Наконец заскрипели двери в сенях, ребята вздрогнули.
Послышались голоса. Из-за угла хаты показались незнакомец в синем пальто и дед Брыль. Дед был без шапки, в серой жилетке, но подпоясанный узким поясом, на котором болтался привязанный ножик. Над седой головой старика, подымаясь из коротенькой трубки, вился легкий голубой дымок.
— Так что ничего, товарищ, не выйдет, — говорил взволнованный дед Брыль. — И не говорите. Не могу, да и все…
— Но ведь это государственной важности дело, — возразил неизвестный. — Научная работа… Можем поговорить с председателем.
— Нет, нет. Ему нельзя об этом говорить. Человек он строгий. Я-то уж его знаю…
— Все же вы хорошенько подумайте, Антон Николаевич. Когда мы сказали президенту о вас, он сразу же одобрил наше предложение… Без вашей помощи нам все равно не обойтись… Дня через четыре я снова заеду…
Генька толкнул Леньку под бок и зашептал:
— Слышал? Президента упомянул… Видно, заграничная птичка… Смотри и слушай внимательно…
Увидав хлопцев, незнакомец и дед Брыль умолкли. Молча проводив своего гостя до машины, дед Брыль попрощался с ним за руку и отошел в сторону. Так и стоял он до тех пор, пока машина не развернулась и не исчезла из виду.
Тогда, засунув руки в карманы таких же серых, как и жилетка, штанов, дед Брыль самодовольно улыбнулся.
— Видали, жевжики?
— Видали.
— Знаете, кто это такой и откуда ко мне приезжал?
— Нет, не знаем.
— То-то и оно. А я знаю. Они еще не раз приедут. Только ничего из этого, жевжики, не выйдет. Не так-то легко обмануть деда Брыля…
Последние слова старик промолвил с какой-то задумчивостью. Потом вынул трубку изо рта, выдохнул дымок и медленно побрел на свой двор.
Часто так бывает: живут люди рядом друг с другом всю жизнь, встречаются каждый день, пожалуй, каждый час, а что у каждого из них на душе, чем они живут, о чем думают — не знают.
Так было и со сторожем Брылем.
Есть в деревнях такие дома, в которых за день перебывает половина односельчан, а есть и такие, куда редко кто заглядывает. К последним относилась и хатенка старого сторожа.
После того как дед Брыль исчез за углом своей хаты, хлопцы, так ничего и не узнав, собрались было уже уходить домой.
Но Мечик вдруг зашептал:
— Стойте, подождите! Я покажу вам кое-что интересное…
Ребята окружили Мечика. Подошел даже Генька.
— Ближе, ближе, — шептал Мечик. — Становитесь вот тут и смотрите вон туда. Ну, видите?
Хлопцы взглянули туда, куда показывал Мечик, и замерли от удивления… Даже Генька, который всегда хвастался, что немало повидал и много знает, и тот был поражен.
Представьте себе чисто подметенный небольшой дворик, в центре которого росла высокая, с громадной кроной липа. Дерево распростерло свои могучие ветви на весь дворик и на всю хату старика. Укрывался под этой липой и крошечный хлевок, пристроенный к сеням.
Но то, что так поразило ребят, находилось под крышей. Взглянув туда, Генька даже вздрогнул и невольно отшатнулся от частокола.
Огромная, покрытая темно-бурыми перьями, птица почти на два метра стремительно развернула свои могучие крылья и рвалась ввысь. Немигающими оранжевыми глазами птица зорко смотрела на хлопцев, тяжелый и кривой клюв готов был нанести смертельный удар по голове.
Хлопцы боязливо пригнулись к самой земле. Только один Мечик не испугался. Тихо засмеявшись, он объяснил:
— Она уже минут десять вот так подымается и подняться не может. Не иначе, как старый врун прибил гвоздями ее кривые когти к жердине…
Хлопцы снова стали приглядываться к невиданной и страшной птице, место которой в дремучем бору, где-нибудь в высоких каменных горах либо над безлюдными бескрайними просторами степей, а не в этом дворике, мимо которого каждый день громыхают тракторы и идут на работу колхозники.
— А-я-яй, какой коршун!
— Коршун?! Это орел! — уверенно заявил Генька.
— Первый раз вижу… Он же больше гуся! Он же овечку подымет…
— Тсс… Тихо! — зашипел Мечик.
Хлопцы притихли и продолжали молча наблюдать за страшным пернатым хищником, замершим на взлете. Мечик сразу догадался, что это чучело, видимо, недавно изготовленное дедом Брылем.
