— Благодарю вас, князь. Мы охотно воспользуемся вашим любезным советом.
— Вы долго намерены у нас погостить?
— Нет, послезавтра мы уже собираемся покинуть Вену. Не без сожаления, признаюсь.
— Что так скоро?
— Я должен вернуться во Францию, но перед тем хочу показать жене Рим, где она ни разу не была и куда давно стремится.
— Италия сейчас прельщает многих иностранцев, — заметил князь. — На всё своя мода…
Мирей понял, что скрывалось за этими словами.
Австрия владела самыми богатыми, наиболее плодородными и промышленно развитыми частями Италии — Ломбардией и Венецией — и подчинила своему влиянию экономическую и политическую жизнь страны. Итальянцы были преисполнены ненависти к чужеземным угнетателям, и освободительное движение против австрийского ига крепло с каждым днём.
Меттерних принимал свои «меры», усиливая австрийские гарнизоны в принадлежащих Австрии итальянских владениях. Однако его тревожило отношение французского правительства к австрийской политике в Италии. Он знал, что общественное мнение Франции высказывается за вооружённую помощь итальянцам против австрийского гнёта. Неустойчивое положение в Италии заставляло Меттерниха быть всегда настороже. Поэтому поездка французского дипломата в Рим его интриговала. Меттерних решил дать понять Мирею, что Россия заинтересована в сохранении того положения, какое создалось в Европе, и что царь внимательно следит за итальянскими делами.
— Граф Ме́дем с супругой также решили совершить путешествие по Италии, — добавил Меттерних.
— Мы будем очень рады встретиться с русским послом в Венеции на карнавале, если только он состоится в нынешнем году.
— Отчего же? Конечно, состоится. Впрочем, если он будет отменён, то, надо полагать, и супруги Медем отменят своё путешествие в Италию.
— Нам хотелось бы увидеть эту солнечную страну в её нынешнем состоянии полного спокойствия.
— Можете ехать не раздумывая! Со своей стороны, полагаю, что ваши случайные встречи с русскими могут оказать большую услугу всей Европе. Уверен, что ваша задушевность и искренность рассеют подозрительность России в отношении Франции.
— Подозрительность России? Уверяю вас, что слышу впервые о недоверии императора Николая к миролюбивой политике Франции.
— Как часто о вещах, которые нас ближе всех касаются, мы узнаём последними.
Меттерних отвесил любезный поклон мадам де Мирей и отошёл к другим гостям. Он был доволен беседой с французом. Мирей дал ему понять, что Франция в ближайшее время не собирается мешать Австрии хозяйничать в Италии. Со своей стороны, князь не упустил случая посеять семена раздора между Францией и Россией.
Обмахиваясь веером, мадам Мирей продолжала следить глазами за Меттернихом, который приветливо обменивался шутками с приглашёнными.
— Глядя на князя, я не могу поверить, что в Австрии как ты уверяешь, неспокойно, — сказала она.
— Не одну тебя обманывают его манеры. Невозмутимость и выдержка этого дипломата поразительны. Сорок лет назад, ещё в начале своей карьеры, когда Меттерних был австрийским посланником в Париже, он заставил говорить о себе весь дипломатический мир. Вскоре после неудачного испанского похода Наполеон устроил приём по случаю своих именин. Наполеон был зол на Австрию за её вероломную политику и, увидев у себя в доме посла Австрии, в ярости устремился к нему, схватил его за жилет и закричал: «Чего хочет ваш император?» Меттерних не тронулся с места, не переменился в лице и ответил спокойно и твёрдо: «Он хочет прежде всего, чтобы вы уважали его посланника». Наполеон опустил руку и от неожиданности замер на месте. Потом, опомнившись, он с новым приступом ярости стал упрекать австрийского императора в лицемерии, пересыпая упрёки угрозами. Во время этой бури Меттерних оставался спокоен, и с его лица не сходила почтительная улыбка.
Мадам Мирей всматривалась теперь с ещё большим интересом в лицо князя, который предложил русском послу партию в шахматы. Князь воспользовался этим предлогом, чтобы уединиться с послом в одной из маленьких гостиных.
— Франция представляет сейчас наибольшую опасность, — внушал старый интриган барону Медему, желая во что бы то ни стало добиться ссоры России и Франции. — Только та страна достойна доверия, которая умеет чтить собственные законы. А во Франции вы не можете быть уверены в их устойчивости. Поверьте, это вызывает, у меня отвращение.
