Вход в главное казино отеля строго охранялся, но, должно быть, Кирстен, Гуннар и я выглядели достаточно взрослыми для игры, потому что нас пропустили без звука. Кирстен притихла, готовясь к атаке — а это действительно будет самая настоящая атака.
— Как думаешь, у нас что-то получится? — спросила она меня.
Я не имел понятия, но вопрос сам по себе означал, что Кирстен еще не потеряла надежду. Она крепко сжала мою ладонь, и я осознал, что больше не являюсь для нее порталом в раннее, простое и понятное время. Несмотря на нашу разницу в возрасте, Кирстен больше никогда не будет смотреть на меня как на младшего. И все же она продолжала держать меня за руку...
Мы нашли мистера Умляута у стола для игры в кости. Еще до того, как он заметил нас, по выражению его лица и кругам под глазами я понял, что нас вряд ли ждет трогательная сцена раскаяния.
Мистер Умляут бросал кости и, по всей видимости, ему везло. Адреналин в сгрудившихся вокруг стола жертвах азарта зашкаливал.
— Папа! — позвал Гуннар. Ему пришлось повторить, чтобы привлечь к себе его внимание: — Папа!
Мистер Умляут вскинул глаза, зажав кости в руке. Было такое впечатление, словно его вырвали из сна.
— Гуннар? Кирстен? — Тут он заметил меня и воззрился так, будто присутствие здесь его детей — моя вина. Собственно, так оно и было.
— Сэр, — сказал «кощей» (так, я полагаю, следует называть парня, распоряжающегося за столом для игры в кости), быстро оценив ситуацию, — вашим детям не разрешается находиться здесь.
— Я знаю.
Несмотря на замечание, мистер Умляут бросил кости. Я мало что понимаю в этой игре, но, наверно, одиннадцать — хороший результат. Остальные игроки взвыли.
— Вам сюда нельзя, — обратился мистер Умляут к нам. — А ваша мама — она тоже приехала?
— Мы одни, папочка, — тихо ответила Кирстен.
— Отправляйтесь домой.
«Кощей» вручил ему кости, правда, с большой неохотой. Мистер Умляут встряхнул их в горсти. Остальные игроки ждали затаив дыхание. Поняв, что мы так просто не исчезнем, мистер Умляут сказал:
— Идите подождите меня в фойе, — и бросил кости. Девять. На этот раз кое-кто из игроков возрадовался.
— Сэр, боюсь, я вынужден настаивать, — промолвил «кощей», указывая на нас.
Мистер Умляут в свою очередь махнул рукой в сторону фойе:
— Слышали, что сказал крупье?
«Крупье». Да, это звучало изысканнее, чем «кощей». Наверно, его так называли потому, что в этой игре можно выиграть или проиграть по-крупному.
В этот момент к нам подошел мужчина, распоряжающийся всеми столами для игры в кости. Крупье над всеми крупье, то есть Крупный Босс.
— В чем проблемы? — спросил он.
— Никаких проблем, — сказал мистер Умляут, а затем прошептал Гуннару и Кирстен: — Уходите. Незачем устраивать тут сцену.
Кирстен промолчала, но не двинулась с места. Зато у Гуннара было что сказать за них обоих.
— Сцена... — проронил он. — Ладно.
Он кивнул и пошел назад. Я подумал, что сейчас мы отправимся ждать в фойе, но тут Гуннар резко развернулся прямо посреди прохода. Наверно, сейчас он скажет что-то значительное и мыслепробуждающее, одну из своих подходящих моменту фальшивых цитат. Но нет. Гуннар решил, что пришло время спеть. И не какую-нибудь там тихую, проникновенную песенку. Он взревел во всю глотку, и из его рта вырвались звуки, подобных которым я никогда в жизни не слышал:
— Дю гамла, дю фриа, дю фьельхёга нур...»
Кажется, эта «интервенция» будет не из стандартных.
— Это шведский гимн, — пояснила мне Кирстен.
— Дю тиста, дю гледьерика фёна!
Мистер Умляут пялился на сына с того рода замешательством, которое может испытывать только родитель.
— Яг хельсар диг, венасте ланд уппо йур...
Кирстен присоединилась к брату, и теперь они грянули дуэтом. Поскольку шведского гимна я не знал, то загорланил самое шведское, что мне было известно, а именно песню старой, семидесятых годов прошлого века, группы ABBA.
Крупье воззрился на Крупного Босса, Крупный Босс просигналил главному управляющему, и тот бегом помчался к нам.
— Дин суль, дин химмель, дина энгдер грёна.
Игорная активность во всем казино, завизжав тормозами, резко остановилась, а мы продолжали выступление.
— «Потанцуй! Повертись! Жизнью вовсю насладись!»[20] — взывал я к управляющему, который, однако, пускаться в пляс не торопился.
