На куртке учителя блеснули золотые нашивки. Он отдаёт распоряжения. Он не боится шторма. Пусть огромные волны преграждают ему путь. Капитан спокоен.
Капитан смотрит на часы.
* * *
На перемене к Алёше подошёл Кижаев. Не взглянув на Наталью, он спросил:
— Чего она будет над тобой шефствовать?
Алёша не нашёлся сразу что ответить.
— Я же не сам. Меня с нею посадили, — объяснил он.
— Я бы с ней ни за что не сел, — заявил Кижаев, — хоть она тресни!..
— Ну и пожалуйста, — обиделась Наталья. — Могу пересесть. А тебе, Кижаев, завидно! Я вот возьму и пожалуюсь Ивану Мелентьевичу.
— Чего? — Василий даже свистнул. — Беги, жалуйся.
Кижаев больше не задавал вопросов Алёше и не глядел на Наталью, которая гордо восседала рядом с новеньким.
— Ты помнишь мальчика, который рубил крапиву? — спросил Алёша у мамы. — Это Кижаев.
— Ты сидишь с ним за одной партой?
— Нет, меня пока посадили с Наташей.
— Почему пока?
— Я не знаю.
Алёша сказал «пока», потому что надеялся: может, Чиликина от него откажется или он сам переберётся за другую парту.
— Так что же этот Кижаев? — спросила мама.
И Алёша рассказал ей, как после уроков Иван Мелентьевич принёс петуха.
— Понимаешь, красивый петух… Вот такой! — Алёша развёл руки. — Он сделан из жести. Он — флюгер. Он будет поворачиваться и показывать, откуда дует ветер. Иван Мелентьевич сделал его сам. Он его счеканил!.. А ещё для этого петуха — только, наверное, раньше — он устроил на крыше шпенёк… Понимаешь?.. «Мы его сейчас туда водрузим», — сказал Иван Мелентьевич. Он хотел сам лезть на крышу, А Кижаев сказал: «Давайте я!» И полез… — Алёша продолжал с восторгом: — Полез по лестнице, и Иван Мелентьевич ему не запретил. Кижаев долез до самой крыши, посадил петуха на шпенёк. Теперь у нас свой флюгер!
— Какой выдумщик у вас Иван Мелентьевич! — похвалила мама.
А сын видел перед собою Кижаева, одного Кижаева. Вот у всех на глазах Кижаев взбирается по лестнице. Он держится за лестницу только одной рукой — в другой руке у него чеканный петух головой вниз, с золотым гребешком. Иван Мелентьевич стоит на земле, поддерживает лестницу и спрашивает:
«Василий, ты видишь шпенёк?»
«Ага!»
Василий шагает по покатой крыше.
«Теперь насаживай!.. Свободно вращается?» — спрашивает учитель.
Ветер легко поворачивает флюгер и треплет Кижаеву волосы.
Кижаев не спешит спускаться на землю.
«Отсюда озеро видать и запруду!» — сообщает он.
Алёша не смотрит на вращающегося петуха. Он не сводит глаз с Кижаева, который оглядывает окрестности.
«Ну спасибо, Василий!» — говорит Иван Мелентьевич.
И Кижаев спускается вниз.
Вместе с ребятами он тащит лестницу под навес. А Иван Мелентьевич любуется своим творением.
«Каждый из вас может соорудить нечто подобное у себя дома», — говорит он.
* * *
— Какой же флюгер будет у нас, на нашем доме? — спрашивает мама.
— Я ещё не придумал, — отвечает Алёша.
Он и не пытался ничего придумывать.
Вечером, когда с работы пришёл папа, мама ему стала рассказывать про первый школьный Алёшин день, про Ивана Мелентьевича. И про флюгер.
Алёша прервал её упрёком:
— Ты разве забыла, кто лазил на крышу?
— Кто же лазил? — спросил Пётр Николаевич.
— Кижаев.
— Отважный человек, — сказал папа.
— Конечно, отважный! Никто, кроме Кижаева, не смог бы взобраться так высоко. Никто!
* * *
Алёша сам никогда не лазил по крышам. Он не знает, что для Кижаева это дело привычное. Мало того, Кижаеву даже попадает, если он влезет на крышу без надобности.
«Я тебе побалую! — ворчит на него дед. — Гляжу — шастает вокруг трубы! А зачем?..»
«Кот там», — оправдывается Василий.
«Кот без тебя спрыгнет. Нечего озорничать, крыша — не ветла!»
Алёша ещё не знает, как Василий лазает по деревьям!
Один раз Василий полез на ветлу к сорочьему гнезду. Ребята спорили — не долезть. А он полез. Ободрался, разорвал штаны. Потом дед его стыдил, обзывал разбойником и даже хотел отхлестать хворостиной. Этого Алёша не знает, как не знает и других доблестей Василия Кижаева…
В тот вечер, ложась спать, Алёша радовался: он завтра пойдёт в школу, увидит Кижаева, и если тот опять спросит, зачем он сидит с Чиликиной, Алёша скажет: «Я очень хочу сидеть с тобой. Давай попросим Ивана Мелентьевича!» — «Давай!» — согласится Кижаев.
