— Вот и дело, — сказала бабушка. — Егор с Колюней гвозди приколотят, я с Олюней — грядки выполю, а ты цыплят постережёшь, которых мне колхоз подарил. Считай свои пальцы — по пять на каждой руке; сколько пальцев, столько и цыплят.
Отправился Егор гвозди приколачивать для занавесок. Ведь скоро учебный год начнётся!
Колюня легко вгонял молотком гвоздь в стену, оставалась только шляпка на короткой ножке — как раз столько, сколько надо, чтоб верёвочку для занавески привязать. А у Егора дело не ладилось: то гвоздь в крючок согнётся, то уйдёт в стену по самую шляпку, то молоток вместо гвоздя больно по пальцу ударит. Но Егор не оставлял дела, пока не вбил в стену два гвоздя по всем правилам. Даже Колюня его похвалил. Хотел Егор вбить третий, как вдруг с улицы донёсся дикий рёв. Егор сразу узнал голос сестры и бросился на выручку.
Из огорода прибежали бабушка с Олюней. Все четверо обступили Юльку, стали её успокаивать. А Юлька плачет-заливается! Может, цыплёнок пропал? Посчитали — ровно десять. Клюют себе пшенную кашу, не обращают на Юльку никакого внимания. Наконец Юлька сквозь плач выдавила:
— Цыплята никак не считаются! У меня на руках пальцев больше, чем полагается!
Посчитали Юлькины пальцы — нет, всё в порядке, ровно десять. Один к одному!
А Юлька не верит.
— Тогда сама посчитай! — говорит ей бабушка.
Стала Юлька считать:
— Раз, два, три… пять… Раз, два, три… пять…
Вот в чем дело: цифру «четыре» забыла!
Пока во всём разобрались, пока работу закончили, солнце высоко поднялось.
— Снесите-ка молочка старшим ребятам в поле! — сказала бабушка. — Сами попили, надо и о других позаботиться. Поди умаялись в поле, сердешные!
Бидончик с молоком был тяжёлый и оттягивал руку.
Ребята несли его по очереди. Сильно припекало. Колюня сорвал четыре лопуха, они, как зонтики, защищали от солнца. Рожь в поле выросла высокая, выше головы. Колосья шуршали, будто друг с другом разговаривали. А в глубине поля кто-то неумолчно стрекотал.
— Кто это? — спросил Егор.
— Кузнечики. Их тут видимо-невидимо.
И правда, один большой кузнечик выскочил на дорогу, сверкнул на солнце длинными голенастыми ногами и опять ускакал в рожь.
Вдруг стрекот стал громче, громче.
— А что это за кузнечик? — спросила Юлька. — Наверно, он совсем большой, раз так громко стрекочет.
Колюня засмеялся:
— Это не кузнечик, это папкин комбайн.
Вышли они на пригорок и увидели громадную машину. Машина подгибала под себя колосья, вытряхивала мякину, а зерно ссыпала в кузов грузовика, который медленно катился по голому полю рядом с громадной машиной.
Это и был комбайн.
— Па-па-а! — хором закричали Подсолнушки.
Комбайнер на рулевой площадке помахал им рукой и тоже что-то крикнул, но за шумом так и не удалось разобрать слов.
— Я уже точно решил: буду, как папа, комбайнером! — сказал Колюня.
— А я сталеваром. И сварю тебе комбайн из самой лучшей стали! — пообещал Егор.
За разговорами не заметили, как пришли к пионерам. Их лица блестели от пота, зато на краю поля выстроились в шеренгу мешки с картофелем.
— А вот и наши солдатушки, бравые ребятушки! — закричал Кроликов, едва завидел Егора с Юлькой. — Давайте-ка к нам на подмогу!
Нахмурился Егор: утром он проспал, потом гвозди приколачивал, теперь будет картошку собирать, а воевать когда же?
— Нам с Юлькой некогда — ехать пора!
— Что ж, поезжайте, — вздохнула Марья Иванна, и весёлые ямочки исчезли с её лица, — только как-то нехорошо получается: колхозные ребята вас встретили, накормили, напоили, спать уложили, а вы им помочь не хотите. Так с друзьями не поступают.
Подумал-подумал Егорка — и правда, нехорошо. За добро добром платят. Стал Егор соревноваться с Подсолнушками — кто больше картошки в свой мешок соберет. Время летело незаметно.
— Стоп! — скомандовала Марья Иванна. — Конец — всей работе венец. Мальчики, собирайте хворост и несите воду из речки! Девочки, чистите рыбу — будем уху варить!
Распрямил Егор спину, — а солнце уже за лес закатилось, на смену дню вечер пришел.
— Что же нам делать? — опечалился Егор. — Как же мы в темноте на станцию пойдём?
— Ночью? Через лес? — переспросил Кроликов и даже плечами передёрнул. — Бр-р-р, страшно! Волки бродят, зубами щёлкают. И особенно они любят детей! Не советую! Переночуйте, а там видно будет. Утро вечера мудренее!
