— А у тебя есть? — оживился Ваня.
— Что? — не понял я.
— Конфеты.
— Не-а, нету… — огорчился я и на всякий случай порылся в карманах: там были только деньги, мобильник, ключи и талон к врачу. — Но если бы были, то обязательно тебя бы угостил!
Ваня улыбнулся и сказал:
— Ты смешной!
— Это почему это? — опешил я.
— Смешной, — повторил он.
— Ты тоже. Хочешь я тебе конфету нарисую?
— Давай! — согласился он. — А где? Листиков нет!
— А я тебе в раскраске нарисую! — я взял с лавочки книжку, фломастер, полистал… Да уж, не шедевр. Половина машинок была почиркана сине-красными цветами, у некоторых кое-как обведены колёсики, а на каких-то и вовсе были буквы разные и закорючки.
— Это кто машинки-то раскрашивал? Ты?
— Я! — довольно сказал Ваня.
— А можно я тебе тоже машину раскрашу? Вот эту, она называется экскаватор, песок копает…
— Сначала конфету нарисуй! — Потребовал Ваня.
— Ладно.
Пришлось рядом с экскаватором нарисовать кучу конфет: и карамелек, и шоколадных, и леденцов — пусть копает не песок, а конфеты. Забавно, вот бы на самом деле так! Конфетный выкапыватель… Потом я на совесть раскрасил его, в разные цвета. Фломастеры у мальчика оказались хорошие, толстые, яркие, сочные.
— Ух ты! А ещё нарисуешь! — попросил Ваня. — Самолётик!
— Я не рисую, я раскрашиваю. Я не умею рисовать.
— Ну ладно, раскрась, — разрешил Ваня. — Вот здесь он, — он полистал странички, ткнул пальцем на беленький «Ан-24».
— А я умею писать буквы! — похвастался он, когда я красил иллюминаторы у самолёта.
— Да ладно! Сколько тебе лет-то?
— Четыре! — он для убедительности показал на пальцах. — Вот.
— И уже умеешь писать буквы?!
Ваня кивнул. Во даёт! То ли он выдумывает, то ли взаправду дети сейчас такие пошли. Умные. Я писать только в семь лет научился…
— Ну, напиши! — Я протянул ему раскраску и фломастер.
Малыш слез с лавочки, книжечку положил на неё и, высунув язык, стал выводить иероглифы — наискосок, по моему самолёту и белым облакам… Я посмотрел на дверь: оттуда доносился писк зубной машинки… И это ждёт меня… Бр-р-р!
— Вот, смотри! Здесь написано Мама! — показал мне Ваня.
— Какая же это «мама»! — возразил я. — это какая-то «ИАМА»!
— Нет! — нахмурился Ваня, — это мама! — почти крикнул он.
— Но это же не похоже на «М» — не соглашался я, показывая на первую закорючку: она действительно была больше похожа на «И», чем на «М». Словно ножку забыл дорисовать… Я вывел рядышком ровненькую «М» и вдруг замер.
«И» с недорисованной ножкой могла быть буквой «М»! Мама, Мир… Миша! А Джей и Т…
Догадка была совсем близко, ещё секунду бы подумать, но её, словно маленькую птичку спугнула женщина, распахнувшая дверь кабинета…
— Вот и я! Ну как, Ваня, не капризничал?
— Нет, мам! Мы рисовали!
— Жуков! — крикнули мою фамилию.
Я медленно поднялся, помахал Ване. Он в ответ заулыбался и замахал двумя ручками:
— До свидания!
— Спасибо! — улыбнулась женщина. — Спасибо большое!
— Да не за что…
… Впервые в жизни я не заметил, как мне лечили зубы! Было только неприятно, когда докторша там стала ковыряться тонкой длинной металлической палочкой, а больше — не капли! И без всяких уколов, которых я боялся больше стоматологов… В зелёных глазах доктора отражалась овальная лампа, а в лампочке — мой раскрытый рот. А смотрел на неё и всё думал, что буква «Джей» — это Джейн, Женя, а Т… это Тихон. А м — это, должно быть, Миша, да только почему с маленькой буквы? Что за цифры 2010? А может быть, это я просто размечтался, оттого, что сильно хотелось мне найти свою маму… Хоть капельку стать ближе к ней, чтобы не тосковать слишком, когда вдруг чей-то крик на детской площадке остановит тебя эхом «Ма-ма!»
Или просто где-то на самом донышке души жила надежда, что в карточке ошиблись, и мама моя жива?
Глава 30.
«Здравствуй, сыночек!»
Домой я летел на всех парусах. Сам не заметил, как оказался у двери… Кажется, стоматолог мне говорил, что можно немного подождать, прежде чем есть, но не два часа — пломба быстрозатвердевающая… И, чтобы не терять времени даром, я запустил компьютер, и…
— Наташа, а что у нас с интернетом?!
— Деньги кончились, завтра положу.
Да как она не понимала, что я не мог ждать до завтра!
— Давай я сейчас сбегаю?
