Не буду рассказывать про все мои сумасшедшие попытки привлечь его внимание. Были среди них и очень милые, как сказала бы Дина, и совершенно безумные. Из милых, к примеру, моя попытка разбудить его в конце обеденного сончаса силой взгляда. Так что когда он проснулся – скорее из-за настойчивого требования воспитательницы – я нависала над ним, испепеляя влюбленным взглядом.
Что касается сумасшедших попыток, то тут первым делом на ум приходит зубная паста. Ну кто из детей не пробовал зубную пасту? Не в смысле, чистить ею зубы, понятно, что все знают, какова она на вкус. Но кто пробовал ее есть? Что, нет таких? А, нет, вот вижу, одна подняла руку… Приветствую тебя, сестра по разуму!
Короче, дело было так. Я регулярно ела зубную пасту по утрам. Детская – она же такая сладенькая, с разными вкусами, как сок. Или, точнее, как жвачка. Даже пахнет похоже. Не ложками ела, конечно, а так, понемножку. По зубной щеточке. И вот в одно прекрасное утро меня озарило: раз я ем, значит, и другие едят. Но есть ведь такие несчастные, для которых возможность полакомиться зубной пастой дается столь же редко, как торт на праздник.
Умыкнув тюбик пасты из ванной, я понесла его в детский сад. Там я стойко дождалась, когда мы пойдем на прогулку. Потому что в самом детском саду, в группе, мою диверсию быстро бы разоблачила воспитательница или нянечка. А на прогулочной площадке детского сада мои шансы незаметно угостить объект моей страсти запретным лакомством многократно увеличились бы.
Вовка оказался умнее меня. Он отказался есть пасту. Зато предложил ее нашей общей подруге Оксане… Но и она оказалась не по возрасту умна. Я готова была выть от провала операции, тем более что Вовка и Оксана принялись предлагать мою пасту всем подряд. Я стояла с кислой миной, вяло улыбаясь, и наблюдала, как сопливые и слюнявые одногруппники прикладываются к моей вкусняшке.
Идиллию разрушила воспитательница. Далее со слов моей мамы: «Меня на работе вызывают к телефону, там воспитательница в трубку смеется. Ваша дочь, говорит, зубную пасту притащила и всех ею накормила. А я смотрю на прогулке – все в чем-то белом перемазанные бегают – и ничего понять не могу! Перепугалась, думала, они известку где-то откопали и наелись. Думала, уже «Скорую» вызывать – не признаются же! Мало ли, вдруг отравились… А тут вижу – ваша Сашенька в уголок забилась на веранде и торопливо остатки зубной пасты из тюбика себе прямо в рот выдавливает. И плачет, плачет!..»
Так бесславно окончилась та история. Да и вообще вся история целиком. Потому что постепенно я стала умнеть и замечать, что Вовка больше внимания уделяет не мне, а Оксане. Моя подруга была хрупкая миниатюрная брюнетка, волосы ей стригли под каре, она была хорошая девочка, хотя, может, меня и раздражала порой ее нарочитая слабость и всегда сухие шершавые ладошки. Оксана отвечала Вовке полным равнодушием. Так что лучше бы ему было обратить внимание на меня, но к тому времени, как он мог бы это сделать, влюбленная пелена с моих глаз спала и я поумнела окончательно.
Случилось это уже классе в третьем. Моя семья после того, как я окончила детский сад, переехала в другой район, и ни Оксану, ни Вовку я больше не видела. Но продолжала по нему сохнуть. И вот как-то раз я набралась смелости и отправилась через весь город навестить моего возлюбленного. Дверь мне открыл по-прежнему высокий Вовка, но лучше бы я сразу ослепла, чем увидеть такое… В общем, Вовка оказался рыжим. И с мелкими кудряшками на голове. Будто ему мама каждый вечер перед сном бигуди накручивала. Да вот, кстати, когда я в ужасе после этого свидания вернулась домой и поставила свою маму в известность, что тот самый красавец Вовка из садика порыжел и волосы у него теперь как у барашка, она ответила: «Так он всегда таким был, я еще удивлялась, что тебе в нем так понравилось…»
Понимаете, о чем я? Влюбленные люди – слепые люди. Они награждают своим вниманием недостойных. Стелются перед ними, горы готовы свернуть ради объекта своей любви. Потом выходят за них замуж. Потом разочаровываются и растят своих влюбленных в кого-то детей всю жизнь рядом с некрасивым, глупым, чужим человеком.
Так что имейте в виду: главное, когда влюбляетесь, не давать вашей влюбленности возможности пустить корни. Гоните ее из своего сердца поганой метлой! Не позволяйте ей себя одурачить. Потому что за ошибки вы будете расплачиваться потом всю жизнь. Я это в свои тринадцать лет давно уже твердо усвоила и не собиралась заигрывать с Никитой, как бы мне этого ни хотелось.