— Давай, Егор, переночуем! — попросила перепуганная Юлька. — Кроликов не обманывает: утро вечера мудренее.
Подумал-подумал Егор — и согласился. А тем временем мальчишки натаскали хворосту и подожгли его. Затрещало, заурчало жадное пламя. Стаи искр взлетели к тёмно-синему небу. Разгорелся костер, да так ярко, что солнце от пламени его зажмурилось и провалилось в лес, как в мягкую постель, — спать до утра.
Зажглись над головой звёзды. Они подмигивали Егору, и ему казалось, что это искорки от костра залетели на небо и тоже разжигают там далёкие пионерские костры.
Вот уже и уха в котле забурлила. Девчонки налили Егору и Юльке по полной миске.
— Ешьте, уха такая, что язык проглотите!
Егор ел да нахваливал, а Юлька свою миску отставила.
— Боишься обжечься? — спросила Галка и подула на уху, но Юлька опять отказалась.
— Я уж лучше посижу голодная, а язык не буду глотать!
Пришлось объяснить, что так говорят про самое вкусное, только тогда она и принялась за еду. После ухи Егор думал, что больше в живот не войдёт ни крошки. Но тут его угостили особой, «пионерской» картошкой, и место в животе для неё сразу нашлось. Ребята пекли такую картошку в золе. Пекли до тех пор, пока она не делалась чёрной, как уголь. Потом прутиками выкатывали они её из костра, разламывали и ели с солью. Румяная корка хрустела и попахивала дымком. Не картошка — объедение!
Ребята перебрасывали её с ладони на ладонь и пели:
Ты, картошка, тошка, тошка, тошка, тошка!
До чего ж ты хороша, ша, ша!
Быть может, от этой волшебной песни картошка стала такой аппетитной?
Юлька заснула на руках у Марьи Иванны, а Егор с Подсолнушками ещё долго сидели и подбрасывали в пламя ветки. Костёр, как добрый волшебник, преобразил всё вокруг: разрумянил ребятам щёки, засветил огоньки в глазах, развеселил даже самых застенчивых. Галка, у которой оказался красивый и звонкий голос, на бис исполняла песни. Кроликов читал басни и очень смешно и похоже изображал зверей, Помидора лихо отплясывала, а Костя читал свои стихи. Особенно хорошо он продекламировал про Вьетнам и про то, как он мечтает поехать в эту далёкую страну, чтобы помочь вьетнамским рабочим и крестьянам бороться за свободу. Костю качали и называли поэтом, а он кланялся на все четыре стороны, как артист, и обещал написать про ребят и про то, как они копали картошку.
У Егора сердце заколотилось от радости: наконец-то он нашёл для себя достойного попутчика! Юлька не в счёт: мала, и глаза у неё всегда на мокром месте.
Это будет настоящий товарищ! Серьёзный, не то что Кроликов, у которого только шуточки на уме. Надо потолковать с Костей наедине, чтобы никто не помешал.
Но Костя, как нарочно, всё время был окружён ребятами — пел, танцевал, дурачился и не думал уединяться.
«Хоть бы опять сунул нос в книгу!» — подумал Егор и, чтобы скорее привлечь к себе внимание Кости, стал вертеть в руках его любимую книгу «Приключения Робинзона Крузо».
Но Костя ничего не замечал. Тогда Егор стал подбрасывать книгу, как мяч, — того и гляди, полетит в костёр! Такое трудно было не заметить.
— Ты, пацан, чего хулиганишь? — возмутился Костя. — Положь на место, это необыкновенная книга: про то, как великий путешественник прожил несколько лет на необитаемом острове. Клад, а не книга!
— Тогда я её себе возьму, — сказал Егор и побежал к лесу, а для большей уверенности ещё и длинный нос Косте показал.
Дальше всё шло как по маслу: Костя разъярился и погнался за Егором. Егор был вёрткий, и Косте удалось нагнать его уже на самой опушке бора. Сгоряча он не стал слушать объяснений и накостылял как следует. Но Егор всё стерпел — чего не снесёшь ради поставленной цели?
Костя, в общем-то, был парень добрый. Поняв, в чём дело, он даже извинился, но на Егоркино предложение бежать на войну вместе согласился не сразу:
— Дело не простое, обмозговать надо.
— Давай обмозгуем, — согласился Егор.
— Ты географию проходил?
— Нет, но учительница говорила, что в третьем уже расскажет нам про, холодные и про жаркие страны.
— Пойдём в школу, там потолкуем.
Костёр позади заманчиво подмигивал, звал к себе. Костя облизнулся даже, когда посмотрел в его сторону, — не то вкусную картошку вспомнил, не то весёлые песни и пляски. Но Егорка топтался рядом с таким нетерпением и столько в его глазах было веры в его, Костин, мужской авторитет, что он махнул рукой и зашагал в темноту.
