Ты запомнишься людям тем, что помогла другим девочкам выбраться из своих раковин. Они не забудут твою доброту. Хорошая работа. Я с нетерпением жду рассказа о твоем выпускном и о жемчуге.
С любовью, Бетти КорнеллСобираюсь на танцы
Я прижимаю письмо к груди, и внезапно мне уже не так страшно. Я не одна. Бетти Корнелл, женщина, изменившая мою жизнь, мысленно будет со мной, даже если больше никто не объявится.
В дверях снова возникает Броди, и я замечаю, что он промок до нитки.
– Что случилось? – спрашиваю я, не выпуская письма из рук.
– Мы с папой моем машину, чтобы доставить тебя на твои танцы с почтами.
Мои губы растягиваются в улыбке.
– Ты чудо.
– Это была папина идея, – он меряет меня взглядом и присвистывает: – Хорошо выглядишь. Как будто сама Бетти Корнелл приложила руку.
– Спасибо, Броди. За все.
Он улыбается и сбегает вниз по лестнице.
Я тянусь за очками, но решаю их оставить. Я вижу достаточно сносно и могу обойтись без них. И мне не нужно за ними прятаться.
Я застегиваю на шее жемчуг и накидываю на плечи тонкую белую шаль. Напоследок еще раз смотрюсь в зеркало и впервые в своей жизни чувствую себя… красивой.
Мама делает несколько фотографий и крепко меня обнимает. Из-за каблуков новых туфель особенно заметно, насколько я выше ее.
– Я люблю тебя, Майя. Что бы ни случилось, я тобой горжусь.
Она провожает меня к начищенному до блеска «Шевроле Малибу», и папа открывает передо мной дверцу. Пять минут – и я там, у школы. Папа улыбается мне и спрашивает, проводить ли меня внутрь.
– Если бы только я успел переодеться, тогда, может… – он оглядывает свою мешковатую рубашку и спортивные шорты. – Мне все кажется, что я мог бы еще чем-то помочь, понимаешь?
Я нежнейше люблю, когда он смущается.
– Папочка, ты помыл ради меня машину.
– Да-да, но все же… Если бы мы подождали чуть дольше, я бы мог зайти с тобой в школу.
– Я очень тебя люблю, но это я должна сделать одна.
Он кивает.
– Ладно. Перед моими первыми танцами родители тоже высадили меня у входа. Правда, я так нервничал, что меня стошнило по пути, и потом от меня пахло рвотой. Не думаю, что тебе предстоит это испытать, впрочем.
Чувствуя подступающую тошноту, я меняю тему.
– Может, все же стоило закатить большую вечеринку. Было бы легче, чем это. Мне нужно открыться для всех, и это так страшно.
– Как же быстро ты взрослеешь, – он улыбается. – Ты красавица, Майя. И ты правильно поступаешь, – он целует меня в щеку.
Я обнимаю его так крепко, что даже больно. И захлопываю дверцу.
Я направляюсь к столовой, навстречу своей судьбе.
Мерцающие красные и зеленые огни на сцене – единственное, что можно различить в темноте зала, пока глаза не привыкают к освещению. Музыка бьет по ушам, и я осторожно брожу на своих каблуках, не понимая толком, где нахожусь. Внезапно ко мне подбегает стайка девочек, которых я уговорила прийти и стать частью моей команды. Это художницы-готки.
– Я тебя даже не узнала, – говорит одна. – Выглядишь потрясно!
Я смеюсь от радости, что они все же пришли.
С улыбкой говорю им ответные комплименты. Осмотревшись, я вижу абсолютно пустой танцпол – никто не танцует.
Мы с девчонками немного разговариваем, и я прошу их потанцевать вместе со мной.
– Вот еще! Мы пойдем, когда все остальные пойдут.
– Я боюсь!
В этот момент сзади подбегают еще девочки, утягивают меня к себе и наперебой целую в щеку в знак приветствия.
Вскоре я соображаю, что это волейболистки, которые оставили на время своих парней в сторонке.
– Ого, Майя, отлично выглядишь!
– Вы тоже, – говорю я. – Не хотите потанцевать?
– НЕТ! Мы пойдем, когда народу будет побольше.
– Ясно, – говорю я. Собралось пока всего порядка двадцати человек. Я хожу среди ребят, предлагая всем потанцевать – со мной, со своими парами или без. Все отказываются. Я обхожу так целый круг, пока снова не возвращаюсь к готкам.
В этот момент я замечаю в сторонке одинокую девочку, она отбивает ногой ритм и подпевает словам песни. Я с ней не знакома, но узнаю в ней одну из многих незнакомок, кого я пригласила прийти вместе со мной.