– Дина, дурочку не гони, – разозлилась я. – В моей комнате сидят двое парней, ни одного из них я сюда не звала. Либо ты сейчас же объясняешь мне, в чем дело, либо они выметутся отсюда!
Дина поджала губы, и я решительно направилась в свою комнату. Но тут она не выдержала – а я знала, что не выдержит, слабачка! – и бросилась мне наперерез, торопливым шепотом умоляя:
– Саша, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, ну остановись же! – скороговоркой проговорила она, схватив меня за руку и повиснув на ней, как якорь. Я замедлила ход и двигалась теперь черепашьим шагом, но не потому, что мне было тяжело от нее отцепиться и привести угрозу в исполнение, а просто я хотела хорошенько припугнуть Дину, раз уж она дала слабину. Пусть не смеет мне больше врать!
Так я протащила ее на буксире и остановилась только перед самой комнатой. Из нее на нас недоуменно смотрели Дрозд с Никитой. Я наконец стряхнула со своей руки Дину и, стараясь не смотреть на Никиту, чтобы не покраснеть, буркнула:
– Чай забыли!
После чего мы немедленно вернулись с Диной на кухню.
– Ну рассказывай, подруга! – потребовала я.
– Да что тут рассказывать! – сердито ответила Дина. – Я Никиту для тебя пригласила. У тебя же нет парня? Вот теперь будет.
Она надула губки, прикидываясь обиженной и, видимо, рассчитывая, что я попрошу прощения за то, что она оказалась перед парнями в столь глупой ситуации. Ну еще бы, расфуфыренная барышня виснет на руке у своей подруги, одетой кое-как, да и вообще в подметки ей не годящейся! Я видела Дину насквозь, поэтому довольно резко сказала:
– В сводницы записалась, что ли? Я тебя о таком одолжении не просила.
– Не хочешь – как хочешь, – неожиданно фыркнула Дина и ядовито пообещала: – Тогда у меня будет сразу два парня!
– Да хоть десять, – холодно отрезала я. – Мне-то что.
На том и остановились. В комнату мы вернулись молча. Вот так Никита пробежал между нами, словно черная кошка. И на тот момент я даже не представляла себе, насколько она была черной – без малейшего белого пятнышка, да-да, совершенно как смоль. Без надежды на примирение.
Никита отказался от бутербродов и чая. Он вообще держался в сторонке все время, пока мы были дома. Бродил по комнате, стены разглядывал… Было бы что на них разглядывать! Года два назад именно я настояла на том, чтобы обновить в моей комнате обои, и сама выбрала новые, эти вот. Их наклеили поверх старых детских, с однотипным повторяющимся рисунком – Винни Пухом, идущим куда-то в обнимку с бочонком меда.
Нынешние обои первое время были моей гордостью, но теперь и они приелись. Меня так и подмывало либо содрать их местами, чтобы таким образом ускорить обновление, либо обклеить их постерами.
Никита бродил по комнате и честно читал надписи на обоях, сделанные крупными разноцветными буквами: LOVE FUN, SIT BACK AND RELAX, I LIKE MUSIC, LET’S PARTY, DON’T WORRY – и прочее, прочее, прочее… Я искоса наблюдала за ним и постепенно начинала злиться, потому что казалось уже, что этот маятник никогда не остановится.
Дина тоже злилась. Но не на Никиту, а на меня, по трем причинам: я не выказала благодарности за то, что она позаботилась обо мне и пригласила для меня самого симпатичного на настоящий момент парня из класса; время шло, а я никуда не собиралась, и мы могли опоздать на вечер; ни один человек в комнате не желал замечать ее нервного состояния.
Напряженную ситуацию, как всегда, разрулила мама. Она заглянула к нам в комнату всего лишь для того, чтобы убедиться, что мы уже готовы к выходу, а обнаружила, что сидим по разным углам и не разговариваем друг с другом. И ладно бы еще мы наготовленные ею бутеры поглощали, так ведь нет – стопка лежала на тарелках практически не тронутая, потому что Дрозд, как оказалось, наелся довольно быстро, про Никиту и Дину я уже сказала, а я стеснялась есть при мальчишках – был у меня такой комплекс.
Мне казалось, что все пялятся на то, как я ем, и ем я, разумеется, ужасно. Не то чтобы крошки и слюни летели в разные стороны, нет, конечно! Но есть на людях мне казалось противоестественным. Поглощение пищи – это же физиологическая потребность человека, к чему выставлять ее напоказ? Ведь когда мы хотим спать, мы не укладываемся где попало – на лавочках или бордюрах. Про туалет и говорить не надо. Вот и употребление пищи у меня входило в число потребностей, которые справлять надо исключительно наедине с самим собой или в кругу семьи.
