снова стал ходить.
— Опять это лицо… Нет, ничего не выйдет. Я не смогу править страной в таком виде. Видимо, придется отречься.
— Но, Ваше Величество, это ужасное решение! Разве вы не можете удалиться в изгнание на то время, пока бакенбарды не отрастут? В конце концов, это…
Король остановился прямо напротив Советника и мрачно посмотрел на него сверху вниз.
— Советник, эти бакенбарды, которые вы только что видели развевающимися на ветру, целых сорок лет были моим проклятием. Все эти сорок лет я жил по их указке. Приходилось вести себя не так, как мне велел характер — добродушный и общительный, — а как хотели эти дурацкие штуки. Я играл роль, которая сначала причиняла мне одни неудобства, но потом, увы, я к ней привык. И все равно то, что вы наблюдали каждый день, никогда не было моей подлинной сущностью, которую вы без труда прочтете на этом вот лице. — Он показал рукой на зеркало.
После долгого молчания, во время которого король продолжал разглядывать себя в зеркале, Советник рискнул предложить:
— Но, Ваше Величество, зачем же отрекаться? Подумайте, с какой радостью примет страна этого нового короля, которого вы мне сейчас открыли! И все же, — добавил он с сожалением, — это будет уже не то…
Король круто обернулся к нему.
— Вот это речь истинного бародианца! Конечно, это будет совсем не то. Мои подданные привыкли видеть в своем монархе определенные качества, и им будет не хватать их. Новый король может приучить их к чему-нибудь другому, но чтобы изменился я, они не захотят. Нет, Советник, я отрекусь. И, пожалуйста, не делайте такого печального лица. Я ожидаю большой радости от будущего!
Советник печалился вовсе не о нем, а о самом себе. Он думал, что новый король вполне может отказаться не только от прежней внешности, но и от прежнего Советника.
— Но что же вы станете делать?
— Я буду простым подданным нового короля и стану зарабатывать на жизнь собственным трудом.
Советник удивленно поднял брови.
— Вы, наверное, думаете, — надменно заметил король, — что у меня не хватит ума заработать на жизнь?
Советник, откашлявшись, стал объяснять, что весьма достойные качества, присущие монарху, не всегда находят должное соответствие и применение и т.д.
— Все, что вы сказали, свидетельствует лишь о том, как мало вы в этом разбираетесь. Представьте себе, я совершенно случайно обнаружил, что во мне есть задатки замечательного свинопаса.
— Свинопаса?!
— Ну да, человека, который… эр… пасет свиней. Вас, наверное, удивит, что, выступая в роли свинопаса, я беседовал с представителем этой профессии о его ремесле и он даже ничего не заподозрил. Это будет как раз та деятельная жизнь на свежем воздухе, которая доставит мне массу удовольствия. Пасешь и доишь, доишь и… ээ… пасешь, и так день за днем. — Счастливая улыбка, которую Советнику никогда не доводилось видеть, разлилась по лицу короля. Он игриво хлопнул Советника по спине. — Я стану просто счастливым человеком.
— А как вы об этом объявите? — Советнику удалось найти на редкость удачный тон, представлявший собой нечто среднее между обращением к монарху и обращением к пастуху.
— А вот это уж ваша забота. Теперь, когда я скинул с себя бремя этих проклятых бакенбард, гордость мне не пристала, но даже свинопас может испытывать некоторую неловкость, если его насильно побреют во сне. Мысль, что именно этому обстоятельству будет посвящено последнее упоминание обо мне в истории Бародии, невыносима. Поэтому вы объявите, что я был сражен сегодня глубокой ночью в честном бою с королем Евралии и что мои бакенбарды прикреплены к его королевскому знамени как символ победы. — Веселунг подмигнул Советнику и добавил: — Нелишним будет упомянуть о том, что накануне поединка похитили мой заколдованный меч.
Советник лишился дара речи от восхищения мудростью плана и от радости. Как и его евралийский собрат, он тоже рвался домой. Право же, причиной войны послужило личное оскорбление, нанесенное королю. А если король больше не король, так и воевать не из-за чего.
Будущий свинопас сказал:
— Я считаю, что мне следует послать Ноту королю Евралии и предложить свой план. Сегодня под покровом ночи я выберусь из лагеря, а завтра начну новую жизнь. Не вижу причин, чтобы завтра же не распустить людей по домам. Между прочим, часовой знает, что прошлой ночью меня не убили. Подумайте об этом.
— Я думаю, — ответил Советник, который уже предвкушал возвращение домой и вовсе не желал, чтобы все его планы расстроились из-за какого-то простого солдата, — я думаю, мне удастся убедить часового в том, что вы действительно погибли прошлой ночью.
— Ну тогда все в порядке. — Король снял кольцо с пальца. — Может быть, это вам поможет. Теперь оставьте меня — я начну письмо королю Евралии.
Король Веселунг несказанно обрадовался этому письму. В нем недвусмысленно объявлялось об окончании войны и о том, что король Бародии отказывается от престола. Вместо него станет править сын — безобидный простак, который не причинит Евралии ни малейшего беспокойства. Король Бародии надеется, что дело будет представлено таким образом, будто бакенбарды были выиграны в честном бою — это наилучший выход для них обоих. Лично он весьма рад от них избавиться, но есть же у человека чувство собственного достоинства. Он хочет отныне посвятить себя личной жизни, и если пойдет молва о том, что его сразил король Евралии, это только облегчит его существование.
Веселунг после ночного приключения спал долго, так что, когда он проснулся, письмо уже лежало наготове. Он немедленно вызвал своего Советника.
— Что вы сделали с этими… трофеями? — спросил он.
— Они трепещут на вашем флагштоке, сир.
— Понятно. А что говорят мои люди?
— Они покатываются со смеху, Ваше Величество.
— Да, но что они говорят?
— Одни говорят, что Ваше Величество, проявив чудеса находчивости, проникли в стан противника и срезали бакенбарды, пока он спал, другие — что, проявив чудеса храбрости, вы победили врага в смертельной схватке и захватили военный трофей.
— О! А вы что говорите?
— Ваше Величество, я пока не говорю ничего.
— Очень хорошо. Я все как следует обдумал и теперь вспомнил, что я действительно сразил короля Бародии прошлой ночью. Вы меня понимаете?
— Искусство Вашего Величества в обращении с мечом всегда служило предметом восхищения подданных.
— Прекрасно, — подтвердил Веселунг. —