Я беру ее за руку и тяну на танцпол. Она краснеет, но улыбается. Мы танцуем, первые и единственные. Я начинаю раскачиваться из стороны в сторону, двигая руками, как учила меня мама. Мы с ней кружимся и смеемся. К нам робко подтягиваются и остальные девушки, которых я приглашала потанцевать, и вместе мы образуем большой круг хохотушек. Я откалываюсь от группы, чтобы втащить в наш в круг еще больше людей. Поначалу все отнекиваются, но постепенно соглашаются. Парни видят, что их девушки танцуют со мной, и тоже присоединяются. Люди выползают на танцпол широким потоком. Я чувствую, как на пальцах ног набухают мозоли, но не обращаю внимания. Я думаю только о том, как впустить в этот круг всех присутствующих, я наслаждаюсь моментом.
Потом я замечаю одинокого мальчика, который сидит, уставившись в пол. Я повязываю шаль на плечах и думаю об ответах, которые ребята дали на мои вопросы.
Чтобы быть популярной, нужно общаться со всеми, сказала одна девочка. Я знаю, что такое оставаться в стороне. Я не хочу, чтобы о сегодняшнем вечере у кого-то сложилось плохое впечатление.
– Привет! – кричу я, потому что иначе ничего не слышно. – Хочешь потанцевать?
Он пожимает плечами и безразлично качает головой.
– Ну давай, – говорю я и беру его за руку. Он отталкивает меня.
– Нет.
Я отступаю назад.
– Ладно.
Похоже, не все к такому готовы.
Получив подобные ответы еще от нескольких парней, я возвращаюсь в круг. Мы танцуем с девочками, я вывожу их из тени под неоновые огни. Они смеются и болтают. Я получаю столько комплиментов, что сбиваюсь со счета.
Я возвращаюсь к готкам. Теперь уже они берут меня за руки и тащат танцевать. Кто-то хлопает мне по плечу.
– Я вот думаю, почему это моя пара танцует с другими людьми.
– КЕНЗИ! – кричу я и обнимаю ее так крепко, что она отступает назад. Мы хихикаем. – Ты пришла!
– Ну да, ты меня вроде как заставила, – говорит она, поправляя черную накидку на обнаженных плечах.
– Хорошо выглядишь, – говорю я.
Она делает шаг назад и разглядывает меня, склонив голову набок.
– Черт возьми, женщина, ты должна дать мне координаты этого секонд-хенда.
Я улыбаюсь так широко, что губы болят. Потом хватаю ее за руки.
– Ты что делаешь? – противится она. – Я не умею танцевать.
– Думаешь, я умею?
– Нет.
– Думаешь, есть разница?
– Ладно, – говорит она, и мы танцуем прямо под динамиками, тряся плечами. У меня никаких сомнений, что я оглохну.
Краешком глаза я вижу, что прибыла самая робкая девочка во всей школе. Оливия, член нашего клуба изгоев общества, стоит одна у края танцпола. Я спешу с ней поздороваться. Я приглашала ее присоединиться к нам сегодня, но не думала, что она действительно придет.
– Оливия, – зову я, подходя, – потанцуешь со мной?
Она прячет глаза и утыкает взгляд в пол. А потом кивает. Я улыбаюсь, беру ее за руку, и мы начинаем кружиться и смеяться, как будто никто и не смотрит на нас.
У меня в голове раздаются слова из письма Бетти Корнелл: «Ты запомнишься людям тем, что помогла другим девочкам выбраться из своих раковин. Они не забудут твою доброту. Хорошая работа».
Хорошая работа. Глядя, как улыбается и веселится Оливия, я начинаю в это верить.
Мы с Оливией и Кензи все танцуем и танцуем, пока музыка не обрывается посреди песни.
Директор берет в руки микрофон.
– Уже семь часов, ребята. Пора по домам. Хорошего вам лета и хорошей жизни. В следующем году мы с вами уже не увидимся.
Не спеша, словно просыпаясь от сновидения, мы выползаем в растворяющийся дневной свет. Я вспоминаю слова Бетти: «Прощаясь с кавалером, непременно скажи ему что ты хорошо провела время. Пусть он поймет, что тебе действительно понравилось ваше свидание. <…> Пусть он видит твою признательность».
Кензи обнимает меня.
– Спасибо огромное, что пришла, – говорю я. – Это безумно много для меня значит.
Мы с мамой отъезжаем от школы, и она спрашивает:
– Как все прошло?
Я думаю о тех, с кем я танцевала. Все мальчики и девочки, которых я вытащила на танцпол, делая их частью одной большой команды.
– Весело… – говорю я.
Но потом я вспоминаю всех, кого я приглашала, но кто так и не пришел. Мне не хватает их, я бы хотела, чтобы они были рядом и разделили с нами праздник.
–…И грустно, – я смотрю из окна на проезжающие мимо машины.
Придя домой, я расчесываю завитые локоны и снимаю макияж. Как ни странно, я все еще чувствую себя красивой. Не обворожительной, но красивой.
Я собираюсь выключить свет в ванной, как вдруг ловлю в отражении собственный взгляд. Несколько часов назад я не могла понять, что в нем кажется мне новым. Теперь это очевидно. Глубоко внутри своих темно-карих глаз я вижу то, чего там не было никогда прежде, – силу, отвагу, уверенность… и огонь.
