— Чего?! — удивился Лёшка. Получилось у него угрожающе.
— Вот видите, вот видите! — заверещал Скрипун.
А взгляд «А в кубе» ясно выразил: ах, этот Ахмеджанов! Всем известный хулиган и двоечник!
— Что вы здесь делаете? — сказала Ленка. Голос у нее был спокойный и ясный. Да, Ленка умеет разговаривать со взрослыми.
— Что мы делаем здесь? — насмешливо переспросил Акимов. — Выселяем мы вас, голубушка.
— Не имеете права! — взвинтился Сашка.
— Право! — закричала «А в кубе», вспомнив видимо, что она была директором. — Права-то вы свои знаете, а вот обязанности забыли!
Ребята переглянулись: сказано, что называется, «не в тему».
— Почему вы на нас кричите? — возмутился Денёк. — Что вам от нас надо?..
— Это наш чердак! — перебила его Петька. — А вы… вы как грабители!
Что тут началось! Акимовы и Скрипун будто с цепи сорвались и начали кричать в три голоса. Чего только не услышали про себя Вольные Бродяги! Что они и «отпетые хулиганы», и «колония по ним плачет». И в общем-то понятно, зачем им этот чердак. Ну конечно, только пить, курить, нюхать всякую гадость. Чем еще можно заниматься на чердаках и в подвалах? Сейчас ведь все дети старше пяти — психи и наркоманы! Только и слышишь о детской преступности!
Петька пыталась их перекричать, но Сашка хмуро остановил ее:
— Да ладно тебе. Видишь же — бесполезно!
Его услышала «А в кубе»:
— Да, бесполезно! Продолжать разговор без присутствия взрослых я не намерена!
— В таком случае можете продолжать, — раздался спокойный голос. — Надеюсь, мое присутствие вас удовлетворит?
Все обернулись. На пороге Хижины стоял Егор. Он держал за руку Олежку. В их спины било горячее июньское солнце.
— Олежик, ну расскажи еще раз! Ну трудно тебе, да? — канючила Петька.
Они лежали с Олежкой на балконе, на надувных матрасах, укрывшись Ивановым спальником и верблюжьим одеялом. Сегодня им разрешили ночевать на балконе, тете Кате позвонили, чтобы она за Олега не беспокоилась. Ночи были теплые, ясные, а обсудить было что. Сначала к ним присоединился и Саня, но его мама загнала домой: сказала, что он легко простужается. Сашка недовольно заворчал, но Петьке подмигнул: все равно, мол, приду, когда родители уснут.
— Ну Олежище! Я уже все забыла! Расскажи!
— Ну чего рассказывать-то? — сонно пробормотал Олежка. — Саня позвонил, я побежал, а по пути думаю: «Если там взрослые, то нас слушать не станут, а если Щеколда, то все равно нужен кто-то постарше». Ну и свернул к Егору…
— И как только ты его нашел? Ты же у него ни разу не был.
— Можно подумать, что кто-то не знает дом над обрывом!
Петька поближе придвинулась к брату и спросила замирающим шепотом:
— А старика видел?
— Видел, — пожал плечами Олежка. — Хороший дед. Чего ты его боялась?..
Петька сглотнула:
— Ну ладно… А Егор?
Тут скрипнуло окно, и на балкон, кутаясь в одеяло, выбрался Сашка. Он прошлепал босыми ногами по деревянному полу, кинул подушку, сказал Петьке:
— Подвинься, — и улегся рядом.
Петька опять затеребила Олежку:
— А Егор? — и пояснила Саньке: — Олег про Егора рассказывает.
— Ну он мне сразу говорит: «Поехали». Вывел из гаража мотоцикл — и рванули с бешеной скоростью! — Этот момент Олежка вспоминал с явным удовольствием. — Без шлемов, прямо так… Хорошо, хоть гибэдэдэшники не попались. У меня от скорости потом еще полчаса в ушах гудело…
— Вы так вовремя примчались! — сказал Сашка.
— Ага, — поддержала восторженно Петька. — И прямо как в кино!
— А! — махнул рукой Олежка. — Все равно зря.
— Нет, не зря! — пылко заспорила Петька. — Без Егора они бы нас выгнали оттуда, вот и всё.
— Вот именно, — поддержал ее Сашка.
— Выгонят еще, подождите…
— Посмотрим! — решила не спорить Петька.
Конечно, Егору заявили, что он не взрослый (чем возмутили всех Бродяг), не из этого двора и, вообще, неизвестно кто! Но выселение приостановилось. Акимов закрыл чердак на замок и сказал, что объявит собрание двора и напишет жалобу в домоуправление. Выброшенные из Хижины вещи Бродяги бережно сложили у Сумятиных.
К этому времени Генкин отец пришел с работы. Он погладил лысеющий затылок и вздохнул:
— Нда-а… Ситуация. Надо переговорить с Всеволодом Андреевичем. Не горюйте, хлопцы… хм!.. и дивчины, что-нибудь придумаем. Собрание — это хорошо. Надо только добиться, чтобы вы тоже присутствовали на этом собрании, а не одни только взрослые. Тем более обиженные взрослые, — сказал он многозначительно.
