Валька захлопнул шкаф. Через стекло было видно, как книги попрыгали на свои места и, весело перемигиваясь, смотрели на озадаченного Вальку. Он показал им язык и побежал к Борьке Гусеву. Борька — настоящий друг и живет совсем рядом. А сейчас Борька был какой-то странный.
— Понимаешь… — начал Валька.
Борька кивнул.
— Значит, и от тебя?
Борька снова кивнул. Затем достал из-под шифоньера свой портфель и сунул его Вальке:
— Гляди…
Валька посмотрел. Портфель был тощий, поцарапанный и пустой.
— Бегу вчера, — рассказывал Борька, — из школы бегу. А тут горка. Знаешь, та, наша. Дай, думаю, прокачусь. Сел на портфель — вжжик! И книги — вжжик! Только это осталось. — Борька потряс пустым портфелем. — Пенал — и тот тю-тю!
— Уроки сделал? — спросил Валька.
Борька отрицательно замотал головой:
— Не-е… Как же делать? Учебников нет, почитать нечего. Скукота. И радио не работает. Хотел, понимаешь, с котенком поиграть, так он прячется, боится чего-то.
Из-под дивана выглянул котенок, настороженно прищурился на Борьку, на Вальку… и попятился обратно.
— Достанем? — предложил Валька.
И мальчики приникли к полу.
Под диваном, в самом дальнем углу, зеленые фонари освещали белые усы и темную переносицу.
— Не… Так его не достанешь, — остановил Борька Валькину руку. — Исцарапает еще. Свирепый, знаешь!.. Мясо у мамки спер — едва отняли. Рычит, кусается… Кис-кис-кис… Пусик-Пусик-Пусик Пу-у-усичка. Хоро-о-ший мой.
Котенок отодвинулся еще дальше и фыркнул пренебрежительно:
— Не хочу!
— Почему? — в один голос удивились Валька и Борька.
— Потому. — Котенок лапкой погладил пушистый хвостик. — Я с неграмотными не играю. Дикие они, кусачие.
— Сам ты кусачий! — возмутился Валька.
— Попадешься! — пригрозил Борька.
Котенок только лапкой отмахнулся:
— Как-нибудь!..
Мальчики посмотрели друг на друга и закричали вместе:
— Мы же учимся!
Котенок рассмеялся и руками всплеснул:
— «Учимся»!.. Разве так должны октябрята учиться. — Он приосанился и заговорил, как старшая пионервожатая. — Октябрята — наша надежда, они во всем должны следовать примеру своих старших товарищей — пионеров. В нашей школе четыреста двадцать пять пионеров, из них отличников сто тридцать семь, хорошистов — двести четыре, остальные взяли обязательства исправиться во второй четверти. На высоком уровне в школе проведены следующие мероприятия: неделя высокой успеваемости, месячник дружбы между учащимися младших классов, а также прочитана лекция…
Мальчики сидели перед диваном, как на школьном собрании: чинно сложив руки на коленях, глядя в пол. Жутко хотелось спать. А котенок выпил воды из графина, сказал:
— Прошу еще двадцать минут.
…Валька проснулся, но тут же снова закрыл глаза: очень хотелось спать. И в нахлынувшей дремоте он услышал где-то далеко прозвучавший голос отца:
— Уснул… Проходи, не бойся.
И Вальке показалось, будто кто-то засмеялся и сказал:
— Погаси свет. А то вдруг проснется…
Валька силился вспомнить, где он слышал этот голос, но тут свет погасили и зажгли другой. Валька сидел теперь в классе, а учительница Вера Ильинична рассказывала, как люди жили раньше, как жили их дети и что такое «отдать мальчика в мальчики». В классе было тихо, а когда Вера Ильинична проходила между рядами, все головы поворачивались за ней.
Вдруг в класс вошла завуч и сказала:
— Извините, Вера Ильинична, я на минутку… Дети, — обратилась она ко всем, — вы любите новогоднюю елку?
— Любим!!! — вместе со всеми закричал Валька.
— И подарки от деда-мороза ждете?
— Ждем!!!
Валька очень радовался, что скоро Новый год и елка, и не какая-нибудь обыкновенная, а школьная. Потом каникулы — целые две недели, почти как отпуск у папы. И Валька кричал: «Ждем!»
Завуч улыбнулась:
— Я так и знала. Знала, что любите, знала, что ждете. Тогда передайте своим мамам, чтобы они пришли в школу завтра к семи часам. Мы сообща что-то поделаем, о чем-то поговорим. Не забудете передать?
