— Не худо живем, — сказала Нина Сочина, — жаловаться не буду. — Она все время следила краем глаза за капитаном и чуть улыбалась. Потом взглянула на Маленького — неожиданно, резко. — Сын, да? Похож, — и, помолчав: — Похож? — И, снова помолчав: — Как зовут-то?
Вопрос был к капитану, а тот молчал. Казалось, до него только что дошло, о чем его спрашивают. Он открыл рот, лоб наморщил и смотрит на Маленького, будто пытается вспомнить: «Как же его зовут?.. Ах, черт, надо же, забыл…»
И правда ведь, забыл капитан. Вот номер! Попался. Забыл, как сына зовут. Ай-я-яй… Надо же такое.
Маленький еще немного полукавил, глядя на растерявшегося капитана, потом пожалел его и сказал:
— Ленька меня зовут. Леня. — Чуть не сказал по привычке «Петров», но вовремя спохватился. Пускай будет по-капитанову. Раз молчит, — значит, опять хочет за сына выдать. Пускай. Жалко, что ли. Сын так сын. Шутка!
— Значит, Леня, — сказала Нина Сочина, — хорошее имя… — И поглядела на капитана, чтоб тому приятно стало.
— Не сын, не сын, воспитанник, — проворчал капитан. — А у тебя сколько?
— Трое.
— Сыновей?
— Два сына.
— Два?! — с недоверием воскликнул капитан. И с завистью. Это точно. Маленький слышал, как он крикнул: «Два?» — А где ж они все?..
— Младший у мамы в гостях, в Ленинграде. Старший в армии.
— В армии? — удивился капитан. — Хотя да… — Он помолчал. — А муж?
— На съезде учителей. В Москве. Он у нас отличник. Просвещения! — с шутливой гордостью сказала Нина Сочина.
А Маленький удивился: учитель — и отличник?..
— Школу я видел новую, — сказал капитан, — хорошая школа, кирпичная…
— Хорошая школа, — подтвердила Нина Сочина. — Леня, хочешь яичницы с салом?
Он кивнул. А почему бы ему не съесть яичницу с салом? Он такой еды две недели не ел. Консервы да консервы. А в комнате уютно. И тетка ничего… Смотрит как училка, так она, наверно, и есть училка. Вон книжек сколько, карты разные…
Значит, не сын, воспитанник… А тогда, в Старгороде, за сына выдал… Почему? Подшутить хотел? А сегодня? Зачем взял с собой? Сказал: «Надевай парадную форму. Визит второй и последний».
— Леня, хлеба бери. Огурцы. Лук. Не стесняйся…
Леня, Леонид, Леонид Иванович… Хорошее у него имя, это верно.
— Добавки хочешь, Леня?
Конечно хочет. А еще он хочет, чтоб его снова спросили: «Добавки хочешь, Леня?»
— Сережа, знаешь, кого он мне напоминает? — Женщина засмеялась громко, безоглядно, как девчонка, и Маленький Петров с интересом поглядел на нее. — Ваську-частушечника. Помнишь? Говорят, в колхозе плохо, а в колхозе хорошо… Знаешь, этот Васька — потом уж большой парень стал — признавался мне: «Это я, Нина Николаевна, первый тогда придумал — яблоками кидаться…».
Она опять засмеялась, и Маленький подумал: «А вот так засмеется в классе — и все, никакой дисциплинки. Потому они в классе и не смеются. В учительской смеются, слыхал…»
А капитан тоже рубал яичницу и кивал в ответ на каждое слово. Когда же было вспомянуто про какие-то яблоки и Ваську-частушечника, перестал жевать, поглядел в окно и — не скоро — снова в тарелку.
— Как живешь, Сережа? — спросила Нина Сочина.
Капитан сказал:
— Нормально. Хорошо живу.
Она опустила глаза и сказала тихо:
— Ну, слава богу тогда…
А Маленький все смотрел на синюю полосатую клеенку и вспоминал свой дом и особенно воскресенье, когда все за столом, а на столе чашки, тарелки, а его любимая чашка — красная, у которой ручка отбита. А клеенка у них — зеленая, с цветочками. За столом шумно, отец балагурит, поддевает мать, что та все толстеет, а она: «Перестань, перестань…», а сама и не сердится…
И, глядя на эту клеенку, Маленький Петров как-то неожиданно для себя представил за тем воскресным домашним столом капитана. Вот для него притащили из кухни большой табурет, и капитан сел в уголке, и мать угощает его, но помещается капитан за столом почему-то неловко, неуютно, скрипит табуретом, стесняется сам и смущает других…
— Нам пора, Нина, — капитан поднялся, — ждут нас.
— До свидания, приезжайте еще, — сказала Нина Сочина, обращаясь сразу к ним обоим.
— Спасибо, до свиданья, — сказал Маленький. Сказал ясно, с чувством. Хорошая тетка.
— Присылай младшего ко мне, в Усть-Верею, — сказал капитан. — Морскому делу обучу. Сколько ему? Тринадцать? В самый раз. Запиши адрес… Впрочем, я сам напишу. У меня может перемениться…
Младшего сына Нины Сочиной Маленький почему-то сразу, заочно невзлюбил.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ.
Там был камень
Теплый ночной ветер накатывал с запада. Тихо тарахтела машина. Цветные бусины — огни тральщика — вот и все освещение этой ночи.
Гви протянул руку в самую темь и сказал:
— Там был Вороний камень…
Вороний камень… При этих словах Маленький сразу вспомнил кино про Александра Невского — прошлой осенью показывали его в фабричном клубе. И еще вспомнил Осадчего Семена: «Доспехи, оружие, все там лежит. Искать будут…» Как же он искать будет? Тут водолазы нужны!..
— Почему камень был? — спросил Каштанов. — Куда девался?
— Утонул. Точнее, скала утонула. Двенадцать метров скала.
— Что за интерес, — сказал Кошельков, — не видно ничего.
Гви подождал, пока Кошельков прогремит железными ступенями в кубрик, и тихо заговорил:
— …Была же тогда суббота, всходило солнце, и сошлись обе силы. И была сеча злая, и треск от ломления копий, и звук от сечения мечного, и замерзшее озеро двинулось. И не было видно льда: весь покрылся кровью…
— Это что? — спросил Маленький. Его вдруг дрожь проняла. А ведь и не холодно совсем.
— Летопись. Русский летописец рассказывает про тот день…
Жутко.
Там, в этой непроглядине, подводная скала, вся скользкая, в водорослях… А на дне — кости, щиты, доспехи — в тишине, в темноте…
— А здесь неподалеку, миль десять к северу, я рыбу ловил под носом у фашистов, — сказал Гви. — Подкармливал матушку-пехоту…
Был камень — и нет. Были они только что в Старгороде — и нет их там. Вот это у Маленького в голове никак не укладывалось. Ему казалось: всюду, где он бывал, он каким-то образом оставался. Но каким образом — этого он объяснить не мог.
— Маленький, иди на корму, — сказал капитан, — тебя Еремин сменит…
Он сидит на корме и смотрит за буксирным концом. Конец наклонно уходит в темноту, где смутно проступает корпус первой шлюпки, а вторая буравит воду позади — ее он только угадывает.
Все ушли в кубрик. Остались наверху Гвидон Игоревич да капитан. И в рубке, у штурвала — Федя.
Гви с капитаном стоят у правого борта, неподалеку от кормы, продолжают свой разговор.
— Я вот смотрю на вашего Федю и, честно говоря, завидую, — сказал капитан. — Можете корабль доверить.
— Могу! — подтвердил Гви.
— Я на одного парня тоже надеялся, как на каменную гору, — говорит капитан. — Между прочим, брат этого, Маленького, — Большой Петров. Так что вы думаете — перед самым походом подает документы в техникум химический, сдает экзамены, а я узнаю случайно.
— Ну и что, — говорит Гви. — У них, у ребят, все иначе, все по другой шкале. Вы переживаете, а он, ваш Большой Петров, он, может быть, и не понимает пока… Я думаю, не от злой души, а от неведения душевного он вас обидел.
— Да что там обидел! — рассердился капитан. — Я же не могу просто так клуб бросить, мне надежный человек нужен, я на него надеялся, учил…
Что-о! Клуб бросить? Как это — бросить?.. Маленький аж подскочил.
— Хорошая у вас работа, — говорит Гви. — Хлопотная только.
— Что ж хорошего. Хлопотно — да. А потом, я вам скажу так: Для этой работы надо быть если не счастливым человеком, то хотя бы удачливым. А у меня на личном фронте сплошные неудачи.
Помолчали. Потом снова капитан:
— Нынче вот, в походе, по старым следам своим ступал, прошлое ворошил. Разобраться в чем-то хотел. В ошибках молодых, что ли. А зря. Там одно, здесь — другое. Ворошить не надо. Ерунда получается. Надо все заново начинать.
«Темнит чего-то», — подумал Маленький и здорово разозлился на капитана: как это так — бросить клуб? Новости! Он за капитана переживал, цветок этот проклятый поломал, страху натерпелся, а тот, смотрите пожалуйста, что придумал — бросить!..
— Попробую снова подать на комиссию, — говорит капитан. — Последний раз. Я же здоров. Я знаю, что здоров. Да вы и сами видите, что я здоров.
— Я-то вижу, — говорит Гви, — да эти старые ранения, контузии — коварное дело… Вы бы лучше на внутренний бассейн просились. Теплоход могут дать…
Как это теплоход? Зачем капитану теплоход? Чего задумал?..
— Не хочу, — говорит капитан, — поеду в Рыбецк, на комиссию. Последний раз попробую пробиться в море.
