Так брела я по пустынным, широким дорогам, которые в некоторых местах со страхом, но все же с решимостью перебегала. Наконец, я добежала до большого дома с длинным забором, из-за которого виднелись деревья. Это мне напомнило дом и сад моего бывшего хозяина, и на этот раз я решила пробраться внутрь, будучи уверена, что в таком месте найду все, чего искала. От дороги около дома шел длинный скат, кончавшийся берегом огромного озера, блеснувшего серебристой гладью в лучах светившей луны. На озере, оказавшемся впоследствии рекой необычайной ширины и длины, стояло много удивительных своеобразных сооружений с высокими столбами на плоских крышах. Из тех столбов, которые были пониже и пошире, у некоторых шел дымок с мелкими огненными искрами. Около таких домов, которых было много, виднелись фигуры бодрствующих людей.
Я принялась за тщательное выискивание подходящего входа в ограду дома и вскоре, со многими предосторожностями, пробралась на внутренний двор, где действительно и разыскала хорошую и настоящую крысиную лазейку в одну из дворовых построек. Она оказалась конюшней.
Вступив в нее, я почти столкнулась с бежавшей мне навстречу крысой. Это был молодой настоящий мой родственник, т. е. крыса-пасюк. Наша встреча была далеко не дружелюбной. Дорогой родственник встретил меня холодным взглядом, в котором я прекрасно прочла недоброжелательство.
— Это еще что за пришелец? — говорили его глаза.
Встав в боевую позу, крыса щелкнула зубами и ринулась на меня с самыми враждебными намерениями, которые были настолько решительны и несомненны, что мне ничего другого не оставалось, как пустить в дело и свои прекрасные зубы.
Противник должен был со стыдом бежать, но это было вовсе не утешительно. От кого же мне было и ждать истинной приязни, как не от представителя своего рода. И вот…
К великому моему горю, дальнейшие встречи мои в этом доме были почти сходны с только что описанной. В лучших случаях я встречала полное равнодушие соотечественниц. Приходилось покориться судьбе и брать необходимое с боя.
В конюшне я нашла все нужное для жизни. В больших ларях насыпан был овес, к которому вели искусные крысиные ходы, в дощатом полу стойл были хорошие щели и тоже крысиные ходы в подполье с сырым, землистым дном.
Жажда звания. — Я изучаю людских захребетников. — Мысли о могуществе человека и о городе. — Странные звуки. — Диковинные звери. — На исследование!
Я поселилась на новом месте и жила хоть и среди сотоварищей, но все же одиноко.
Я вновь невольно погрузилась в свои старые мысли и снова поставила себе диковинные для крысы задачи моей жизни: изучать всех встречных мне животных. Простого удовлетворения жизненных потребностей, свойственного всякому зверю, для меня уже не было достаточно. Такова сила образования!..
Людей в это время я совершенно чуждалась: не доверяла им.
Так началась моя жизнь в городе, как называли люди эти места, уставленные их громадными домами. Дни я проводила в сыром подземелье конюшни, ночью ела овес и все, что находила съедобного в других местах, когда совершала свои научные прогулки по двору, саду и дому.
Конечно, я не находила здесь такого разнообразия живых существ, как в лесу и даже степи, но кое-что заинтересовало меня и здесь. Между прочим, я внимательнее отнеслась к жизни таких мелких творений, как пауки, тараканы, мухи и другие крошечные жители человеческого жилья, на которых в былые времена не обращала ни малейшего внимания. Уроки старика-рыболова и случаи с землеройкой оставили во мне глубокий след.
Проникнуть в тайну языка этих крошечных созданий мне не удалось, но все же жизнь их была для меня интересна.
