– Да, я, конечно, могу тебя отпустить, но…
Мелок выпал из руки Бобби и разбился на зеленые кусочки. Это был очень ценный мелок, незаменимый для всяких рисунков и чертежей. Но Бобби даже не выразила сожаления и не стала собирать крошки. Она сорвалась с места и убежала. Мама догнала ее в прихожей, где Бобби пыталась найти среди плащей и зонтов свою летнюю шляпку.
– Девочка моя! Ты точно не заболела? – с тревогой спросила мама.
– Не знаю, – снова отвечала Бобби, – мне надо побыть одной, чтобы понять, почему у меня голова не соображает, а внутри все перепуталось.
– А не лучше ли лечь? – говорила мама, приглаживая волосы на лбу у дочки.
– Я выйду в сад. Я там всегда оживаю.
Но Бобби недолго пробыла в саду. Ей показалось, что мальвы, астры и поздних сортов розы тоже пребывают в ожидании чего-то необыкновенного. Стоял один из тех ярких осенних дней, когда кажется, что вся природа чего-то ждет.
Одна только Бобби не хотела и не могла ждать. Она сказала, что хочет сходить на станцию, чтобы поговорить с Перксом и спросить у сигнальщика, как чувствует себя его больной сынишка.
Девочка пошла по направлению к станции. Ей встретилась пожилая женщина с почты, которая обняла ее, поцеловала, а потом сказала почему-то:
– Ну, беги, беги, там все узнаешь.
Молодой торговец мануфактурой, обычно в лучшем случае принудительно-вежливый, а в худшем – неприятно высокомерный, вдруг снял перед ней шляпу, поклонился и произнес странные слова:
– Доброе утро, мисс. Я верил, я был уверен.
Еще более необычно повел себя кузнец, шедший навстречу Бобби с газетой в руках. Он широко улыбался, хотя был по натуре человеком скорее угрюмым, а потом вдруг подбежал к ней, замахал над головой девочки газетой и воскликнул:
– Добрый день, дорогая, и много, много вам счастливых дней! Пусть сбудутся все ваши желания.
«Все как будто во сне, – подумала про себя Бобби, – я теперь уверена, что что-то произойдет, а может быть, уже произошло – удивительное, необычайное».
Хозяин станции поздоровался с ней за руку. И не просто поздоровался, а стал поднимать и опускать ее руку, как будто накачивал насос. А потом удалился в свое святилище, туда, куда даже Бобби не решалась следовать за ним.
Перкса нигде не было. И никто не вышел на платформу, кроме станционной кошки. Эта маленькая черепаховая леди, обычно не слишком расположенная к общению, теперь распушила хвостик и, выгибая спинку, стала тереться о коричневые носки Бобби с громким мурлыканьем.
– Моя милая! – проговорила Бобби, гладя кошечку. – Сегодня все так добры ко мне, даже такая дикарка, как ты.
Перкс появился лишь после того, как раздался гудок поезда, прибывшего без четырех минут в полдень, и у него, как у многих в этот день, была в руках газета.
– Здравствуйте! – бросился он навстречу Бобби. – Ну вот, если это тот самый поезд, то мне приятно будет поработать. Пусть Бог вас благословит! Я все прочитал в газете. Сколько живу на свете, никогда еще я не был так счастлив. Сегодня, мисс, мне нисколько не стыдно – вот! – и он горячо поцеловал ее сначала в одну, потом в другую щеку.
Бобби остолбенела от неожиданности.
– Я не обидел вас? Не слишком много я себе позволил? – озабоченно спросил Перкс. – Но, понимаете, ведь в такой день…
– Все в порядке. Вы ничего такого особенного себе не позволили, мы вас любим. Вы для нас все равно что родной дядя… Но какой такой сегодня день?
– А как же? Вам никто не рассказал про газету?
– А что там – в газете? – спросила Бобби, но не получила ответа. Уже «без четырех полуденный» обдал дымом всю станцию, и хозяин, давно искавший носильщика, потянул его за собой.
Бобби снова осталась одна, и только станционная кошка следила за ней из-под скамейки большими желтыми глазами.
Вы, конечно, уже догадались, что произошло. Но Бобби была не так догадлива. Она находилась в состоянии неопределенности, смятения, ожидания, подобно всем, у кого в душе живет мечта. Может быть, ее сердце ждало того самого, о чем теперь думаем и мы, но в мыслях у нее была пустота. Она ощущала только пустоту и отупение, как во время долгой прогулки после сытного обеда, когда больше всего хочется прилечь на обочине и заснуть.
