Бычков радостно подхватил его. Душа ликовала. Он так долго ждал этого момента. И вот свершилось. Хотелось петь, скакать, а главное — сделать что-нибудь для Султановой приятное. Ведь она не откажется принять в подарок — Петя огляделся вокруг — вот хотя бы эту душистую ветку сирени.
Бычков только протянул руку, чтобы сорвать тяжёлую фиолетовую гроздь, как услышал голос:
— Не губи меня.
Он посмотрел по сторонам, впереди маячила спина Султановой и больше — никого.
Петя притронулся к ветке и снова услышал:
— Не ломай меня. Я исполню любое твоё желание. Хочешь, отличником сделаю?
Бычков зажмурился, а когда открыл глаза, упёрся взглядом в спину Султановой и решился:
— Не хочу учиться! Хочу жениться! — и выпустил ветку из рук.
Дальше для Бычкова всё происходило словно во сне. Вот он и Султанова в свадебных нарядах стоят перед директором школы Ириной Геннадьевной. Она зачитала им торжественную бумагу, и грянул марш Мендельсона. Вот жених и невеста поздравили друг друга пожатием рук, а Ирина Геннадьевна обняла своих учеников и подтолкнула к выходу из кабинета.
В квартире Султановых Светка сразу же устроилась на диване с красочным журналом мод. Бычков последовал её примеру: взял с полки «Фантастику» и скромно присел с краю.
Реакция Султановой последовала мгновенно:
— Чего расселся? Ступай на кухню готовить обед!
Пока Бычков чистил морковь, шинковал капусту и жарил мясо, Султанова красила губы, подводила глаза, накладывала румяна — всё, как ей советовали в модном журнале.
Потом она пришла на кухню и спросила:
— Ну что, готово? — и захрустела сочной морковкой.
После обеда Бычков снова было устроился с книжкой, но Султанова сдвинула брови:
— А посуду кто мыть будет?
Пока Султанова играла с Барби, Бычков успел даже отдраить плиту.
Он устало вздохнул и, довольный, улыбнулся: вот теперь можно передохнуть и почитать любимую «Фантастику».
— А ну марш бельё стирать! — прогнала его Султанова.
И Петя покорно поплёлся в ванную, а Светка включила телевизор.
Когда глубокой ночью мокрый, измотанный Бычков на четвереньках выбрался из ванной, Султанова уже сладко спала. Бычков нашарил в прихожей карманный фонарик и выбежал во двор.
Он обыскал кусты сирени, но так и не нашёл давешней ветки. От отчаяния он стал обламывать подряд все цветущие гроздья, приговаривая:
— Вот тебе! Вот тебе!
Неожиданно сверкнула молния, раздался оглушительный гром, и грозный голос произнёс:
— Напрасно ты меня загубил! Теперь твоё желание обратится в НИЧТО!
Новая вспышка молнии ослепила Бычкова. От страха он зажмурился.
Когда Петя очнулся от страшных мыслей, он открыл глаза и встряхнул головой. Надо так крепко задуматься! Чуть в школу не опоздал! А тут как раз из подъезда выходит Султанова и прямёхонько направляется к нему.
— Привет, Бычков! — она кокетливо склонила голову набок. — Хочешь понести? — и протянула ему свой разноцветный рюкзак.
Петя спрятал руки за спину.
— Ты чего? — удивилась Султанова.
Бычков попятился:
— У тебя, Султанова, одни глупости на уме, а мне учиться надо!
И он, не оглядываясь, поспешил к школе.
С днём рождения!
Утром впечатлительную Фокину потряс Верочкин праздничный вид. Одноклассницы окружили Верочку, и добрая Фокина ласково спросила:
— Чего вырядилась?
Верочка смутилась:
— У меня, девочки, сегодня день рождения.
Все наперебой стали поздравлять её. Только отзывчивая Фокина и толстушка Кучкина не приняли участия в общем оживлении.
Не спеша, вразвалочку к одноклассницам подошёл гроза школы Орлов. Нарочито грубо позвал:
— Вер, поди на минутку.
Девочки замерли в трепетном ожидании. Верочка оглянулась на них и покорно поплелась за Орловым.
Фокинская шея мгновенно устремилась вослед.
— Куда это он её? — задала вопрос любознательная обладательница длинной шеи.
