— Ну… дети в такой час не гуляют. И знаешь, этот Ван Ваныч тоже хорош! Получается, что мы поощряем? Выходки этого Щеколдина и его дружков? — Папа сердился все больше. — А с их стороны разве не подлость — издеваться над шалашом, который ребята строили с такой любовью! Ведь ты, Лера, туда даже не заходила. Это кошмар какой-то: вонь, грязь, похабщина. Вандализм! Да-да! И я счастлив, что моя дочь чувствует, как это скверно, противно, что у нее горячее сердце и она с этим борется! — У подслушивающей Петьки затеплели уши. — И ты меня не переубедишь!
Мама вздохнула:
— Я и не буду… Но с Веткой все-таки поговорю. Хочу объяснить ей, что даже со злейшими врагами бороться надо по-честному. Ведь все можно было решить как-то по-другому.
— Ну-ну! — не стал возражать папа.
Вечером того же дня мама зашла в детскую. Поцеловала спящую Галку и присела на Петькину кровать.
— Вета… — тихо позвала она. — Я хочу с тобой поговорить.
Больше всего на свете Петька любила разговоры с мамой. Тем более вот такие, серьезные, по душам, когда никого рядом не было (спящая Галка не мешает, а Ирина придет еще не скоро). В такие минуты все самое плохое в Петьке пряталось где-то в самой глубине, и казалось, будто его и нет вовсе — этого плохого. Ни в Петьке, ни вокруг. Ей хотелось в эти минуты все-все рассказать маме: про все свои сомнения, радости и страхи; про дурацкие Лёшенькины слова, которые терзали душу; про Денька; про то, как хочется собаку. Ей хотелось, чтобы мама погладила ее, получше укрыла одеялом и подольше не уходила, а что-нибудь рассказывала…
Но сейчас Петька понимала, что этот разговор не сулит ей ничего хорошего.
— Весь двор бурлит, — сказала мама пока нестрого, даже почему-то с виноватой и печальной ноткой. — Вот что вы натворили…
— Мы же не виноваты, мама! — Не хотелось Петьке спорить, но что делать. — А знаешь, что они нам наговорили? Этот Скрипун и Акимовы? А еще взрослые…
— Не черни других, Ветка, тем более своих недругов, тем более взрослых.
— «Взрослые, взрослые»! — обиженно пробубнила Петька. — Только и слышишь: «Взрослые всегда правы! Не спорь со взрослыми!»
— Взрослые не всегда правы.
— Ага, смотри пункт первый.
— Какой еще пункт? — не поняла мама.
— Шутка такая есть, — запальчиво объяснила Петька. — Пункт первый: «Взрослый всегда прав!» Пункт второй: «Если взрослый не прав, смотри пункт первый!»
— Ну знаешь, Вета! — старательно возмутилась мама, хотя Петька почувствовала, что шутка ей понравилась. — Вы же не поняли самого главного: дело даже не Хижине вашей, а в том, что вы устроили в шалаше. Это не просто шалость, а самая настоящая подлость! Испугали старого человека! А если бы у него было больное сердце? И оно остановилось бы от вашей выходки?
— Мы же не знали, что это он. Мы думали — Щеколда! — растерянно пробормотала Петька.
Петька обиделась на маму, но сквозь обиду прорастало чувство запоздалого страха. Петьке, с ее богатым воображением, нетрудно было прокрутить еще раз сцену в шалаше, только с другим финалом. Вот выливается на темную фигуру вода, краска, вот Бродяги щелкают рогатками, а человек хватается за сердце и падает навзничь на пороге. Они подбегают и видят, что это Иван Иванович. Лёшкин сосед!
— Нет, нет, мамочка, мы же не хотели!
— Тише, тише, разбудишь Галчонка…
Мама помолчала. Потом сказала:
— Я же понимаю, что не Иван Ивановича. Вот и папа считает, что вы правы в том, что хотели этих парней проучить, но вот метод борьбы выбрали неудачный. Лучше бы дрались один на один, как раньше…
Петька даже села в постели.
— Мама! Ты их видела? Они же из восьмого класса! — Петька хмыкнула. — В прошлом году они поймали за гаражами Серёжку Огнева из нашей параллели и давай издеваться. Все деньги отобрали, учебники в грязи изваляли, в сумку насовали дождевых червей, а в волосы — репьев, пинков надавали. А ты говоришь: «Один на один». Попробуй-ка!
— О господи! Что за звери… Ну а может, этот мальчик сам виноват?
— Огнев?! Ты его видела? Он и мухи-то не обидит. Они поэтому и лезут. Да и если бы виноват, что же они не один на один, а всей шоблой? — с хитринкой сказала Петька, подловив маму.
