Но держаться им не пришлось, не успели. Впереди маяком, ярко вспыхнуло окно домика, это Генка уже успел включить свет.
На его фоне все увидели густые, серебрящиеся струи дождя.
Роман пропустил в дверь Наташу, Зойку, Бориса и, приглаживая мокрые волосы, сказал, входя в дом:
— Ну ты и рыцарь, Генка. Бросить девочек и самому убежать первому!
— Генка, ты у меня получишь! — отряхивая мокрые руки, пригрозила Наташа.
Но Генка, ехидно скривившись, невозмутимо ответил:
— Понятия у вас о рыцарстве допотопные. Современный рыцарь прежде всего должен иметь голову на плечах. Подсчитайте, сколько бы вы добирались и мокли под дождем, если бы я не побежал и не включил вам свет!
— А если логически, то он ведь прав, — развел руками Борис.
— Всегда выкрутится, сухим из воды выйдет! — сказала Наташа.
— Умница, — похвалила Генку Зойка.
Они уселись на длинную скамейку у стены, молчали, прислушиваясь к дробному стуку дождя по гулкой деревянной крышке.
Хотелось спать и, может быть, поэтому в домике казалось холодно, гораздо холоднее, чем у костра.
Первым не выдержал молчания и такого никчемного, как ему подумалось, сиденья Генка. Поднялся, прошелся по диагонали крохотной комнатушки, остановился у огромной печки, заглянул в котел, почесал затылок.
— Что ты там еще придумал? — нарушила молчание Наташа. Она сказала это просто так, только бы не молчать, так как чувствовала, что сейчас уснет.
— Да вы, как всегда, меня не поддержите, — вздохнул Генка.
— Ну что, говори! — приказал Роман.
— Не заняться ли нам одним полезным и веселеньким дельцем? — сказал Генка. — Наносить в этот котел воды, затопить печку и по очереди в тепленькой водичке искупаться, короче, баню устроить, парную, вмиг согреемся.
— Глупее ничего не мог придумать? — возмутилась Наташа.
Все рассмеялись, а громче всех Зойка.
— Ну, фантазер, — раскачиваясь на скамейке, заливалась Зойка смехом.
— Да хватит тебе, — укоризненно посмотрела на нее Наташа. Потом вдруг наклонилась к ней, всматриваясь в ее лицо. — Чего это ты такая красная, будто горишь вся?
— Да это я от костра, — быстро и даже несколько пугливо ответила Зойка. — Я всегда от солнца и костра вся горю.
Наташа приложила к ее лбу ладонь, покачала головой:
— Ты же горячая. Заболела?
— С чего ты взяла, отстань. — Она даже отодвинулась от Наташи.
— Ой, смотри, Зойка…
— Да я прекрасно себя чувствую!
— Дай я еще потрогаю!
— Да отстань же ты! — Зойка поднялась со скамейки, отошла к стенке и, отвернув лицо в сторону, сердито и обиженно нахмурилась.
И снова все молчали, но теперь уже как-то напряженно и встревоженно. И все почему-то смотрели на Зойку.
— Ну чего вы так все на меня! — возмутилась Зойка. И вдруг как-то, словно поскользнувшись, села на пол, уронила голову на грудь, как бы мгновенно уснув, завалилась на бок, даже руку положила под голову.
Наташа бросилась к ней, стала на колени.
— Что с тобой, Зойка? Да она вся, как печка, горит, ребята!
Все поднялись, растерянно столпились над Зойкой.
Она открыла глаза, слегка застонала.
— У нее высокая температура. И как мы этого раньше не заметили? — кладя ее голову к себе на колени, говорила Наташа.
— Темно было, — потерянно сказал Генка. — Да и потом… она такая веселая была, я ее такой и не видел никогда.
Наташа хотела было сказать, что у нее в рюкзаке была походная аптечка, а в ней, кроме бинтов и йода, хранились и разные таблетки, но что толку было говорить об этом, если аптечка, как и все остальное, с чем ребята отправились в поход, покоилась теперь на дне реки.
И все же вслух она сказала:
— Ей бы аспирин или что-нибудь такое.
Борис вскинул на Наташу свои большие печальные глаза, потом быстро перевел взгляд на дверь, ведущую в соседнюю комнату.
— А может, там есть что-нибудь?
— Может, и есть, — с надеждой оживилась Наташа. — Попробуй, Роман. Думаю, нам не влетит, когда речь идет о человеческой жизни.
Роман подошел к двери, как и в прошлый раз, подергал ее за ручку, заглянул в узкую щель в том месте, где был замок.
— Если бы что-нибудь просунуть туда потоньше и пожестче, ножик или… — он вопросительно посмотрел на Бориса. Тот опустил глаза, поняв, что Роман подумал о его ложке, хотя и не решился сказать об этом, ведь ложка могла легко сломаться.
