ступеням и бросилась в отцовские объятия.
— Мое дорогое дитя, — твердил Веселунг, ласково поглаживая ее по спине. — Ну-ну, успокойся же. Твой старый отец снова с тобой. — Он успокаивал ее, как будто это она, а не он сам вот-вот зарыдает. — Моя маленькая Гиацинта! Милая дочь!
— О, отец, я так рада, что ты вернулся!
— Я тоже, дитя мое. Теперь я должен обратиться к народу, а потом мы расскажем друг другу все, что с нами произошло за это время.
Веселунг выступил вперед на один шаг и произнес речь:
— Народ Евралии! (Приветственные крики.) Мы вернулись из долгого и опасного похода (Овации.) в объятия (Бурные овации.) наших матерей, жен и дочерей. (Продолжительные овации.) В честь нашей великой победы объявляю завтрашний день государственным праздником Евралии. (Бурные овации.) Теперь разрешаю вам разойтись по домам и надеюсь, что каждого из вас ждет такой же теплый прием, какой ожидает меня в моем милом доме.
Тут он повернулся и снова заключил дочь в объятия, и если взгляд его скользнул над ее головой в направлении сада графини, то это не так уж важно и в этом, без сомнения, виновата планировка замка.
Последовала буря приветственных возгласов. Разом пять тысяч глоток проревели военный клич Евралии «Хо, хо, Веселунг!», и люди радостно разбежались по домам. Веселунг с Гиацинтой вошли во дворец.
— Теперь, отец, — сказала Гиацинта после того, как король переоделся и подкрепился, — ты должен мне все подробно рассказать. Даже не верится, что все кончилось.
— Да-да, — ответил Веселунг, — все кончилось. Я думаю, я даже уверен, что с этой стороны нам больше ничего не угрожает.
— Скажи, король Бародии принес извинения?
— Он сделал больше: он отрекся.
— Почему?
— Потому что… — Веселунг вовремя спохватился. — Ну, потому что я собственноручно нанес ему смертельный удар.
— О, отец, как это жестоко!
— Не думаю, что он сильно пострадал, дорогая. Скорее это был удар по его чувствам. Смотри-ка, что я тебе привез.
Он вынул из кармана маленький сверток.
— О, как интересно! Что это?
Король развернул пергаментную бумагу и извлек пару рыжих бакенбард, аккуратно перевязанных голубой шелковой ленточкой.
— Отец!
Он взял одну из них и предъявил Гиацинте.
— Смотри, вот в это место угодила стрела Генри Малоноса. Между прочим, — добавил он, — Генри женился и остался в Бародии. Удивительно, как после войны мысли человека принимают матримониальное направление. — Он выжидательно помолчал и покосился на дочь, но она все еще была поглощена бакенбардами.
— Что мне с ними теперь делать? Не могу же я посадить их в саду.
— Думаю, их можно прикрепить к флагштоку, как мы это сделали в Бародии.
— Мне кажется, это будет не очень-то благородным жестом теперь, когда бедняга умер.
Веселунг оглянулся, чтобы удостовериться, что в зале нет лишних ушей.
— Ты умеешь хранить тайны? — спросил он многозначительно.
— Конечно, — сказала Гиацинта, сразу же решив, что она поделится секретом только с Лионелем.
— Тогда слушай.
Он рассказал ей о тайной вылазке в неприятельский лагерь в палатку короля Бародии, о письме короля Бародии. Он рассказал все, что он говорил и делал и что делали и говорили все остальные, и его удовольствие было столь явно и столь невинно, что даже посторонний проникся бы к нему искренней симпатией.
А Гиацинте он казался самым милым из отцов и самым замечательным из королей.
Но мало-помалу дошла очередь и до того, о чем говорил Лионель.
— А теперь, — попросил Веселунг, — расскажи, что вы все тут поделывали без меня.
Он ждал, гадая, понимает ли Гиацинта, что «все» означает в основном графиню.
Гиацинта подвинула кресло и села рядом с ним.
— Отец, — сказала она, погладив его по руке, — у меня действительно есть новости.
— Ничего о гра… ничего серьезного, я надеюсь? — с тревогой проговорил Веселунг.
— Это довольно серьезно, но довольно мило. Отец, дорогой, ты не возражаешь, если я выйду замуж?
— Девочка моя, как же я могу возражать? Дай-ка подумать, ведь недавно ко мне обращались не то шесть, не то семь принцев. Я послал их совершать разные подвиги. Но, пожалуй, они уже должны были бы вернуться. Тебе о них ничего не известно?
— Нет, отец, ничего. — Гиацинта едва заметно улыбнулась.
— Ну, значит, им не повезло. Ничего страшного, дорогая, мы с легкостью раздобудем новых претендентов. На самом деле я совсем недавно об этом думал. Надо устроить небольшое состязание и сообщить о нем в соседние страны. Недостатка в кандидатах не будет. Интересно, этот семиголовый бык… Он, правда, староват, но на последнего принца его хватило. Мы могли бы…
— Мне не нужны никакие претенденты, — мягко возразила Гиацинта. — Один уже есть.
— Моя дорогая, вот это действительно сюрприз! Расскажи все по порядку. Какой подвиг он совершил?
Гиацинта знала, что без этого вопроса не обойдется. В наше время ее бы спросили: «Какой у него годовой доход?» Должен же мужчина как-то показать, чего он стоит.
— Пока никакого. Он только что приехал. Он был так добр ко мне, и я уверена, что тебе он тоже очень понравится.
— Хорошо, хорошо, мы для него что-нибудь придумаем. Может, все-таки этот семиголовый бык… Между прочим, кто он такой?
— Он приехал из Арабии, и его зовут…
— Удо, конечно.
— Отец, но это не Удо, это Лионель.
— Лионель? Кто бы это мог быть? — с сомнением проговорил Веселунг.
— Он… он… Отец, вот он! — Гиацинта подбежала к дверям. — О, Лионель, ты как раз вовремя. Расскажи, пожалуйста, моему отцу, кто ты такой.
Лионель низко склонился перед королем.
— Прежде чем я вам все объясню, Ваше Величество, позвольте от всего сердца поздравить вас с вашей славной победой над Бародией. Из того немногого, что мне удалось узнать, я уже понял, что это самая замечательная из всех самых замечательных побед. Но, конечно, я был бы счастлив услышать все подробности из уст самого победителя. Правда ли, что вы, Ваше Величество, под покровом ночи проникли в палатку короля Бародии, вызвали его на смертный бой и сразили?
В глазах юноши король увидел располагающую серьезность, и сразу становилось понятно, что он от души завидует такому славному приключению.
Веселунг находился в довольно затруднительном положении. Конечно, он мог бы выслать