— Вета, ну что за слова! — возмутилась та, чтобы скрыть смущение. — Ты сама скоро не лучше этого Щеколдина будешь!
— Мама!
— Ну извини. Ладно, спи… — вздохнула мама. — Не знаю, может быть, вы и правы. Может, и правда не было другого выхода… Но только вот невинный человек пострадал, а недруги злорадствуют.
Мама поцеловала Петьку в макушку, пригладила ей волосы, встала с кровати.
— Мам, а Хижину нам вернут?
— Не знаю, Веточка, завтра посмотрим… Спи.
Вечерело. Зажигались окна. Затихали улицы. У Камня стояли лошади. Смешались их гривы, хвосты, стремена… Они ждали своих всадников, но Бродягам было не до них. Уже целый час шел суд над Вольными Бродягами из Заколдованного Леса.
— Господа присяжные заседатели! Эти темные личности, именующие себя Бродягами, изволят утверждать, что их деятельность носит гуманный и даже благородный характер. Но мы не можем забыть избиение почтенного дона Скрипуна в стенах замка…
Мерно покачивались в такт словам перья на шляпах донов и веера в руках дам. Главный судья расправлял складки мантии. Не хотелось ему наказывать благородных Бродяг, но закон — это, знаете ли… закон.
Петька встряхнулась.
— Это что же получается? — уже кричала в полный голос «А в кубе». — Нападают на честных людей, на немощного больного старика, а потом преспокойненько устраиваются на чердаке! Чем они там только занимаются!
У Петьки от ее крика и своей беспомощности зубы начинали болеть.
— Дети играют, — невозмутимо перебил ее Сумятин. — Что в этом плохого?
— Играют?! Хороши игры! Куда только родители смотрят!..
И тут поднялся Петькин папа. Он был не очень высокий, но широкоплечий и красивый, а сейчас казался выше всех собравшихся. И Петьке представилось, что он в широкополой шляпе из серого фетра, с изогнутым пером, в развевающемся на ветру плаще и при шпаге. Будто какой-нибудь герцог. Очень хороший, справедливый герцог, который заступается за всех добрых и слабых. В папину речь Петька не очень вникала. Папа говорил примерно то же, что и тогда маме, — и про самозащиту, и про вандализм, и про справедливость. Его хорошо слушали, кивали, но, когда он закончил, снова заголосила «А в кубе»:
— Шалаш вам, значит, жалко, а человека… — Ее палец уткнулся Скрипуну в живот. — Живого человека, значит, не жалко?
— Сто-оп! — остановил всех дядя Сева. — Мы уже совсем не туда заехали. Не то дело разбираем, товарищи. Собрание-то по поводу чердака.
— Послушайте! — выкрикнул вдруг Сашка. — Ну что вам, жалко, что мы там играем? Этот чердак никому не нужен был. Там только грязь и мусор… Мы все убрали, вычистили, все там устроили, а вы нас — выгонять. Вы же сами детьми были…
«Ну „А в кубе“ точно не была. Она родилась такой», — тоскливо подумала Петька.
— Дети не должны проводить свой досуг без строгого контроля со стороны взрослых. Это приводит к девиантному поведению.
После этой фразы над Поляной повисла тишина. Она, как паутинка в лесу, была соткана из множества нитей-звуков: из дыхания споривших людей, из музыки кузнечиков, из лая собаки где-то неподалеку, из шороха шин по асфальту дороги там, за домами, из шелеста листвы. Петька задрала голову и смотрела на небо. Чтобы не расплакаться. Только одно поняла она из заумной фразы «А в кубе». Что Хижину им не отдадут.
И вдруг в этой тишине, сотканной из звуков летнего вечера, прозвучал спокойный голос Петькиной бабушки, Арины Аркадьевны Метельской:
— Почему же без взрослых? Я их контролирую. Разве вы не знали, что мы с ребятами организовали детский театр и на чердаке у нас были репетиции? Подтвердите-ка, Антон Владимирович…
— A-а… Н-да… Да, конечно! — немного запинаясь, подтвердил Сумятин и вытер платком свою лысеющую голову, хотя было совсем не жарко.
— Откройте сундук, если хотите, — голосом, полным достоинства, продолжила Арина Аркадьевна, — посмотрите: там наши костюмы и реквизит.
В конце зимы Петька любила приносить домой веточки тополя. Она бережно ставила их в воду и начинала жить ожиданием маленького чуда: недели через две почки лопались и распускались клейкие светло-зеленые листики. За окном ревели февральские метели, а на Петькином столе начиналась весна.
Точно такая же весна началась в Петькином сердце после бабушкиных слов. Ребята смотрели недоуменно, а Петька сразу все поняла и возликовала: бабушка решила их выручить. И выручила! Дело сразу приняло другой оборот.