Егор тоже сказал: «Не горюйте!» На этом и разошлись.
Ни о каком дне рождения старого дома не могло быть и речи: мысли были неподходящими для праздника да и вечерело уже. Егор сказал, что можно и потом отметить. Дом такого праздника сто лет ждал — подождет еще недельку.
Теперь, лежа на балконе, Петька слушала посапывание брата и ровное дыхание Сашки и думала: какой длинный был сегодня день! И как в нем все перепуталось: и хорошее, и плохое. Ей подарили велосипед, о котором она так давно мечтала, но их выселили из Хижины. Да еще день рождения сорвался, и она так и не начала учиться играть на горне. А такое хорошее было утро, так здорово начинался день! Но самое плохое в этом дне было все-таки не лишение Хижины (Петька твердо верила, что им ее вернут), нет, самое плохое — это Лёшка. Петька вздохнула. Если бы они поссорились с Лёшкой и даже подрались (хотя, конечно, не стал бы Лёшка теперь драться с девчонкой), то было бы проще. Когда ссоришься, легче выяснить, из-за чего ссора и помириться, а так…
И не ссора, и не дружба, и непонятно, как наладить отношения. Петькины глаза закрывались. Яркие по-летнему звёзды стали размытыми, звуки сливались в неясный шум, похожий на шум моря.
Море и приснилось Петьке в эту ночь. Неспокойное, вечернее, с белыми гребнями волн. Петька шла по песку, за ней тянулась цепочка следов и волочился воздушный змей. Он был намокший, тяжелый и не мог взлететь.
Собрание двора должно было состояться через три дня. Бродяги ходили унылые. На дверях Хижины висел новенький амбарный замок (надо же, не поскупились!). Иногда, правда, ребята проникали на чердак через люк в Генкиной квартире, но вид разгромленного жилья наводил на них еще большую тоску. Егор пытался отвлечь ребят, ходил с ними на реку, в лес. Петьку спросил:
— Может, начнем учиться играть на горне?
Но Петька помотала головой: ей хотелось начать учиться с легкостью, с радостью, а сейчас это было совершенно невозможно. Егор ее понял. Обнял за плечи: не грусти, мол, все наладится. Но Петька верила в это все меньше. Случайно она услышала папин разговор с управдомом дядей Севой.
— Как это я их проглядел? — озадаченно говорил дядя Сева. — Вы не подумайте, Дмитрий Сергеевич, что мне чердака жалко, но ведь это небезопасно.
Он был добрый, дядя Сева, и справедливый. Не дал гаражи строить на месте липовой аллеи, для сушки белья отвел специальное место, чтобы не мешать ребячьим играм, регулярно доставал песок в песочницу и краску для детского городка. И на субботник всегда так зазывал, что все с радостью шли. Но сейчас он, кажется, не мог и не хотел помочь ребятам.
— Все-таки надо было поставить меня в известность. И Сумятин тоже хорош! Все бы ничего, но ведь чердак… А вдруг возгорание? Дети они, знаете ли… дети. И потом, эта перегородка между подъездами. Кто, когда ее поставил? Ведь если пожарники придут с проверкой, это огромным штрафом пахнет! Это же несоблюдение правил пожарной безопасности, и в случае эвакуации…
Петька понимала, что с правилами безопасности не поспоришь. Когда речь заходила о правилах, взрослые становились непрошибаемыми.
Был еще один неприятный разговор, который Петька услышала. Точнее, подслушала. Сначала она не хотела слушать, но мама с папой говорили о ней, и это дало Петьке повод навострить уши.
Мама сказала:
— Нет, ты как хочешь, а я считаю, что все как раз справедливо. Ты только подумай, что они придумали, Митя! Какую-то подлую ловушку, как на зверей, как на охоте!
— Они защищались, Лерочка. И я их понимаю и даже поддерживаю. Может быть, ловушка не самый честный способ борьбы, но… — Петька почувствовала, что папа улыбнулся. — В детстве, когда тебя обижают, над этим не так уж задумываешься.
— Ну, знаешь ли!
— Нет, я не так сказал! Просто ими руководило даже не чувство мести, а самообороны. Они защищали свой шалаш, и они правы! Мы в детстве сделали бы тоже самое, а то и похлеще.
— За-ме-ча-тель-но! — неприятно усмехнулась мама. — Борцы за справедливость! А пострадал невинный человек. Ну а если бы ребенок зашел, а не Ван Ваныч? Тогда что?
— Ну… дети в такой час не гуляют. И знаешь, этот Ван Ваныч тоже хорош! Получается, что мы поощряем? Выходки этого Щеколдина и его дружков? — Папа сердился все больше. — А с их стороны разве не подлость — издеваться над шалашом, который ребята строили с такой любовью! Ведь ты, Лера, туда даже не заходила. Это кошмар какой-то: вонь, грязь, похабщина. Вандализм! Да-да! И я счастлив, что моя дочь чувствует, как это скверно, противно, что у нее горячее сердце и она с этим борется! — У подслушивающей Петьки затеплели уши. — И ты меня не переубедишь!