У колонны Орлов и Верочка остановились. Орлов вынул из брючного кармана шоколадный батончик и протянул Верочке.
— С днём рождения, Вер!
Он наклонился, быстро чмокнул Верочку в щёку и кинулся прочь, в бурлящую перемену.
Шея наблюдательной Фокиной нехотя вернулась на место. А сама смышлёная Фокина еле дождалась Верочкиного возвращения и, глядя на шоколадный батончик, громко сказала:
— Это он ей за поцелуй подарил.
— Неправда! — оскорбилась Верочка.
Последние слова толстушка Кучкина уже не услышала. Взгляд её был обращён в противоположную сторону. Там, возле стены, маленький Лагутин достал из портфеля бутерброд, нежно посмотрел на него, поправил сползший на сторону кусочек колбасы и приготовился есть. Кучкина неровной грозовой тучей двинулась на него.
— Лагутин, поцелуй меня! — прогремел над головой мальчишки раскатистый кучкинский бас. — Разрешаю.
От страха маленький Лагутин вжался в стену и высоко поднял бутерброд над головой.
Кучкина подошла вплотную. Правой рукой взяла Лагутина за шею и прижалась щекой к его губам. Левой — выхватила бутерброд.
— За поцелуй, — пояснила она.
Маленький Лагутин не смел пошевелиться. Он видел, как уходила Кучкина, унося заветный бутерброд.
Кучкина вернулась к девочкам. Те молчали. Даже находчивая Фокина не нашла, что сказать.
Это было вторым самым сильным потрясением за сегодняшний день. И возвышенная Фокина стойко вынесла его с раскрытым от удивления ртом.
«Крыша»
Лагутин был самым маленьким и худым в классе. Его каждый обидеть мог. А после того, как могучая Кучкина отобрала у него бутерброд, он и вовсе столкнулся, как оказалось, с неразрешимой проблемой.
Дело в том, что толстушке Кучкиной понравилось лакомиться лагутинскими завтраками. Она подкарауливала его на переменах и забирала бутерброды себе.
Нельзя сказать, что Лагутин не пытался с этим бороться. Поначалу он прятался в раздевалке или в спортзале и тайком наскоро перекусывал. Но Кучкина выслеживала его, а после и вовсе стала на уроках показывать из-под парты кулак, так что бедному Лагутину ничего не оставалось, как добровольно расставаться с завтраками.
Как только Кучкина получала желаемое, она тут же теряла интерес к его хозяину.
Каждое утро Лагутин с тоской наблюдал, как мама искусно нарезает хлеб, колбасу, сыр и ловко пакует всё это в фольгу. Он ломал голову над тем, как прекратить безобразие и избавиться от прожорливой одноклассницы.
Однажды, после того как заветный серебристый свёрток перекочевал в полные кучкинские руки, к Лагутину подошёл крепыш Пузырёв.
— Чего сам не ешь? Не хочется? — безразлично спросил он.
— Ещё как хочется! — возразил Лагутин. — Только она всё требует и требует, — пожаловался он.
— Так это же рэкет! — неизвестно чему обрадовался упитанный Пузырёв.
— Рэкет, — вздохнув, согласился Лагутин. — И ничего с этим нельзя поделать.
— Как нельзя? — удивился Пузырёв. — Так не бывает.
Он посмотрел на уплетающую бутерброды Кучкину, и у него возникла идея.
— Не боись, что-нибудь придумаем, — пообещал маленькому Лагутину Пузырёв.
— Что? — с надеждой спросил тот.
— А вот что. Приноси завтра бутерброд. Только побольше.
На другой день Кучкина по обыкновению подошла к Лагутину. А тот на сей раз и не прятался.
— Давай, — потребовала она и протянула руку за серебристым свёртком.
Но свёрток вдруг перехватил Пузырёв.
— Знаешь, Кучкина, как это называется? — прищурясь, спросил он.
— Как? — растерялась толстушка. А смутил её не столько вопрос, сколько то, что заветный завтрак очутился в посторонних руках.
— Называется это, Кучкина, рэкет! И я намерен его прекратить, — разворачивая фольгу, сказал упитанный Пузырёв. — Дело в том, Кучкина, что я — «крыша»! «Крыша» Лагутина. Подтверди! — велел он, откусывая от бутерброда приличный кусок.