* * *
Уже во сне, пыля босыми пятками, Алёша мчался по дороге за Кижаевым.
«Айда! Айда!» — кричал Кижаев.
И Алёша бесстрашно прыгал вслед за Василием через глубокие канавы, заросшие крапивой.
Утром Алёша шёл в школу вместе с Натальей. Наталья осуществляла своё шефство с первого дня. Ей поручили — она выполняет. Алёша не слушал, что она говорила. Ему было важно поскорее увидеть Кижаева.
— Идут! Идут! — закричал кто-то.
Дверь в класс распахнулась. Что там творилось! Алёша остановился на пороге.
— Тара-бум-бум!! — играли на губах федосеньские.
Наталье это даже понравилось. Ещё бы, Кижаев её встречает, держит на плече палку, как ружьё.
— Тара-бум! Тара-бум!
Кижаев смешно промаршировал и отдал Алёше честь.
А федосеньские ещё громче:
— Бум! Бум-бум!.. Тара-бум!..
— Умора! — хохотала Наталья.
Алёше было не смешно. Алёша не узнавал Кижаева, который стоял перед ним навытяжку.
От неожиданного, нелепого шума у Алёши кружилась голова.
Кижаев мешал Алёше подойти к парте.
«Пожалуйста, пусти», — хотел ему сказать Алёша. Но в классе появился Иван Мелентьевич, и всё стихло.
* * *
Разговор в учительской шёл с глазу на глаз.
— Кто тебя надоумил? — возмущался Иван Мелентьевич.
Кижаев не чувствовал своей вины.
— Я же понарошку.
И только после того, как Иван Мелентьевич ему разъяснил, что нет ничего гнуснее, чем насмешка над тем, кто её не заслужил, Кижаев признался:
— Разве я над новеньким насмешничал? Я над Чиликиной.
— Зачем?
— Чиликина больно воображает. Я бы на месте этого Бодрова под её начало не пошёл! Ни за что! Хоть она тресни!
Несмотря на такое откровенное признание, учитель не простил Василию его глупой шутки. Наталья? С неё как с гуся вода. А новенький оскорблён.
— Поглядел бы я на тебя, очутись ты на месте Бодрова, — сказал Иван Мелентьевич. — И учти: если ещё раз увижу такое, считай, что ты больше не мой ученик. Понятно?
«Не мой ученик!» Такого Иван Мелентьевич ему не говорил ещё никогда.
— Имей мужество помириться с Бодровым, — сердито сказал учитель напоследок.
Вернувшись в класс, Василий поглядел на Алёшу, который сидел не поднимая головы. И ему очень захотелось сказать: «Ну-ка, Бодров, подвинься маленько», и сесть с ним рядом.
Но он плюхнулся за свою парту и даже не обернулся.
Алёша не читал. Он просто уткнулся носом в книгу. Он ещё не совсем разобрался в игре, которую придумал Кижаев. Но если бы Кижаев затеял её опять, Алёша сразу бы убежал домой, убежал бы без всякого разрешения.
— Ему знаешь как влетело? — шептала Чиликина.
Алёша не хотел знать…
* * *
Алёша вернулся домой сумрачный.
— Что было сегодня в школе? — спросила мама.
— Ничего.
— Как это ничего? У вас не было уроков?
— Были. Иван Мелентьевич нам объяснял.
— А потом?
— А потом я пошёл домой.
— А твой Кижаев?
— Кижаев тоже пошёл домой.
Алёша не мог рассказать маме о том, как Кижаев командовал парадом и как ему хотелось убежать домой и никогда больше в школу не возвращаться.
Прошла почти делая неделя. Кижаев вёл себя тихо — не нарушал мира даже с Кисляковым. Но всё было напрасно: Иван Мелентьевич его просто не замечал. Не замечал — и всё. Кижаев искал виноватого. И так выходило, что виноватым был совсем не он, а Бодров. Если бы Василий был на месте Бодрова, он бы раскидал ребят, наподдал всем по очереди, и Иван Мелентьевич ничего бы не заметил. А Бодров шёл молчком, как связанный.
Но постепенно уверенность покидала Василия. «Имей мужество помириться с Бодровым», — сказал ему Иван Мелентьевич.
А как помириться?
Василий, встречаясь со строгим взглядом учителя, опускал виноватую голову, но решиться на первый шаг к примирению не мог. «Чего я ему скажу, Бодрову?» Он не знал, что Алёша только и думает о том, чтобы заговорить с Кижаевым. Ему просто необходимо с ним поговорить. Сколько раз он хотел подойти к Василию и сказать: «Ты думаешь, я на тебя обижаюсь? Я уже давно не обижаюсь». Но всё никак не может решиться. Ему казалось, что Кижаев буркнет в ответ: «Обижайся сколько хочешь! Мне-то что!»
