— Не вешайте кос. Все идет, как надо, — говорил он Олегу.
И, удивительное дело, Олег заметил, что чем меньше оставалось музыкантов, тем интересней проходили репетиции и том больше они успевали продвинуться вперед.
***
В слесарную с альтушкой в руках ворвался Феодал:
— Гля! Вы уже здесь?! — заорал он. — А я слышу — тихо. Вот, думаю, лафа? Наверно, наш капельдудкин заболел.
Ванька Руль и Сенька делали ему предостерегающие знаки.
— Да плевал я на его бемоли и диезы! — хорохорился Толька.
— Замолчи! — вскочил Олег. — Занятия еще в восемь начались. Забыл? — и кивнул куда-то в сторону. — Ты краковяк выучил?
— Да брось ты, Курган! Слушай лучше, какую я песенку сочинил. — Он стал в позу оперного певца и, гримасничая, запел:
До-ре-ми-фа-еоль-ля-си-и?
Что украла — принеси.
Я укра-а-ла ко-ол-ба-су-у-у.
Завтра утром при-и-и-и-не-су-у-у!
Правда, здорово получилось?.. А альтушку, староста, могу хоть сейчас отдать. Дурак я ему — квакать с утра до ночи!
— Правильно решил, — раздался негромкий голос Трофимова. — Давай сюда альт… И до свиданья.
Увидев наконец Трофимова, Феодал на миг растерялся. Но тотчас, напустив на себя вид незаслуженно обиженного, положил на черное железо слесарного верстака играющий золотыми бликами альт, пробурчал:
— А что… Я могу, раз вы приказываете, — а, отойдя подальше, вдруг выкрикнул: — Подумаешь, испугал! — и хлопнул дверью.
Мальчишки зашумели, посыпались угрозы в адрес Феодала.
— Все, — спокойным и будто даже веселым голосом остановил их Трофимов, — комплектование оркестра закончилось. Раскройте ноты на шестнадцатой странице. Нашли?.. Попробуем сыграть вместе туш. Приготовились… И-и-и…
В этот день Олег поставил в тетради двадцать две птички — ровно столько, сколько было инструментов в оркестре. К концу репетиции он ощутил что-то новое, радостное. Хотя радоваться будто бы и нечего — ведь Тольку выгнали. Но радость не исчезала. Собирая ноты, по лицам ребят он видел, что и они чем-то возбуждены. Никто не хотел уходить домой. Все захотели проводить Трофимова до трамвая. Пошли гурьбой и по дороге говорили, говорили. А Трофимов отвечал на вопросы и загадочно улыбался…
Так Олег и не понял, в чем дело. А дело было в том, что они сегодня впервые играли вместе. Каждый из них занял в общем хоре свое место. Теперь от каждого зависело, как этот хор зазвучит: так, что и слушать будет стыдно, или дружно, весело, красиво.
***
Первым сообщил эту весть Валя Проскурин. Рано утром Олег встретился с ним у бассейна на Красноармейской. Набрав воду в ведра, они вместе пошли к дому.
— Радио вчера вечером слушал? — спросил Валя.
— Нет. Пришел поздно. А потом играл до двенадцати.
— Передали, что на Урале кулаки убили двух мальчишек.
— Не может быть! — вскрикнул Олег.
— Сейчас все может быть, — зло сказал Валя.
Олег спрашивал у ребят, перед уроками разыскал преподавателя обществоведения. Но и Ковалев еще ничего не знал.
Спустя несколько дней сообщение об этом появилось в «Большевистской смене», в «Пионерской правде» и в «Ленинских внучатах». Газеты писали, что 3 сентября 1932 года в глухой таежной деревне Герасимовке на Северном Урале кулацкой бандой зверски убиты четырнадцатилетний председатель пионерского отряда Павлик Морозов и его девятилетний брат Федя.
Ко второй смене школа гудела. Уроки шли кое-как. Перемены походили на митинги. Собирались кучками в коридорах и классах. Читали и пересказывали газетные сообщения.
На завтра был назначен общешкольный митинг. Абдул, Толька, Иван, Ленька Семин, Галка Студенцова, Нина, Сенька Явор, сбившись кучкой вокруг Олега, стояли в коридоре у окна, когда к ним подошел Ковалев.
— Курганов. Вашему отряду поручается подготовка митинга… Ты сам-то выступать будешь?
— Конечно, Александр Васильевич.
— Мы все будем! — зашумели вокруг.
— Ясно, — кивнул Ковалев. — Хорошо бы еще портрет Морозова. Да где взять? Фотографы за день не сделают.
— Александр Васильевич, — протиснулся вперед Явор, — дайте газету. Я с фотографии по клеточкам перерисую!
— Сумеешь? — с сомнением спросил Ковалев.
— Сенька, знаете, как здорово рисует!.. Он постарается!.. Сделает! — поддержали его друзья.
Сенька старался. Почти всю ночь не спал. Зато к полудню на стене в коридоре второго этажа, обвитый черно-красной траурной лентой, появился портрет Павлика Морозова. Темно-русый лобастый мальчишка в сдвинутой на затылок фуражке, с красным галстуком на груди, упрямо сжав губы, из-под густых сросшихся бровей в упор смотрел на собравшихся на митинг ребят. От этого взгляда становилось тревожно. Он будто спрашивал: «А ты с кем?» И каждый должен был на этот вопрос ответить. Прямо и честно.
Ковалев открыл митинг и предоставил слово Курганову.
— Ребята, — охрипшим вдруг голосом начал Олег, — Павлик Морозов был таким же пионером, как мы. Он хорошо учился в школе, очень любил читать книги. И свою мать обучил грамоте. У него было много друзей, и когда в деревне Герасимовке был создан пионерский отряд, ребята избрали его председателем. Павлик не мог стоять в стороне и смотреть, как в его родной деревне кулаки срывают хлебозаготовки, прячут зерно, гноят его в, ямах и подбивают крестьян-единоличников делать то же самое. Он не побоялся выступить на общем собрании жителей Герасимовки и разоблачить врагов Советской власти. Пионерский отряд помогал беднякам искать спрятанный хлеб и сдавать его государству… Люто возненавидели Морозова за это кулаки. Они подстерегли его в лесу и зверски убили. Вместе с Павликом они убили и его братишку Федю, которому еще не исполнилось и девяти лет…
Вслед за Олегом выступили Ленька Семин, Галка Студенцова, Иван Углов и другие ребята.
Нина дома записала все, что хотела сказать, на бумажку. А когда ей дали слово, растерялась:
— Кто же они?.. Такого вот маленького мальчишку, — она указала на стоявшего впереди всех Мишку Курганова, — ножом… Это звери, а не люди!.. Разве таким можно жить?! — И, не желая при всех разреветься, убежала из зала.
Когда Галя Студенцова зачитала проект резолюции, вскочил Ванька Руль:
— Чего это там так гладко написано? Вот видите — «Пионерская правда». Слушайте, что она пишет: «Ежедневно в редакцию поступают десятки протестов против зверского убийства… Со всех концов Советского Союза приходят эти протесты. В них пионеры и школьники требуют расстрела кулаков — убийц пионеров». Вот и нам нужно так прямо и сказать!..
После того как резолюцию подписали все присутствующие, ее отправили в краевую пионерскую газету «Ленинские внучата».
***
Оставшиеся до праздника шестидневки пролетали стремительно, как курьерские поезда. Суток явно не хватало. Занятия в школе, пионерские, домашние дела, уроки, репетиции оркестра и тренировки, тренировки. Каждую свободную минуту Олег использовал, чтобы поиграть на своем красавце корнете-а-пистоне.
Возвратясь из школы, он брал корнет с сурдинкой, сделанной Валей, шел в чуланчик, зажигал коптилку и играл до десяти, а когда и до полуночи. Мерзли пальцы: чуланчик не отапливался. Глаза еле различали ноты: коптилка светила слабо. Но все это пустяки. Главное — он играл! Мягко, чуть слышно звучал корнет. Он играл и сам чувствовал, что с каждым разом получается все лучше…
Наконец настало шестое ноября. Прихватив черную сумку с корнетом и приказав Мишке до прихода мамы из дома никуда не отлучаться, за полтора часа до срока он побежал в клуб.
Подтянутые, принаряженные, с начищенными до золотого сияния трубами почти все оркестранты уже были в сборе. Не выдержал, минут за сорок раньше пришел и сам Трофимов.
Ребята рассматривали в фойе портреты ударников завода.
— Глянь, Олег. Это же портрет дяди Гриши! — громким шепотом сказал Сенька. — Как он сюда попал? Ведь он завклубом…
— Вот те на! — обернулся к ним пожилой мужчина. — Григорий Степанович и есть рабочий и самый настоящий ударник труда. Клубом он по доброй воле заведует. Нанимались тут всякие проходимцы. Пришлось выгнать. Тогда завком и попросил его клуб принять. А работает он у нас в механическом. Токарем.
— Он и нам в школьную мастерскую помог токарный станок достать! — вспомнил Олег.
— Помог! — усмехнулся рабочий. — Да он его по винтику, по шестереночке с комсомольцами собрал. Хотели в утиль сдавать. Считай, одна станина-то и была целая.
— Как же он все успевает?.. И без руки же!..
— А вот так. Ну, приспособления кой-какие к его станочку мы, конечно, сделали. Да не в этом суть. Главное, человек он какой! Ведь у него, — рабочий оглянулся и, понизив голос, сказал: — несчастье у него, ребята. Белогвардейцы всю семью в хате сожгли… Вот Гриша и старается всегда на людях быть. Домой, считай, только спать и ходит…