Кирстен с Гуннаром дотягивают свой гимн до конца, и хотя мне еще остается пара куплетов, я решаю, что стоит, пожалуй, закруглиться вместе с ними. Кое-кто из игроков аплодирует, и, не зная, как себя вести дальше, мы отвешиваем публике изящные поклоны. Управляющий обращается к мистеру Умляуту:
— Я считаю, вам лучше уйти.
Вид у мистера Умляута был весьма недовольный, когда мы шли к выходу из казино. Гуннар же упивался своей маленькой победой. Он ликовал даже больше, чем на митинге имени себя. А вот Кирстен выглядела обеспокоенной, потому что, как и я, знала: это лишь отдельное сражение в тяжелой и продолжительной войне. Наемному полицейскому, выпроваживавшему нас, выражение триумфатора на лице Гуннара не нравилось, потому что обращался он с ним весьма жестко, а когда тот попробовал вырваться, ухватил его еще крепче.
— Да этот коп меня сейчас поколотит! — воскликнул Гуннар. — Пап, ты не намерен его остановить?!
Мистер Умляут не смотрел на сына. Он открыл рот только тогда, когда мы покинули игровой зал и коп вернулся к своим обязанностям, довольный, что мы больше не его забота.
— Ты гордишься собой, Гуннар?
— А ты? — парировал тот с таким праведным негодованием, что отец спрятал глаза.
— Есть вещи, которых ты не в силах понять.
— Я понимаю гораздо больше, чем ты думаешь.
Вмешалась Кирстен, стараясь предотвратить назревающую ссору:
— Папочка, пожалуйста, вернись домой.
Отец ответил не сразу. Вместо этого он посмотрел на Гуннара и Кирстен, словно выискивая ответ в их лицах, но на них мало что можно было прочитать — в этом отношении они были истинными детьми своего отца.
— Ваша мама ничего вам не сказала? — спросил он.
— Не сказала чего? — отозвался Гуннар. — Что вы расходитесь? Конечно сказала.
Странно, что отец не сообщил им об этом лично. Даже если они знали, все равно он обязан был сказать им своими собственными словами.
— Я извещу вас, где остановился, как только сам это узнаю, — проговорил мистер Умляут. — Так что беспокоиться не о чем.
— Еще как есть о чем беспокоиться! — Гуннар подошел к отцу вплотную. Все это время он держался на расстоянии, как будто между ними маячила невидимая стена, а теперь ступил прямо внутрь этой стены.
— Папа, ты болен, — сказал он и бросил взгляд на казино, полное шума, звяканья монет и азарта, затем опять обернулся к отцу: — Ты очень болен. И, думаю, если ты не предпримешь меры... если не прекратишь играть... игра погубит тебя.
Однако мистер Умляут не проникся. У меня создалось впечатление, будто он подтянул стену ближе к себе, так что Гуннар опять очутился по ту сторону.
— Это вам ваша мама говорит?
— Нет, — сказала Кирстен. — Мы сами додумались.
— Благодарю за беспокойство, — сказал отец, как будто беседовал с посторонними, а не с собственными детьми. — Со мной все будет хорошо.
— А с ними? — спросил я. Может, я тут и был сбоку припека, но у меня тоже имелось что сказать.
И тогда он набросился на меня:
— А тебе какое дело? Что ты знаешь о нашей семье? Что ты вообще понимаешь?!
— Не смей кричать на него! — оборвала его Кирстен. — Он, во всяком случае, рядом, когда нам нужна помощь. И когда не нужна тоже. — (По-моему, это лучшее, что можно сказать обо мне.) — Он, по крайней мере, не болтается неизвестно где день за днем, проигрывая последний пенни! Сколько ты проиграл, папа? Сначала машину, теперь дом...
— Вы не понимаете! — рявкнул он так, что другая семья, заселяющаяся в отель, вздрогнула. Они украдкой поглядывали на нас из-за горы своего багажа, делая вид, что не обращают внимания. Мистер Умляут понизил тон. — Машина, дом — мы все равно потеряли бы их, не в этом месяце, так в следующем. Пара-тройка долларов, что я тут проиграл, не имеет значения.
Похоже, он и вправду верил в это, и впервые за все время я понял, с чем столкнулись Гуннар и Кирстен. Мистер Умляут когда-то был адвокатом. Это значит, что он способен найти блестящие и убедительные аргументы, чтобы оправдать несчетные часы, дни и недели, проведенные им в казино. Уверен — если бы я дал ему возможность изложить все соображения, он даже меня убедил бы. Присяжные сплошь и рядом отпускают на свободу виновных, так ведь?
И тут Гуннар сбросил авиационную бомбу. Я даже не подозревал, что у него имеются такие боеприпасы.
— Мама забирает нас обратно в Швецию, — сказал он. — Мы уезжаем навсегда.