Из «без четырех полуденного» вышли только трое пассажиров. Один был деревенский мужчина с плетеным ящиком, полным живых кур, которые пытались протиснуть сквозь прутья свои красновато-коричневые головки. Вторая была мисс Пеккит, кузина жены бакалейщика, с оловянным ящичком и тремя бумажными свертками. А третий…
– Папа! Мой папочка! – этот крик ударил в сердца всех, кто ехал в поезде. Люди подбегали к окнам и смотрели, как девочка-подросток кидается на грудь к высокому, бледному, с тонкими губами мужчине и как он изо всех сил прижимает ее к себе.
* * *
– Я знала, что произойдет что-нибудь чудесное, – воскликнула Бобби, когда они вышли на дорогу, – но я не ждала ничего подобного! Папа, папа!
– Так значит, мама не получила моего письма? – спросил папа.
– Сегодня не было писем… Ах, папа! Это ведь правда ты?
Пожатие его руки убедило Бобби, что это в самом деле был папа.
– Бобби, ты должна войти в дом первой и осторожно сказать маме, что все в порядке. Поймали того человека, который это сделал. Я ни в чем не виноват.
– Никто и не сомневался. Ни я, ни мама, ни наш старый джентльмен.
– Я знаю про него. Это его заслуга. И твоя. Ведь это ты к нему обратилась. Мама написала мне о том, чем ты для нее была все это время. Моя девочка!
Они остановились на минуту.
И вот я вижу, как они идут через поле. Как потом Бобби входит в дом, как медлит у порога, подбирая слова, чтобы осторожно сказать маме о том, что папа уже здесь, дома. И что печаль, борьба, разлука – все уже позади.
Я вижу, как папа входит в сад, останавливается, ждет. Он рассматривает цветы, и каждый цветок воспринимается им как чудо, потому что всю весну и все лето он видел лишь каменные плиты, щебенку и скудную травку. Но вот он поворачивается лицом к дому. Потом выходит из сада, подходит к двери и останавливается возле нее. Это черный ход. А над двориком кружатся ласточки. Они уже готовы улететь от холодных ветров и обжигающих морозов туда, где круглый год лето. Это те самые ласточки, для которых дети смастерили гнезда из глины.
И вот дверь открывается, сверху доносится голосок Бобби:
– Входи, папа! Входи!
Он входит, и за ним затворяют дверь. И, пожалуй, нам не надо снова ее открывать и входить в дом. В эти минуты мы там лишние. Нам лучше тихо и поспешно уйти. И только в самом конце поля, где светятся на солнце золотые былинки, колокольчики, египетские розы и кувшинки, мы остановимся и глянем через плечо на белый домик, где ни мы, и никто другой сейчас не нужны.
Сканирование, распознавание, вычитка – Глюк Файнридера
* Мадам Тюссо – здесь: музей восковых фигур мадам Тюссо в Лондоне.
* Матушка Гусыня – персонаж английских и американских сказок.
* Тендер – прицепная часть паровоза для хранения запасов воды, топлива.
* Кэб – английский одноконный экипаж.
* Ломи-камень (камнеломка) – многолетняя трава.
* Пневматический велосипед – так назывались велосипеды с надувными шинами (в отличие от конструкций с жесткими колесами).
* Содом и Гоморра – библейские города, уничтоженные небесным огнем за неправедное поведение жителей.
* Омнибус – многоместный конный экипаж; первый вид городского транспорта.
* Кипенный – очень белый, похожий на кипень – белую пену на поверхности воды.
* Каурый – светло-каштановый, рыжеватый.
* Желтофиоль – садовое растение с желтыми цветками.
* * Золотой дождь – то же, что бобовник; декоративный кустарник с желтыми цветами.
* Форсунка – устройство для распыления жидкости под давлением.
** Бойлер – котел, устройство для подогрева воды.
* Говорите ли вы… (франц.)
* Вы подождать. Моя мама говорить по-французски… (франц.)
** Мы будем добрый к вам (франц.).
* Фут – английская мера длины, равная 30,48 см.
* «Макбет» – трагедия У. Шекспира.
** Ярд – английская мера длины, равная 91,44 см.
* Суперинтендант округа – у протестантов – духовное лицо, возглавляющее церковный округ.
