Хоть вой.
Мы пытались подавить его (так называется в суде, когда заставляют молчать). Мы закатали его в ковер, но он все вопил. Мы уселись на него сверху, а он пел прямо у нас под ногами. Мы переворачивали его вниз головой и запихивали его под диван, но он все пел, пел, пел. В конце концов, мы поняли, что он будет петь, пока ему не отрубят голову, и оставили его в покое. Тут он сказали, что мы его обидели. Мы сказали, что просто играли с ним, а он сказал, что вовсе не хотел играть, и все это закончилось бы грандиозным скандалом, если б Алиса не сказала нам:
«Да перестаньте вы! Давайте лучше во что нибудь сыграем».
Дора сказала: «Нам надо бы обсудить, как обстоят дела с Обществом Послушных».
Все мы застонали, и лишь один голос произнес: «Слушайте, слушайте!» Не стоит уточнять, чей это был голос: ясно, что не Освальда.
«Право же», — гнула свое Дора, — «я не собираюсь учить вас, но ведь вы сами сказали, что нам надо быть хорошими, а я только вчера читала в одной книжке, что для этого мало просто не делать ничего плохого, надо еще все время делать что-нибудь хорошее. Мы совсем ничего не сделали, в нашей книге Золотых Дел полно пустых страниц».
«Надо бы завести еще книгу серебряных дел», — пробормотал Ноэль, отрываясь от своих стихов, — «и медных, и алюминиевых. Вот тогда Алиса было бы о чем писать. А золотых дел мы никогда на целую книгу не наделаем».
Г. О. зачем-то намотал себе на голову красную скатерть и сказал, что Ноэль учит нас плохо себя вести, и мы все чуть было опять не поссорились, но Алиса ему сказала: «Ничего подобного он не говорил, Г. О. Просто — я не знаю, почему так получается, но все, что неправильно, выходит гораздо интереснее. Хочешь сделать что-то хорошее, и очень увлекаешься, и прежде, чем успеешь остановиться, опять получилось совсем не то».
«То-то и здорово», — справедливо заметил Дикки.
«В самом деле, странно», — сказал Денни, — «если тебе что-то нравится, то никак нельзя понять, хорошо это или плохо, а вот если тебе обрыдло какое-нибудь занятие, тут уж точно: оно из золотой книги. Я только сейчас думал об этом. Хорошо бы Ноэль написал об этом стихи».
«Я как раз пишу», — откликнулся Ноэль, — «Я хотел написать про крокодила, но в конце получилось совсем не то, что я собирался написать. Подождите минутку».
И он принялся яростно что-то записывать, покуда его снисходительные братья и сестры и его любезные друзья терпеливо ждали. Наконец, он огласил свои стихи:
В Египте есть речушка речушка Нил:
Живет там умный крокодил.
Он ест Гиппопотамов даже,
А сможет — и тебя (однажды).
И чудный лес и звезд рожденье
Он зрит в счастливом изумленьи.
Как зажигается восточная заря
И тигра, льва — царя зверя.
Так будь хорошим и не вздумай
Перечить правилам разумным.
Ведь сделать зло намного легче,
Чем дело доброе — конечно.
(Насчет «конечно» я согласен — О.)
«Я написал „царя зверя“, а не „царя зверей“, потому что иначе не получалась рифма. В конце концов это одно и то же».
Мы все сказали, что стихи замечательные. Если Ноэль решит, что кому-нибудь не нравятся его стихи, он ведь и заболеть может. Потом он сказал нам: «Вот что, если для того, чтобы быть хорошими, надо только постараться как следует, я не против, но только пусть это будет не так скучно. Мы могли бы поиграть в „Путь паломника“, как я вам и говорил с самого начала».
Мы все еще раз сказали ему, что нас это нисколько не привлекает, и тут Дора предложила:
«А давайте мы будем Кентерберийскими паломниками. Люди раньше ходили в паломничество, чтобы стать хорошими».
«И они насыпали горошины себе в башмаки», — сказал Денни, — «я читал об этом в стихах, только тот человек взял варенный горох, а это нечестно».
«И у них на шляпах были раковины», — сказал Г. О.
«И еще посох и сума», — добавила Алиса, — «и они рассказывали друг другу по дороге всякие истории. Разве это плохо?»
Освальд и Дора читали про Кентерберийских паломников в «Краткой истории английского народа». Она не такая уж краткая — три толщенных тома, но зато много картинок, а написал ее мистер Грин. Поэтому Освальд сразу сказал:
«Идет. Только я буду Рыцарем».
«А я буду Батской ткачихой», — сказала Алиса, — «А ты кем, Дикки?»
«А кто там еще есть?» — спросил Дикки.
«Их там человек тридцать», — сказал Освальд, — «Необязательно брать всех. Кто хочет быть проповедником женского монастыря?»
«А это мужчина или женщина?» — спросила Алиса.
«Не знаю», — сказал Освальд, — «По картинке не поймешь». Он посоветовал Алисе и Ноэлю взять эту роль на двоих. Мы достали книжку и стали смотреть картинки, чтобы разобраться с обмундированием. Сперва мы радовались, что нам будет чем заняться в этот дождливый день, но костюмы оказались очень сложными, особенно у мельника. Мельником хотел быть Денни, но потом он согласился быть Доктором, раз уж мы так и так прозвали его Дантистом. Дэйзи стала Аббатисой, поскольку она такая благонравная, и ротик у нее тоже красный и пухленький, а Г. О. пожелал стать экономом, потому что у него была самая большая картинка, и, потом, ему понравилось это слово: он сказал, оно вроде помеси эклера и гнома.
«Давайте сперва сделаем что попроще», — сказала Алиса, — «посохи, и шляпы с ракушками».
Освальд и Дикки вышли в сад, презрев ярость разбушевавшихся стихий, и нарезали толстые ветви на посохи. Не так-то легко было найти восемь достаточно длинных и прочных, а когда мы вернулись, девочки заставили нас еще и переодеться, потому что мы изрядно промокли, сражаясь с разбушевавшимися стихиями.
Потом мы почистили эти посохи: они были вполне чистые и белые, когда их срезали и ошкурили, но потом испачкались. Сколько не мой руки, на белом все равно видно. Мы вырезали розетки из бумаги и прикрепили их к посохам вместо ракушек.
«Надо будет сделать такие же на шляпы», — сказала Алиса. — «И мы можем уже сегодня обращаться друг к другу как в книжке, чтобы привыкнуть. Вы согласны, сэр Рыцарь?»
«Согласен, о Проповедник женского монастыря», — ответил ей Освальд, но тут вмешался Ноэль и сказал, что Алиса, в лучшем случае, только полпроповедника. В третий раз нашей мирной беседе угрожала жестокая ссора, но и в этот раз ее предотвратила Алиса.
«Не придирайся, Ноэль, будь умничкой», — попросила она, — «забирай себе всего проповедника, а я буду просто пилигримом или королем Генри, который убил Фому Беккета».
С тех пор мы называли ее Просто Пилигрим — и она не возражала.
Хотели было сперва надеть настоящие шляпы, но в них было жарко, поэтому мы выбрали большие соломенные шляпы, как у негров на плантации, и к ним и прикрепили свои раковины. Мы пытались сделать сандалии, вырезав подметку из грубой ткани и подвязав ее веревочкой, но ноги сразу становятся такими грязными, что лучше уж идти в башмаках. Самые благонамеренные из паломников решили перевязать свои ботинки белой тесьмой, чтобы было видно, что это сандалии. К числу этих паломников принадлежал и Денни. Что касается одежды, то на нее у нас не было времени. Мы подумали было о ночных рубашках, они ничуть не хуже рубах, в которых ходили кающиеся, но решили, что жители Кентербери уже отвыкли от таких штучек и могут переполошиться, поэтому решили идти в обычной своей одежде.
Сами понимаете, как нам хотелось, чтобы на следующий день с погодой все было в порядке. И день выдался на славу.
Ясным утром поднялись пилигримы и отведали завтрак. Дядя Альберта уже поел и заперся в своем кабинете, только ручка скрипела. Мы немного постояли прислушиваясь под его дверью — в этом нет ничего дурного, ведь когда за закрытой дверью один человек, вы не можете, прислушиваясь, выведать какие-то его секреты.
Экономка охотно накормила нас, обрадовалась, что мы уходим и собрала нам кучу еды. Элайза тоже всегда радовалась, когда мы уходили — глупые женщины, ведь без нас им должно быть скучно и одиноко. Мы взяли с собой двоих собак — после истории с Таинственной башней нам запретили выходить иначе как в сопровождении этих преданных друзей человека. Марту мы оставили: бульдоги не любят далеко ходить. Советую вам это запомнить.
Мы собрались, надели большие шляпы с ракушками, надели ботиночные сандалии, взяли в руки посохи. Особенно шикарно выглядел Дантист: он надел ботинки на босу ногу перевязал их тесемочкой, так что издали их, наверное, можно было принять за сандалии. Но он все не унимался и твердил, что в башмаки надо было насыпать горох. Мы его слушать не стали: всем известно, что даже маленький камушек может стереть ногу до крови, а уж горох…
Мы хорошо знали, по какой дороге должны идти пилигримы: она проходила как раз мимо нашего дома, немного заброшенная, узенькая, тенистая и уютная дорожка. Идти ней приятно, но повозки здесь ездят редко, потому что много ям и рытвин, так что она спокойно поросла травой.