— Только ли отвращение? Не внушает ли это вам и тревогу? — шутливо спросил Медем. — Мой государь опасается, что в западноевропейских государствах можно ожидать в ближайшем будущем событий, которые сильно повлияют на обстановку в Европе.
— Император не ошибается. Струны слишком натянуты. На юге Европы неспокойно, и если Австрия, Россия и Пруссия вовремя не примут совместных мер, то Италия при поддержке Франции…
— Вы сказали: Австрия, Россия и Пруссия, но не назвали Англию. Ведь и она заинтересована в сохранении мира, — сказал русский посол.
— Ах, Англия! Англия всегда не прочь столкнуть между собой государства серединной Европы и будет всемерно содействовать Италии, если там, не дай бог, вспыхнет революция.
— Однако Пальмерстон обещает приложить все усилия к тому, чтобы сохранить установившееся в Европе равновесие.
— Пальмерстон! Разве вы не знаете политики Пальмерстона! Вашего императора он заверяет, что признаёт за Россией права на Константинополь, а султан уверен, что английский флот появится близ турецких вод, как только Россия будет угрожать столице Турции. Главарям революции во всех странах Пальмерстон выражает свои симпатии и в то же время втайне подготавливает вооружённое вмешательство для подавления революции там, где у этих бунтарей появляются шансы на успех. Теперь то же происходит и с Италией. Несомненно, Пальмерстон будет рекомендовать мятежно настроенным французам поддерживать итальянских бунтовщиков, но в то же время предпримет самые энергичные шаги в Петербурге, чтобы добиться вмешательства царя для подавления итальянского бунта.
Пока дипломаты продолжали вести свою тонкую игру, их жёны и остальные гости с увлечением танцевали.
Разъезд гостей начался поздно ночью. Последним оставался граф Фения. Он приехал незадолго до конца бала, был неразговорчив. Да и другие гости обменивались с ним ничего не значащими словами, избегая злободневных тем, чтобы не коснуться результатов выборов в Государственное собрание.
Провал на выборах нанёс сильный удар самолюбию могущественного графа. Фении было обеспечено место в верхней палате Государственного собрания, потому что все магнаты Венгрии пользовались правом участия в управлении страной. Поэтому верхняя палата и носила название «стола магнатов». Однако графу хотелось сидеть на скамьях нижней палаты и попасть туда депутатом от широких кругов населения. Вот почему он и вступил в соперничество с Кошутом. Но его противник одержал блестящую победу, получив значительно больше голосов, чем он.
Сидя в непринуждённой позе в одной из гостиных, он ожидал Меттерниха, занятого проводами гостей. Граф Фения задержался дольше всех.
В доме Меттерниха он был своим человеком, так как состоял в родстве с графиней Мелани Зи́чи, происходившей из знатного венгерского рода. Но не одно только кровное родство сближало этих двух людей — их объединяли одинаковые политические взгляды. Фения преклонялся перед непревзойдённым искусством политических интриг, прославивших Меттерниха на весь мир: Меттерних держал в своих руках нити международных интриг и политических авантюр.
Для Меттерниха граф Фения, как и большинство других венгерских магнатов, служил орудием угнетения мадьяр, которые тревожили австрийское правительство больше всех других национальностей, составлявших пёструю габсбургскую империю. По настоянию канцлера и решился граф на злополучное состязание с Кошутом на выборах в Государственное собрание.
Вернувшись в гостиную, Меттерних устало опустился на диван возле графа и сказал:
— Русский высказался сегодня достаточно ясно: Россия будет по-прежнему поддерживать целостность Австрийской империи. Вот что должны понять все сидящие на левых скамьях в прессбургском Государственном собрании. Венгры должны помнить, что всякая попытка отделиться будет подавлена. Если для этого не хватит австрийских солдат, поможет царь Николай.
— Но либералы надеются, что французское и английское правительства повлияют на русского царя и не допустят его вмешательства во внутренние дела Австрии. На это и рассчитывает Кошут.
— Пусть питает такие иллюзии! Тем скорее он даст нам повод посадить его за решётку. Если он начнёт переговоры в Париже и Лондоне, появятся основания предать его суду, обвинив в измене. На министерство Гизо и на Пальмерстона мы можем вполне рассчитывать.
