Снимаю про тебя маленькие фильмы — вот подрастёшь, и будет тебе радость посмотреть, каким ты был! А ещё папа обещает осенью выбраться в горы… сынок, неужели будет это счастье, и мы с тобою увидим это чудо?! Природа — это то, где должен находиться человек большую часть времени, природа — это чудо, которое говорит нам о Боге… вот как мне хочется сказать, когда я вспоминаю рассвет на Белой реке, или как поют птицы в утреннем лесу, как мерцают звёзды… До сих пор не могу понять, что же я больше люблю — горы или море?..
… Забыла написать, что вчера ты помогал мне мыть посуду! Один разбитый стакан — это мелочи по сравнению с первым твоим маленьким трудом и большой радостью? Всё, всё, заканчиваю и иду читать тебе книжку…
Оказывается, что родители хотели взять малыша из детского дома, и заботиться о нём, как о своем сыне. Я почему-то не сомневаюсь, что они бы любили так же как своего, не изменись все в один миг — навсегда.
Это письмо пестрело черными буковками среди остальных, казалось бы — такое же, да только вот…
«… Сегодня я узнала, сколько мне осталось жить на этой Земле. Что за чушь! Кто вообще может это знать, как только не сам Бог!.. Но так или иначе, даже если не знать точного срока… можно сказать, что эта зима для меня — последняя.
В этот год я взяла себе полставки, чтобы не засиживаться дома, да и денежка лишняя не помешает. Учитель младших классов по русскому языку, и маленький ребенок — думаю, совместить вполне возможно, если эта работа не на полный день. Тем более что три раза в неделю я могу оставлять сына с папой — они вполне довольны, и даже очень рады друг другу. В остальном — и ремонт надо сделать в квартире, и в отпуск хочется. И если мы хотим усыновить малыша — надо, чтобы опеке не к чему было придраться.
И вот все оборвалось.
Нас отправили проходить диспансеризацию. Сделали гастроскопию. И я узнала, что у меня рак. Но он ведь разный бывает! Взяли на исследование… оказалось, что такой, который лечить уже поздно. Там не только желудок, затронута поджелудочная. Даже при лечении прогноз плохой…
Тогда вопрос — провести последние месяцы в больнице, или с малышом дома? И с мужем, которого я люблю так же сильно, как Мишу!
Ведь мы же расстаемся… Выходит.
И если даже не навечно, то на очень долгое время… Пусть хоть немножко сын будет помнить мать…»
А за ним было следующее письмо — светлое, радостное и только самую капельку грустное… Словно бы и не было того письма, и предыдущее было ошибкой…
«Случилось небывалое чудо — впервые за три года я попала на Рождественскую ночную службу! Какая радость, встретить маленького Христа, и радоваться вместе со святой Его Матерью!
Миша остался с папой, уснул как-то быстро, не капризничал. А я — бегом в храм, благо, что он напротив нашего дома, только дорогу перейти. С малышом на службе — все мамы знают — молиться трудно. То ему свечки ставить, то на ручки, то побегать нужно, то устал, то ещё чего… И ты всю службу — на взводе: не натворил ли чего? Или так: что же ещё от него сегодня можно ожидать? Я уже даже не переживаю по поводу возможных замечаний остальных прихожан: пусть лучше сами ему скажут. Больше послушается!
Ох и шустрый же малышка стал. На месте не усидит!
Мишка, мой маленький Мишка… Помнишь, как Кристофер Робин говорил Винни? Ага, точно так же. Я теперь эту книжку спрятать хочу — ты готов бесконечно её слушать… Хотя, надо ли — прятать?..
Сынок, я хочу сказать тебе одну маленькую тайну. Я узнала её на этой службе… Твое сердце — это та же пещерка, в которой родился Христос.
Может быть, Ему там будет холодно… Ты уж, пожалуйста, согрей Его!
А может, злой Ирод послал своих солдат, чтобы погубить Его… Защити Его!
Да, если вдруг когда-нибудь случится такое, что ты прочитаешь эти строчки… Христа ты принимаешь в свое сердце, через Причастие. Береги Его!
… И давно я так горячо не молилась сынок, и за папу, и за тебя. Держитесь друг за друга покрепче!»
А за ним было всего одно письмо, последнее:
«Закончилась Светлая неделя… Отзвенели пасхальные колокола, но в сердце до сих пор стоит радостный гул!
Христос Воскрес, а значит — умирать не страшно.
Мальчик мой, дорогой мой Мишенька! Прости меня за все обиды, которые я доставляла тебе неумелым своим воспитанием… Прости, что так рано мы расстаемся, но тут уже ничего не сделаешь. Береги папу!