Но где ему удалось подстрелить этого огромного орла? Мечик ни разу не видел таких птиц вблизи колхоза. Может, дед Брыль встретил ее в пуще, где-нибудь в темных и непроходимых дебрях, куда редко ступает нога человека… Темная лесная гряда этой пущи всегда манила ребят к себе, пробуждала неуемную страсть к путешествиям и приключениям.
Начинало смеркаться, а хлопцы все еще, словно зачарованные, продолжали смотреть на удивительную птицу. Стояли они в полном молчании, никто из них даже не пошевелился. Так же тихо и безмолвно было и в хате старого сторожа. И вдруг дверь сеней широко распахнулась. Сперва показался длинный ствол берданки, а затем и дед Брыль. Старик был теперь в серой суконной свитке, подпоясанной веревкой. На голове красовалась заячья шапка-ушанка.
Замкнув дверь, старик подошел к орлу.
— Мге-ге… кхе… кхе, — услышали ребята его голос. — Пойдем в хлев… А то как бы тебя тут дождик не замочил…
С этими словами дед Брыль поднял орла вместе с жердиной высоко над головой. В этом положении хищная птица обрела еще более грозный вид, ее крылья, казалось, разметнулись шире прежнего. А дед Брыль вдруг стал похож на охотника из бескрайних степей, на того, кто ловит лисиц и травит волков с помощью беркута… И Мечик представил себе старого сторожа уже не в грубой суконной свитке, а в тонком шелковом халате, мягких, сшитых из сыромятной кожи сапогах. Вместо веревочной подпояски его украшал легкий шерстяной пояс. Свистнет сейчас дед Брыль, и появится перед ним быстрый, как молния, степной конь…
— Беркут! Это беркут… — вспомнил наконец Генька, видевший много раз эту птицу на картинках.
А дед Брыль между тем подержал немного птицу в руках, внимательно осмотрел клюв и когти, расправил упругие перья на могучих крыльях и понес ее в хлевок. Еще через минуту, закрыв дверь хлевка, старик вскинул на плечо берданку и пошел на свой пост.
Все, что увидели хлопцы во дворе деда Брыля, было удивительным и непонятным. В колхозе никто всерьез не считал старика хорошим охотником. Над ним даже подшучивали, особенно после случая с белым хорьком… Произошло это зимой…
Белый хорек жил на Высокой гряде, в старом заброшенном сарае. Убежище хищника было совсем недалеко от деревни — всего каких-нибудь триста-четыреста шагов. Летом он переправлялся через речку по узким мосткам возле ольховых зарослей. Зимой на снегу он прокладывал за ночь около десятка следов. И неопытным людям казалось, что не один, а по меньшей мере пять-шесть хорьков поселилось в полуразрушенном сарае.
Заведующая птицефермой Алеся Варивончик, увидав утром свежие звериные следы, вздрагивала и бегом бросалась в курятник. Прошло два дня, как хищник пронюхал на птицеферме богатую добычу и стремился пробраться в помещение.
Хорька несколько раз видели в светлые лунные ночи и рассказывали, что он совсем белый. Увертливый и быстрый, он, как привидение, молниеносно исчезал из виду.
А по утрам та или иная хозяйка подымала вопль. И все уже знали, что причиной тому был белый хорек, неуловимый и зловредный, как лисица. В свою нору под сараем он таскал только цыплят. У кур, которых трудно было утащить, он перегрызал горло и высасывал кровь.
За одну ночь хорек успевал уничтожить до десятка кур.
— Это не хорек, а чистый дьявол, — вздыхала бабка Аксинья, работавшая на ферме. — Прямо беда какая-то!
— Еще что выдумаешь! — кричал на нее старик. — Оглянуться не успеешь, как твой дьявол в мой капкан попадет.
— А разве вы знаете, как его изловить? — спрашивал, выведывая у деда охотничьи секреты, Генька Шимковец.
Дед презрительно ухмылялся.
— Пхе, я да не знаю! Когда я был еще вот таким, как ты, живых волков голыми руками брал. А сколько медведей в своей жизни на рогатину посадил!..
Дед Брыль, наверно, врал про свои охотничьи подвиги. Где и когда он видел тех медведей? Но рассказывал старик так складно и с такими подробностями описывал собственное геройство, что трудно было не поверить. Правда, разговоры о своем славном охотничьем прошлом дед вел только с десяти-двенадцатилетними ребятишками. Откуда этим гражданам было знать, что происходило сорок и больше лет тому назад. Разве что из книжки.
— Ты эту зловредину, хорька, ликвидируй как класс, — дал деду Брылю строгий наказ председатель колхоза. — Еще, лихо возьми, заберется на ферму. А там — тысяча леггорнов. Это тебе не шутка!