Наташа отложила книгу, внимательно посмотрела на меня.
— А для чего он тебе стал так нужен?
— Ну… посмотреть надо кое-что… — потупился я, пытаясь придумать что-нибудь убедительное и приходя к выводу, что соврать сейчас просто не смогу. Вздохнул. — Ладно, я к Коле схожу.
И вспомнил, что они с мамой уехали в гости.
Вот почему какое-нибудь важное дело без трудностей не обходится?
— Ладно уж, сходи… — смягчилась Наташа. — Только поешь сначала, а то на тебе лица нет!
Я не стал её разубеждать, что это вовсе не от голода, а молча отправился на кухню. Блинчики оказались тоненькими, тёплыми — к моему приходу Наташа их подогрела в духовке, — и очень вкусными. Я люблю просто сыпать на них сахар, и могу съесть так немерянное количество… С мёдом — тоже неплохо. Но всё съесть я всё равно не смог — потому что очень торопился. Наташа заглянула на кухню, удивилась:
— Ты же говорил, что всё съешь!
Я развел руками.
— А Юрка бы все съел…
От этих слов я только затосковал по Юре, а потом глянул на Наташу и понял, что ей не легче. И так всегда — в каждое плаванье! Не хочу быть моряком, а если уж стану — ни за что не женюсь! Зачем доставлять столько переживаний самым близким, самым родным тебе людям?!
По дороге к магазину, где можно было оплатить интернет, я встретил Володьку. И надо же такому случиться, что оказались мы на одной дорожке, слева — стена магазина, справа — дом. И мы — друг против друга, и не пройдёшь, если кто-то из нас не уступит место другому…
Володька первый поднял на меня глаза — зелёные, сумрачные, недовольные, но беззлобные. Он был без шапки, подстриженный и какой-то похудевший. Я глянул на него и отвёл глаза, стал смотреть на его беленькие кроссовки.
— Ну проходи, чего стоишь? — спросил Володька.
— Спасибо, — буркнул я и снова посмотрел на него, — а ты чего такой?
— Ничего, — ответил он. — Нормальный я. Мих, а по литературе нам чего задали? — неожиданно поинтересовался он.
У меня отлегло от сердца.
— Пушкина учить — какой-нибудь один стих, на выбор.
— А, ясно. А я и так знаю. Ну, ладно, давай…
— Ага, пока.
Вот и всё. Он ушёл, а я обернулся и ещё некоторое время смотрел ему вслед, но он ни разу не оглянулся. А у меня на сердце было тяжко — от вины ли, или оттого, что я не знал, как её исправить, то ли Володькиного вида — может, Перец его так и достаёт до сих пор?! А я хожу, и не знаю, что и делать, и вообще ни разу, никак ему не помог… Сейчас — даже неясно, что хуже — все же связаться с ним и дать отпор, или так и ходить под этим невыносимым грузом вины и страха… Сколько ходить-то? Всю оставшуюся жизнь?!
Так, невесело размышляя, я дошёл до магазина, кинул денег на интернет, и вернулся домой. И первым делом сел не учить Пушкина, а, естественно, за компьютер: запустил Контакт, и набрал тот самый логин, смешной и непонятный «Дженни-Пух».
А вот вместо того пароля ввёл JмT2010…
И заморгал от удивления.
Потому что вдруг открылась страничка… той самой женщины с малышом, фотографию которой я разглядывал чуть ли не каждый день.
С минуту я сидел в каком-то состоянии легкого шока, не понимая, что делать дальше. Машинально крутил колесиком мышки, просматривая страничку… Имя, да я его видел и до этого — Жукова Евгения Степановна, в графе родственники — только муж, Тихон Григорьевич, ниже — лента новостей — открытки, поздравления с рождением сына, Новым годом и Рождеством, Пасхой… Какие-то стихи, ссылки… Так, а вот подробное досье — город, контактные данные, электронная почта, какой-то живчик — это еще что такое?
Я щёлкнул мышкой по синей ссылке — напротив этого «живчика», подождал, пока загрузится вкладка и увидел… Прямо со странички на меня смотрела молодая женщина, почти девушка — смотрела и улыбалась. Короткие черные волосы обрамляли худенькое треугольное личико, брови — мягкие, тонкие — были чуть приподняты, словно удивляясь чему-то, лоб открытый, без чёлки, глаза тёмные, детские и радостные. Улыбается так, будто сказали ей что-то смешное, губы пухлые, на щеках лёгкий румянец… Будто только сейчас её сфотографировали… Справа от фото были какие-то надпись — заголовок, внизу немного текста и буквы в скобках — читать далее… И так ещё, и ещё — записи, я крутанул мышкой до конца странички, и вдруг прочитал надпись: «Здравствуй, сыночек!»
Замер, и начал читать целиком…
«… Здравствуй, малыш! Вчера я узнала, что у меня будешь ты. Я пока не знаю, кто ты — сынок или доченька, но мне кажется, что у меня будет мальчик… Это так удивительно!