С каким удивлением смотрела я на ловкость и хитрость паука, сплетавшего где-нибудь в углу или поперек окна свою замысловатую сеть. Кто его научил этому искусству, — я разрешить не могла, но, что он был искусником, — то было вне сомнения. Я сама видела, как он справлялся со всякой добычей, попадавшей к нему в тенета. Если он был голоден и добыча была мала, он тотчас же схватывал ее, слегка опутывал нитями и, приняв поудобнее позу, начинал медленно и безостановочно сосать жертву. Если он был сыт, то ограничивался тем, что старательно пеленал в нити добычу и уходил назад в свой сторожевой пункт — в угол или в середину сети. Там он неподвижно сидел, уцепив каждой лапой особую нить. Иногда он цеплялся коготком лапки только за одну паутину; это была сигнальная нить, по дрожанию которой паук догадывался, что в тенета кто-нибудь попался. Если ему в сеть попадала крупная добыча, вроде ос, которые залетали в комнаты из сада, паук поспешно отгрызал паутину с пленницы, и та падала на пол. Восьминогий же хозяин быстро слегка подправлял испорченное место сети. После нескольких наблюдений я поняла, что паук боялся ос и, вероятно, имел на то серьезные причины. Удивительное творение, хотя и малое…
В других крошечных жильцах дома и конюшни я уже не встречала такой смышлености. Тараканы, например, по целым дням огромными толпами неподвижно сидели в каком-нибудь, непременно теплом, местечке. Ночью вся компания расползалась и бродила всюду, разыскивая пищу и препотешно шевеля своими усиками. Интересно было смотреть, как все эти ночные бродяги сразу кидались врассыпную, лишь только в помещение, где они хозяйничали, входил со свечой кто-нибудь из людей. Некоторые тараканы от страху валились даже с потолка. Упав, они тотчас же поднимались и спешили прочь: очевидно, ушибы им были совершенно незнакомы.
Следила я и за мухами. Эти — наоборот: днем бесцеремонно хозяйничали, нисколько не стесняясь людей, а ночью спали, держась, подобно тараканам, на теплых местах. Эти крылатые творенья обладали удивительным обонянием и очень скоро узнавали — где лежит что-нибудь сладкое.
Наблюдала я и за другими животными городских построек, но в большинстве случаев это были те же, которых я прекрасно изучила, проживая на окнах в кабинетах моего первого хозяина. Что меня поразило, так это разнообразие городских домашних животных. У моего деревенского хозяина они были под одну стать. Я помню, лошади, жившие в его конюшнях, были все почти одного роста и фигуры, а здесь я видела всяких: огромных и маленьких, стройных и коренастых, хвостатых и почти бесхвостых. Особенно большое разнообразие встретила я у собак. Каких только пород не бегало в городе мимо нашего дома: не стоит даже и перечислять… Только наши враги — кошки были все на один лад, отличаясь друг от друга только цветом.
Впрочем, жизнь, мысли и речи этих животных были те же, что и встреченных мною раньше, поэтому они мало нового давали моему уму.
Пожив в городе, я в конце концов додумалась до мыслей, которые, как сумею, постараюсь занести на страницы своих воспоминаний.
Город, это — царство людей, которых в нем больше, чем я могла бы ожидать. Я бы даже сказала больше, чем остальных существ, если бы не видела, что такие зверьки, как крысы и мыши, а в особенности всякая запечная мелкота, несравненно многочисленнее своих двуногих соседей. Однако днем в городе видно все-таки больше всего людей.
Животных, населяющих город, я разделяю на две группы: одну, состоящую из тех, которых человек держит нарочно при себе и иногда даже холит, и другую, состоящую из тех, которых он преследует всякими способами. К первым принадлежат крупные животные: лошади, ослы, коровы, овцы, козы, свиньи, собаки и кошки, а из птиц: гуси, утки, разные куры или похожие на них птицы — индейки, цесарки, а из других — голуби. Ко вторым — наша братия: крысы, мыши и разная мелочь, вроде разных насекомых, пауков, мокриц и т. д., ютящихся за печками в щелях и мусоре. Впрочем, есть еще и третья группа животных, к которым человек относится безразлично: не преследует их, но и не покровительствует им. Это — почти исключительно птицы: вороны, галки, воробьи, скворцы, ласточки. Однако впоследствии я выделила из них скворцов и ласточек, как птиц, к которым люди относятся с некоторыми признаками забот, устанавливая подходящие для скворцов домики, а у ласточек не уничтожая гнёзд, хотя бы они были вылеплены и не у места.
Я тогда еще слышала, что люди одних покровительствуемых ими и не отлучающихся далеко из дому звали домашними, а непрошеных гостей или самостоятельно живущих — домовыми.
Хищных птиц, летающих над городом, я видела, но это были случаи редкие. Крупных хищных зверей я совсем не видела и понимала, что им здесь не место.
Город оказался интересным обиталищем животных, где среди царства людей могли жить только некоторые животные, имевшие определенные отношения или к самому человеку или к его запасам провианта и пищи, разумеется, сюда я не отношу таких зверей, которых люди держат у себя в кабинетах, как в былое время Бобку, Ворчуна и кроликов.
Все это, вместе взятое, навеяло на меня мысли о могуществе человека. И мне, хотя смутно, представилась картина порабощения человеком леса и степи и превращения их в то, что он зовет, как я теперь знаю, «культурной страной». Появление города я себе представила в таком виде:
