— К нам в комнату? — испуганно переспросил Миши.
— Да, тебя спрашивали.
Миши сел на свое место и стал чистить вилку, втыкая зубцы в салфетку, — посуду на кухне обычно мыли из рук вон плохо.
«Зачем приходили Орци и Гимеши? — с тревогой думал он. — Верно, из-за лотерейного билета».
— Почему тебя не было днем на уроках? — спросил погодя Михай Шандор и протянул руку за солонкой и перечницей.
Щедро посолив и поперчив кусок хлеба, он съел его, как это делали перед обедом почти все школяры для возбуждения аппетита.
— Днем? — пробормотал Миши, тупо уставясь в пространство.
— Да, и господин учитель про тебя спрашивал.
— А сегодня разве не суббота?
Щеки у Миши запылали: он совершенно забыл о занятиях, как же у него вылетело из головы? Только этого не хватало, разве можно забывать о чем-нибудь, тем более о занятиях?
И старшему по комнате он не сумел объяснить, почему пропустил уроки. В конце концов сообща решили: пусть Миши скажется больным. Крайне возмущенный Лисняи заявил, что не станет жить в одной комнате с молокососами. Где это слыхано — ни с того ни с сего забыть о занятиях? Мальчики смеялись, особенно громко Бесермени, смех которого звучал как-то странно.
— Удивительно, как это ты еще не потерял голову, — съязвил он. — Счастье, что она к шее прикручена.
Миши чувствовал, что неспроста Бесермени так задается, — ведь в пансионе и разговора не было о лотерейном билете, а этот плут, конечно, считает, что рано или поздно потеря обнаружится. У него уже не оставалось сомнений в том, что именно Бесермени украл билет.
Вечером Миши приготовил письменное задание по венгерскому языку.
— Чем вы больны, как мне записать? — спросил на следующее утро Лисняи.
— Не знаю. Надь тоже не ходил на занятия.
— В восьмом классе не было первого урока, — сказал Лисняи. — Значит, оправдательная записка вам не нужна?
— Дайте, пожалуйста, — пролепетал Миши.
Он думал, что в классе над ним будут потешаться, но никто не обратил на него ни малейшего внимания.
Орци, показавшись в дверях, поманил его к себе.
— Я говорил с нашей кухаркой, все зависит от того, где разыгрывался твой билет — в Будапеште, Вене, Брюнне или Праге. Ты на какую лотерею ставил?
Миши молчал.
— И этого ты не знаешь?
Он ничего не знал.
— Ты должен был выиграть, по крайней мере, тысячу или две тысячи форинтов. Если брюннская, то не меньше двух.
Миши только рот разинул: две тысячи форинтов! Вот новость! Две тысячи форинтов! Это даже не укладывалось в голове: целое богатство! Домишко с садом родители его купили за триста форинтов. А тут две тысячи! Словно в сказке из «Тысячи и одной ночи».
Появился Гимеши и как ни в чем не бывало бросился к Миши. Сунул голову между головами двух приятелей. Он, видно, ничуть не сердился за вчерашнее.
— Наша кухарка сказала, он выиграл две тысячи, вот тебе крест, — доложил ему Орци. — Половина принадлежит старику, а половину получит Миши.
— Друзья, вот это да! — стукнув кулаком по парте, воскликнул Гимеши.
— Но советую никому не говорить, — продолжал Орци, — пусть все останется между нами, а то, если вор что-нибудь пронюхает, крышка!
Миши в недоумении уставился на него: стало быть, он знает, что билет украден?
Став в кружок, они заговорили шепотом.
— А теперь нам надо заключить между собой договор, — сказал Орци, — что мы будем все выкладывать друг дружке. После уроков соберемся во дворе и обсудим дело.
— Идет, — согласился Гимеши. — Предлагаю принять Танненбаума.
— Нам никто больше не нужен, — возразил Орци, — пока достаточно троих.
— И то правда, — сказал Гимеши. — Мне-то все равно.
— Только поосторожней, — добавил Орци, — чтобы никто ни о чем не проведал.
Как только кончился урок, троица побежала во двор.
Там, в дальнем углу, у забора, возле темного вонючего сарая, став в кружок и сблизив головы, они принялись совещаться.
— Прежде всего, — сказал Орци, — надо обеспечить сохранение тайны. Давайте выберем председателя.
— Правильно, — сказал Гимеши, — голосую за тебя.
— Я тоже, — сказал Миши, хотя и не понимал, зачем нужен председатель.
— Что ж, раз вы хотите, я не возражаю, — сказал Орци, — но только при условии, если вы поклянетесь всем святым, что будете слушаться меня. И слепо повиноваться.
— По рукам.
— Нам нельзя подолгу быть вместе, — сказал Орци, — это вызовет подозрение. У меня сейчас будет свободный урок, я продумаю план и выработаю устав.
Они пожали друг другу руки и разошлись.
Миши чувствовал себя довольно странно: его лихорадило, сердце учащенно билось, — вот ведь какое таинственное предприятие получилось из пропажи билета!
Следующим был урок пения, учитель Чокняи что-то бубнил, жеманился, но все его слова пролетали мимо ушей рассеянного и страшно взбудораженного Миши, которого удивляло, что Гимеши ведет себя как обычно, естественно и непринужденно: перебирает тетради, чинит карандаш, выкладывает на парту и убирает учебники, короче говоря, возится и вертится, как всегда на уроках пения. А Миши сидел раскрасневшийся, оглушенный, его точно обдавало горячей волной.
Только прозвенел звонок, появился Орци.
— Знаете, что случилось? — со смехом принялся он рассказывать. — Я разгуливал во дворе вокруг колодца, вдруг появляется не то юрист, не то богослов, срывает с меня шапку и хлещет ею прямо по голове. «Ты почему, говорит, не на уроке?» Я ему: «У меня сейчас окно, я не хожу на пение». — «Значит, ты еврей», — говорит. И чуть не огрел меня опять по голове.
Миши и Гимеши громко смеялись, просто заливались.
— «Я не еврей, а католик», — говорю я, а он: «Знаю я вас!» С тем и ушел.
— Ну и номер отколол! — воскликнул Гимеши, корчась от смеха. Он зажмурился, лицо у него раскраснелось.
— А тут вдруг идет учитель, — продолжал Орци, — старый такой, совсем седой, его зовут дядя Имре. «Если у тебя нет урока, — набросился он на меня, — не слоняйся по двору, а иди в библиотеку». И отвел меня наверх, в библиотеку коллегии, — там всюду книги — и дал хорошую книжку. Я сидел, читал. Теперь всегда буду туда ходить, когда у меня окно.
Миши с удивлением и завистью смотрел на Орци: как хотелось ему проникнуть в библиотеку. Комната, где всюду книги, — прямо как в сказке.
— Там я все обдумал и выработал устав, вот он. Переписан в трех экземплярах для каждого из нас.
Устав! Миши точно попал в волшебный мир. Как ловко Орци придумал! Миши смотрел на него с благоговением, как на существо высшего порядка.
Устав гласил:
1. Звание: лотерейщики.
2. Члены, как братья, состоят в кровном родстве.
3. Секретов между ними не существует.
4. Председатель, секретарь, писарь.
5. Выдавать тайну посторонним запрещается.
Всё.
— Я хотел бы стать писарем, — шепнул Миши на ухо Гимеши.
— А ты предолжи меня в секретари, я хочу быть секретарем.
— Гимеши будет секретарем, — повернувшись к Орци, тихо проговорил Миши.
— Но ты же секретарь, — сказал Орци, — секрет ведь твой.
На это нечего было возразить.
— Так ведь? — обратился Орци к Гимеши. — Его секрет, значит, он и секретарь.
— Секретарь должен хранить тайну, — пробормотал расстроенный Гимеши, — а он все выдаст. Я подхожу больше, чем он.
— Что правда, то правда, — засмеялся Орци. — Если бы он был хорошим секретарем своего секрета, мы бы сейчас ни о чем и не подозревали.
— Он годится только в писари, пусть записывает, что делают другие.
Миши ничуть не обиделся. Он смеялся и был счастлив: наконец-то есть что записать в Читварскую хронику.
Ты до сих пор не знаешь, кто украл у тебя билет? — придя утром в класс, шепотом спросил Орци.
— Нет.
— И не думал об этом?
— Но…
— А я уже знаю.
Миши со стыдом вспоминал вчерашние выборы и готов был сквозь землю провалиться, но сейчас председатель его поразил: Орци уже известно, кто вор — вот неожиданность!
— Верней, я знаю, как его выследить.
— Да-а?
— Мы перепишем всех, кто живет с тобой в комнате.
— Хорошо, — пробормотал Миши.
— Запиши, пожалуйста, их фамилии, сейчас же.
Пока Миши перебирал тетради, Орци положил перед ним лист бумаги.
— Вот тебе.
Это была прекрасная кремовая бумага, а Миши очень любил писать на такой. Придвинув к себе лист, он с наслаждением стал выводить фамилию старшего по комнате и прочих ее обитателей.
Кончив, он отдал список Орци, который тем временем забавлял сидевших позади него мальчиков какими-то анекдотами.
Тот сразу отошел от них и подсел к Миши.
— Из какого класса Лисняи? — спросил Орци.
— Из восьмого.
— А Йожеф Надь?
