подробности, которые меня просто ошеломили.
Это произошло в тот день, когда на нашей стоянке пристроился кебмен, которого все тут прозвали Беднягой Сэмом. Лошадь Бедняги Сэма была измучена и забита, кеб – грязен.
– По-моему, вам место не здесь, а в полиции, – неодобрительно поглядел на Беднягу Сэма наш Губернатор.
Сэм укрыл лошадь грязной попоной и, глядя прямо в глаза Мистеру Губернатору, с отчаянием произнес:
– Если уж полиции есть какое-то дело до грязных кебов и замученных лошадей, пусть лучше займутся хозяевами, которые с нас за прокат столько требуют. Или пассажирам, которых мы возим, велят за проезд платить больше. Потому что без этого вся наша работа – один тяжкий труд и сплошная мука для кебмена и для лошади. Если я эту бедную лошадь не буду гонять целый день, мне даже расходы перед хозяином покрыть не удастся. А ведь нужно еще и себя прокормить, и детей. Их у меня шестеро, и только один из всех стал недавно чуть-чуть подрабатывать. У меня уже три месяца не было ни одного выходного. И на козлах я провожу по четырнадцать часов в сутки, а иногда даже больше. И что же? Ты думаешь, Губернатор, я хоть немного поднакопил денег? Ничуть. Всех доходов моих хватает только на то, чтобы не умереть вместе с семейством от голода. Даже пальто теплое мне купить не на что. Где на него возьмешь денег, когда дома столько голодных ртов? И Скиннер, который сдает мне в аренду лошадь и кеб, ни одного дня без выплаты не простит. Я тут ему задолжал недавно, так пришлось часы заложить, и теперь я этих часов никогда не увижу. Так что вам, Губернатор, хорошо рассуждать насчет обращения с лошадью. У вас и лошадь, и экипаж собственные. И у ваших приятелей – тоже. Какую сумму ни выручите, она вся целиком только в вашем распоряжении.
Некоторые из кебменов, слушавших этот разговор вместе с Мистером Губернатором, кивали сочувственно головами.
– Есть, конечно, такие счастливчики, – продолжал Сэм. – Если у тебя все свое для работы кебменом или хозяин, у которого нанимаешь, с понятием доброты к человеку, можно и деньги хорошие заработать, и лошадей поберечь. А такие, как я, – безо всяких возможностей к правильному труду на кебе. Больше шести пенсов за милю ни один пассажир не дает. Вот и судите сами. Сегодня я провез джентльмена шесть миль. Выручил я от него три шиллинга, а на обратном пути мне вообще не попалось ни одного человека, который бы пожелал ехать в кебе. Так что всего за три шиллинга нам с лошадью пришлось ехать целых двенадцать миль. Потом были еще пассажиры. Я вез их три мили. Багажа они набрали очень много. Если бы я весь его положил на крышу, мне прибавилось бы за эту поездку еще по два пенса от каждой вещи. Но они сложили почти все пожитки вместе с собой на сиденье, и плата мне вышла только за два деревянных ящика. Потом мне еще один пассажир попался. Что же выходит? Чтобы выручить шесть шиллингов, я проехал уже восемь миль. Но даже этого мне не хватит на расплату с хозяином. Сегодня мне требуется еще три шиллинга выручить, а за лошадь для второй половины дня – еще девять. Тогда я, наконец, рассчитаюсь с владельцем кеба и лошади и смогу о собственных нуждах немного подумать.
Конечно, дни разные выпадают. Иногда от пассажиров просто отбоя нет. Но ведь мне-то с семейством есть каждый день надо. И нечего надо мной насмехаться, любезнейший Губернатор, по поводу состояния лошади.
Я бы сам рад обращаться с ней по-другому, но, когда голодают жена и детишки, выбирать особенно не из чего. И при такой ужасной нагрузке – ни дня настоящего отдыха в кругу своего семейства. Да если хотите, я загнан еще хуже лошади. Мне ведь всего сорок пять лет, а организм мой почти окончательно надорвался. И пассажиры обычно совсем недовольны. Большинству из них кажется, что я их пытаюсь надуть на какой-нибудь лишний пенс. Конечно, встречаются иногда щедрые люди. Но их, к сожалению, мало.
Слушая Сэма, хозяин мой становился все мрачней и мрачней. Мистер Губернатор, похоже, тоже смутился.
– Прости меня, Сэм, – сказал он. – Больше я никогда не буду тебя упрекать. Ты, конечно, не по своей вине загоняешь лошадь. Одно только могу посоветовать: разговаривай с ней поласковей. Сам ведь не хуже меня понимаешь: твоей лошади так же тяжело, как тебе.
На этом разговор прекратился. А через несколько дней с кебом и лошадью Сэма на нашу стоянку приехал совсем другой человек.
– Где же Сэм? – спросил его кто-то из кебменов.
– Заболел, – горестно произнес незнакомец. – Вчера вечером его во дворе так скрутило, что он едва до постели дошел. Теперь вот лежит. Потому я на его кебе сегодня и выехал.
На следующее утро вместо Сэма снова приехал все тот же кебмен.
– Как себя чувствует Сэм? – осведомился у него Губернатор.
– Нет больше Сэма, – опустил голову новый кебмен. – Весь день вчера метался в бреду. Он прямо не умолкал о хозяине и о восемнадцати шиллингах долга. А в четыре утра вдруг грустно так говорит:
«Я ни разу не отдохнул в воскресенье». С такими словами Бедняга Сэм и угас.
Новый кебмен молчал. И остальные кебмены – тоже.
– Вот что я вам всем скажу, – наконец послышался голос Мистера Губернатора. – Каждого кебмена может постигнуть такая же грустная участь.
Однажды мы с Джерри и еще несколько кебменов обслуживали какой-то веселый праздник, который происходил в парке. Некоторое время спустя перед нами остановился потрепанный кеб. На гнедую кобылу, которая везла его, было больно смотреть. Шерсть неухожена, все ребра торчат наружу от истощения, ноги совсем подгибаются.
Когда эта лошадь остановилась передо мной, я ел сено. Клок отнесло ветром в ее сторону. Гнедая немедленно наклонилась и жадно схватила сено зубами. Быстро его прожевав, она стала озираться по сторонам. Глаза ее были полны уныния. Ни разу до этого я еще не видал столь грустной лошади. И в то же время во взгляде несчастной кобылы мне почудилось что-то очень знакомое. И вдруг я услышал:
