— Говорят даже, что не слегка, — заметил Дядюшка Лир и поторопил: — Давай, Мир…
Мир тронул струны и сразу запел.
Все замерли. Мир пропел первый куплет — о «камнях и солнце Херсонеса», а в припеве вступила Маша:
А у скал на каменные груды
Море плещет синеву и ласку…
Голосок был не сильный, но чистый, и когда сплетался с голосом Мира, получалось очень здорово. Словно песня была написана специально для них двоих.
Мир закончил. И стал выжидательно смотреть на горячий самовар, словно именно от него ждал оценки. Но потом все же глянул на Дядюшку Лира.
Тот, не таясь, вытер мокрые глаза.
— Да, ребята… Это всем песням песня! Будто и правда «сделался моложе»… Даже нет никаких слов… кроме «спасибо». И вам, и той девочке, Зое. Жаль, что не пришла.
— Мы потом приведем ее, — пообещал Мир.
— Вы, наверно, хотите послушать еще раз. Да? — догадливо сказал Мак.
— Разумеется, хочу!.. Только хочу, чтобы не я один! Сейчас вызову Чука!.. Он сегодня как раз дома… Идем!
Они перешли в комнату, где блестел большущий компьютерный монитор.
— Сейчас, сейчас… Только давайте поставим сюда модель, Чук ведь еще не видел…
— Мак, принеси, — велел Мир.
Ботик установили на краю стола.
— Хорошо, что скайп наладили… А вы, друзья, садитесь вот сюда, чтобы все были на виду… — Дядюшка Лир излишне суетился. Видимо, волновался.
Засветился значок скайпа, Дядюшка Лир запустил сигнал вызова.
И появился на экране яхтенный капитан Валентин Максимович Федорчук.
Он выглядел моложе Дядюшки Лира, хотя они были ровесниками. С худым твердым лицом, длинными вертикальными морщинами на щеках. С густыми рыжеватыми волосами без всяких там залысин и стариковской седины. Лишь над левым виском резко белела серебристая прядка. А глаза были с чуть насмешливым прищуром.
— Привет, — сказал капитан Федорчук (или просто Чук) старому другу. — Ты по делу или просто поболтать? Не наговорились вчера?
— Тормозни иронию, — строго отозвался Константин Петрович Удальцов. — Я по делу… Вот она, модель, которую смастерил Дмитрий Афанасьевич. Смотри…
Дядюшка Лир снял с монитора камеру-малютку и начал водить глазком в метре от кораблика. В углу экрана возник небольшой прямоугольник — дисплей обратной связи. Поплыли по нему паруса со швами, блоки, пушки, разноцветные треугольники бортового узора. Затем парусник отодвинулся, стал виден целиком…
Лицо капитана Чука утеряло излишнюю твердость и будто засветилось.
— Надписи покажи, — попросил он.
Дядюшка Лир закивал:
— Ребятки, поднимите шверцы…
Подскочил Мак, поднял на бортах полукруглые щитки. Дядюшка Лир дал камеру Маку и стал медленно поворачивать ботик. И выступила в прямоугольнике сначала надпись: «Д. Л-въ. 1903», а потом слово: «Петровскъ».
Мак ершисто проговорил:
— Этот «Петровскъ» написан в точности тем же почерком, что в книге. — Словно кто-то с ним спорил!
— Чудо, — согласился Валентин Максимович Федорчук. — И сам кораблик чудо, и вся история вокруг него. Будто продолжение сорок шестого года…
Константин Петрович торжественно произнес:
— А теперь посмотри еще на одно чудо… Ребята, сядьте… Вот, Чук, те, кто разыскал кораблик и разгадал, чьими руками он построен. Мирослав Рощин, Матвей Рощин, Мария Чешуйкина… Чук, я уже говорил про них. Это люди, которые знают пароль…
Валентин Максимович сел прямо. Глянул внимательно — по очереди на все троих. Улыбнулся уголками губ и, не теряя серьезности, сказал:
— «Бом»…
— «Брам»! — разом выдали ответ Мир, Мак и Маша и уже потом слегка застеснялись.
Валентин Максимович поднялся. Отошел. Стало видно, что он в тельняшке. А на спинке стула висела синяя штурманская куртка с золотыми вензелями на черных погончиках. Молча и деловито Валентин Максимович натянул куртку и застегнул золотые пуговицы. Дотянулся до подоконника, взял с него черный берет с блестящим якорьком. Надел. Выпрямился. Камера теперь показывала его от головы до пояса — высокого, худого, с прямыми строгими бровями. Якорек берета блестел над бровью. Валентин Максимович поднес к якорьку прямую ладонь. Теперь он совсем не улыбался. Негромко, но отчетливо произнес:
— Яхтенный капитан Валентин Федорчук приветствует новое поколение «Тайного экипажа корабельщиков».
Мир, Мак и Маша встали рывком. И — даже мурашки по спине.
Говорят, не полагается козырять без головного убора. Но бывают моменты, которые сильнее всяких уставов. Все трое (и Маша не отстала) подняли правые ладони к вискам.
Постояли так несколько секунд. Мир глянул на Дядюшку Лира. Оказалось, что он тоже стоит. Они встретились глазами. Дядюшка Лир хрипловато попросил:
— А теперь, Мир, давай песню. В подарок Чуку…
После песни Валентин Максимович Федорчук с полминуты молчал, присев к столу и трогая мизинцем якорек на околыше берета.
— Ну? — требовательно спросил его Дядюшка Лир. — Какое твое капитанское мнение?
— «Какое»… Такое. Костик, ты… это… Запиши и пришли незамедлительно. Понял?
— Есть, капитан! — усмехнулся «Костик».
— Вот так… Буду слушать и «делаться моложе»…
— Правильная мысль, — согласился Дядюшка Лир.
— Конечно, правильная! Мне надо держать себя в форме. А то превращусь в толстяка пенсионера, вроде тебя… Ты хотя бы зарядку делал, друг Костик…
— Константин Петрович делает! — неожиданно вступилась Маша. — Он играет жоской! Мы сами видели!
— Да?! — изумился капитан Чук. — Значит, старые традиции еще не канули в небытие?
— Никуда не канули, — важно подтвердил Дядюшка Лир. — Я скоро и ребят обучу этой игре…
— Вот как!.. Слушай-ка, а другая традиция не сохранилась? Юное поколение сейчас не строит кораблики?
Мир переглянулся с братом. Тот сказал с виноватой ноткой:
— Строим, только редко… Их сейчас и пускать-то негде: больших луж теперь не бывает. Их быстро сгоняют в водостоки…
— А переулок Капитана Лухманова? — быстро спросил Валентин Максимович. — Неужели и его куда-то «согнали»?
— Это какой? — оживился Мак. — Тот, про который вы рассказывали?
— Костик! Ребята там даже не бывали?
— Чук, я же тебе говорил! — досадливо напомнил Дядюшка Лир. — Мы познакомились недавно. Ребята многого еще не знают. Придет время — все покажу и объясню… Переулок на месте… Думаю, что и колечко никуда не девалось…
— Тогда устройте там регату, как в прежние дни, — попросил капитан Чук. Похоже, что всерьез. — Чтобы ожил обычай…
Дядюшка Лир в этот день был жизнерадостен и энергичен. То ли прибавила ему бодрости школьная игра в «жоску», то ли песня о севастопольских мальчишках. Когда выключили скайп, Константин Петрович тряхнул плечами.
— Господа гардемарины, есть предложение! Раз уж вы сегодня официально зачислены в славный ТЭК, не будем тянуть время. Прогуляемся на берег, я покажу вам Лухмановский переулок. То место, где наш «тайный экипаж» впервые спустил на воду свои корабли… Идет?
Все прокричали, что «идет». Константин Петрович завел во дворе «этот несчастный драндулет, будь он неладен!» и привез друзей к Ильинской церкви, остановился там, где кончалась кирпичная стена, ограждавшая монастырь (он был женский, в нем жили монашки, но их почти никто никогда не видел). В жестких кустах желтой акации стена поворачивала и спускалась по речному откосу. Далеко внизу, за кустами и зарослями сухого репейника, виднелись небольшие дома и будки, торчала башенка речного вокзала. Тянулись рельсовые пути с замершим на них товарным составом. Поднимались в небо два решетчатых крана — больших, но каких-то очень уж неподвижных. За домами виден был серый, покрытый мусором лед реки.
Вдоль стены, среди зарослей, вела под уклон еле заметная тропинка.
— За мной! — скомандовал Дядюшка Лир и своим крупным телом вломился в сухие «джунгли».
Его спутники (что делать-то!) устремились следом.
Константин Петрович, не оборачиваясь, объяснил:
— Раньше здесь была вполне удобная лесенка. А теперь — увы…
Маша жалобно спросила:
— Надо спускаться до самой реки, да?
Головки прошлогоднего репейника безжалостно цеплялись за колготки.
— Не до са́мой! — весело успокоил Дядюшка Лир. — Вон у того столба свернем налево…
Свернули. Уперлись в гнилой забор с дырами среди досок. Пролезли в самую большую дыру.
Ну и что?
Слева вздымалась монастырская стена из обшарпанных кирпичей. Из-за нее выглядывала квадратная колокольня. Справа тянулась другая стена — с провалами оконных проемов. Скорее всего, остатки длинного одноэтажного здания. За провалами были уходящие вниз кусты с торчащими среди них застывшими кленами, а дальше — река со вмерзшими в лед баржами.