Борис смотрел в пол и не видел теперь лиц ребят, но чувствовал, что все они, кроме Зойки, которой, казалось, все безразлично, смотрели на него. Смотрели молча, напряженно и выжидающе.
И тогда Борис, все так же не глядя на ребят, хмурясь, вынул ложку и сдавленно произнес, протягивая ее Роману:
— Бери, только постарайся не сломать…
Вдруг послышался капризный, но решительный Зойкин голос:
— Роман, не смей. Только попробуй возьми!
И когда все непонимающе уставились на Зойку, она тихо и устало добавила:
— Разве можно жертвовать такой памятью?..
Все молчали, вопросительно переглядываясь. А Наташа сказала строго:
— Но тебе же, Зойка, плохо, у тебя температура, наверное, уже за сорок. Что, нам ждать, пока тебе еще хуже станет?
— Хуже уже не станет, — слабо усмехнулась Зойка. — Мне бы воды, теплой…
— Во-о-ды, — передразнила ее Наташа и, сев удобней, подтащила к себе на колени Зойку, теперь ее спина не лежала на полу, — во-о-ды… воды сколько угодно, а теплой, где ты ее возьмешь? Костер потух, не разжечь его под таким дождем… — И все же она с надеждой посмотрела на ребят. — Может, что-нибудь придумаете?
— Да, конечно же, что-нибудь придумать можно; — обрадованный тем, что Зойка вступилась за его ложку, с радостным оживлением заговорил Борис. — Кто со мной?
— Я, — готовно проговорил Роман.
— А у тебя реакция замедленная, — сказала, усмехнувшись, Наташа Генке, когда ребята ушли.
— Что поделаешь, такой родился, — притворно вздохнул Генка, — да и зачем нам всем мокнуть?
— Не ругай его, Ната, — тихо заступилась Зойка, — он нам сегодня путь к домику осветил. Это было очень красиво и эффектно…
— Эф-фе-ектно, — пропел Генка. И тут же на его лице появилась грозная, устрашающая гримаса. — Я бы тебе показал «эффектно», если бы ты была немного поздоровее, а то возись тут с тобой!.. Ведь точно же знала, что больная едешь, а, знала? Сознайся?
— Ну кто такое заранее может знать! — возмутилась Наташа.
Но услыхала от Зойки совершенно неожиданное:
— Я всегда считала тебя, Генка, наблюдательнее и прозорливее других, хотя ты кривляка и баламут. И сегодня ты угадал. Почти угадал. Я чувствовала, что заболеваю… Никому почему-то об этом не призналась. А вот тебе и Наташе могу… Я не хотела идти в поход, вы же знаете, я редко хожу. Но почувствовала, что заболеваю, и пошла. Думала — вылечусь. У меня уж не раз так бывало, как заболевать начинаю — хожу, бегаю, прыгаю, иногда помогало, а сегодня почему-то нет.
— Ну, а чего ты сейчас-то не бегаешь и не прыгаешь? — недовольно спросила Наташа.
— Негде, — ответила Зойка, — ведь там дождь… и еще я думала о том, что если человек почувствует, что умирает, он тоже должен обязательно ходить, ходить и не садиться, и не ложиться…
— Дура ты ненормальная! — грубо оборвала ее Наташа.
— Зачем ты на меня так? — едва выдохнула Зойка.
— Ну, ну, этого еще не хватало. — Наташа вытерла своей ладонью ей глаза. — Тебе нельзя волноваться. А грубого я ничего не сказала. То просто такая поговорка… Я любя…
Вбежали в дом Борис и Роман — мокрые до нитки, все в колючках репейника, на кедах песок и прилипшие травинки; от ребят пахнуло такой сыростью, что даже Генка невольно передернулся. В руках у Романа — черная от костра большая банка с водой, и руки и рубашка также у него черные, запачкались от банки, даже дождь не смог отмыть копоти, Борис принес огромную охапку хвороста, еле обхватывал его своими длинными руками.
— Молодцы, — похвалила Наташа.
— Будет ли гореть? — усомнился Генка.
— Давай спички, — сказал ему Борис и стал перед печкой на колени, открыл дверцу. — О, да тут сухого мусора и бумаги полно. — Он выгрузил из печки половину скомканных газет, еще какую-то замасленную бумагу, наломал веток, потом аккуратно пристроил на них банку с водой, взял у Генки коробок, чиркнул спичкой. Запахло дымком, от него сразу же стало как-то уютнее, хотя никакого тепла еще не было.
Роман и Борис разделись и стали выкручивать джинсы и рубашки.
Затем Борис наклонился над котлом, словно принюхиваясь, опустил в котел руку и закричал:
— Ура, котел-то ведь нагревается!
— Еще лопнет без воды, — сказала Наташа.
— Ничего с ним не станется, он ведь чугунный! — заликовал вдруг и Роман. — Да это же настоящая сушилка.