Эти рассказы я начала писать тебе, когда ты родился, с надеждой, что подарю тебе, когда ты подрастешь. Но все получилось немного иначе, и, тем не менее — я надеюсь, что ты их обязательно прочтёшь, когда придет время. Я не знала, как сохранить их, думаю, что в интернете они останутся. Так вот, вчера я отыскала свой медальончик с фотографией моей мамы. Фотографию вынула, а внутрь положила кусочек пленки, на нем написала пароль и логин моей электронной почты, контакта — они везде одинаковые. Надеюсь, что ты разберешься и прочтёшь… И что маркер окажется несмываемым на самом деле. На всякий случай обернула её скотчем…
Да, буковки те, это первые буквы наших имен — Джей — Дженни, Т — Тихон, а маленькая м — это маленький Миша. Ну и дата твоего дня рождения 20 ноября… А ник забавный да, просто когда я хотела взять Дженни — такой уже был занят, а Дженни — Пух…забавно.
Вчера я была у врача…. Боже мой, как же хочется пожить ещё на этой удивительной планете! Как же счастливы те люди, которые живут и растят свои детишек!!!
И всё же — я рада, что целых две недели я могу видеть солнышко, считать одуванчики, еще увижу, как цветет сирень и яблони! И, быть может, мы еще позапускаем в небо нашего воздушного змея на лужайке у озера… Посидим у костра с папой, посчитаем звёзды. Только бы хватило сил!
Как же я счастлива, что у меня есть ты, что Бог подарил мне тебя и папу! Вы у меня самые дорогие мои солнечные зайчики!
Прощай сынок, а лучше — до свидания! Мы с тобой обязательно увидимся!
… Когда mы вырастешь — береги добро.
Пока оно ещё осталось.
Твоя мама — Женя — Дженни»
… Экран с маленькими черными буковками превратился в большое расплывчатое облако… Я уронил голову на руки и заплакал.
Я никогда не плакал… Казалось — что последние слёзы выплакал… Раньше был малышом — ревел, а потом — все застыло. Навсегда. Я превратился в скалу. Только вот с Юркой тогда, на могилке его папы и брата, и сейчас — словно таять стала моя скала, словно пробился из неё живой родничок: маленький, прохладный и умыл слезы и лицо, и где-то в сердце стало совсем не больно, словно открылся там живой кусочек, теплый — как свежий хлебушек, живой — как цыплёнок…
…Капли родника таяли, превращаясь в белые звёзды, они подмигивали и дрожали на осеннем хрустально-синем небе, и казалось бы пели какую-то удивительную знакомую мамину песню, тихую, едва заметную простую мелодию, с простыми словами:
«Спи мой малышка, маленький мой Мишка…»
А потом — я оказался среди этих звёзд — звонких, белых и совсем не холодных, и увидел среди них мою маму, и папу, и потянулся к ним, как если бы я тоже стал звездой…
… Кто-то осторожно тронул меня за плечо. Я вздрогнул и поднял голову.
Экран давно погас, а рядом со мной стояла Наташка, тревожно всматриваясь в моё зареванное лицо.
С минуту мы молчали, глядя друг другу в глаза, потом я ни говоря ни слова поднялся со стула, дошёл до своего дивана и лег, отвернувшись к стене. Закрыл глаза…
Наташа тихо вздохнула и пошла за мной, присела на краешек постели. Ну чего, чего ей ещё нужно!
Она очень осторожно дотронулась до моих волос… Ласково, тихонько, чуть-чуть… Я задышал — часто-часто, чтоб не разреветься снова… Наташа спросила:
— Миш… Если ты не хочешь — не отвечай… А что бы ты хотел больше всего на свете?
Даже забыл, что плакал. Нашла что спросить! С чего бы это вдруг?
Помолчал, соображая.
А вправду — чего?
Чтоб все, что я прочитал — оказалось неправдой, не про меня?! Чтобы завтра раздался в квартире вдруг звонок, и на пороге оказались мои мама и папа? Живые!
Но скажешь ли такое Наташке? Она хоть и не родная, а ведь ни разу еще не обидела меня, не упрекнула, не нагрубила в ответ… Хотя и было — за что. Могу ли я ей сказать такое? Это правда, да… Но ведь ей будет только больнее… зачем уж, итак сколько раз её обижал…
Она повторила снова, уже шепотом:
— Если не хочешь — не говори!
… А так ли мне хочется увидеть своих маму и папу сейчас?
Все колыхнулось во мне: да!
Невообразимо, отчаянно хочется!
Прочитал — а будто слышал мамин голос…
Но тогда придется расстаться с Наташей и Юрой.
Они мне кто? Никто. Никто? Ага, Миха, я и не знал, что ты такой чурбан… неотёсанный! Никто! А кто, пардон, с тобой тут возился, когда ты валялся с температурой?! Не знаешь, да? А кто буквально спас тебя от тех подонков Перца и Гвоздя — ты знаешь, что не факт, что вообще остался бы целым! Что, не видел, как прошлой осенью увозили в больницу Никитку Карташева, сказали, что он с лестницы упал, а ты тогда там только появился, ещё не зная здешних порядков, и поверил…