— Нет!!!
Валька тоже крикнул «нет» и засмеялся, как все. Но замолчал первым, замолчал сразу, вдруг, словно поперхнулся. А завуч строго брови сдвинула и досказала:
— Тот, кто забудет, или чья мама не придет, тот на елку допущен не будет и останется без праздника. Понятно?
— Поня-ятно!!!
Валька больше не кричал и не смеялся вместе со всеми. Воздух в классе сделался сухим и рыхлым, как вата. Он в рот набился и в горле застрял. И все вокруг стало другим: стены в классе не голубыми, а серыми, окна мутными, скособочившимися… Завуч говорит что-то, а Валька не слышит: вата, вата, вата… Душит она, глаза застилает, тяжело на плечи наваливается. Убежать бы куда, спрятаться…
— У кого мама занята или прийти не может, — пробился через вату голос учительницы, — пусть бабушка придет или папа. Без бабушек и пап настоящего праздника у нас не получится. Не так ли, Александра Григорьевна?
— Ммм… — Завуч оглянулась на учительницу. — Да, да, разумеется! И бабушки! И папы! Пусть все приходят!
Она почему-то покраснела, заторопилась и ушла, а Вера Ильинична стала рассказывать, как в прошлом году бабушки убирали елку, и как один папа нарядился дедом морозом и как его никто не узнал, а когда узнали, стало на празднике еще веселее…
Комок в горле размяк, проглотился, и неожиданно для себя Валька сказал громко:
— У меня папа умеет дедом морозом! Он за это приз получал!
Все засмеялись. И Вера Ильинична смеялась тоже, и Валька. В классе опять стало уютно и хорошо.
— А у меня бабушка придет, — тихо сказала девочка Горяева. — Только она старенькая, она только командовать умеет.
И в классе опять засмеялись, и все закричали: «А у меня!.. А у меня!..» Вера Ильинична в ладоши хлопнула, и все исчезло.
…Стало тихо, и кто-то сказал:
— Светает. Мне пора.
— Подожди, — сказал отец. — Ты и так редко ходишь.
— Знаешь… — медленно проговорил первый голос, — если бы у тебя… если бы не было мальчугана…
— Что тогда? — спросил отец.
— Ничего. Это я так…
Когда Валька открыл глаза, папы в комнате не было, настольная лампа не горела, а в окно били лучи утреннего солнца. Валька соскочил с кровати и босиком побежал в спальню отца. Кроме солнца — никого. Измятая постель, у кровати горка окурков. Раз, два, три… семь. Семь окурков. Всю ночь курил отец, с боку на бок ворочался. На подоконнике светлая гребенка лежит. Солнце падает на нее, зубчики светятся, вытягиваются, втыкаются в пол. Красиво. Валька взял гребенку: погасло все. Положил… Косым дождем брызнули лучики с подоконника в комнату. Взял — положил, взял — положил… Здорово. Красиво. И еще приколки на подоконнике. Одна, две… три приколки. Такими волосы закалывают, чтобы не рассыпались, чтобы на плечи не падали. Когда мама причесывается, причесывалась то-есть когда, она приколки во рту держала и вынимала по одной. Вот так: раз — и прикололась, раз — и прикололась…
Валька вздрогнул: это же мама положила гребенку на подоконник! И лишние приколки — тоже положила. Она всегда так делала… делает.
Конечно, это мама положила и ушла.
— Мама!
Дрогнули лучики, засветились ярче, и опять в спальне тишина.
— Мама!!!
И опять тишина.
Валька схватил гребенку, кинулся в комнату… на кухню… Оттуда в коридор… Дверь закрыта. Заперта.
— Папа! — крикнул Валька, прижимая гребенку к себе. Подождал и крикнул громче: — Па-апа!!!
Эхо раскатилось в пустой квартире и затерялось в углах.
Если старый трехколесный велосипед поставить вверх ногами, получится электростанция. Чтобы ток был, надо изо всех сил крутить педалями. И еще динамка нужна и фонарь.
— Ты никуда вечером ехать не собираешься? — спросил Валька, когда отец уходил на работу.
— Вечером? — Вальке показалось, что отец смутился. — Не собираюсь. — Вечером я, брат, буду дома и, это самое… возможно, не один.
— Как хочешь, — согласился Валька. — Велосипед тебе не потребуется?
— Думаю, что нет.
— Вот и хорошо, — сказал Валька и, когда отец ушел, снял с его велосипеда динамику и фару.
Фару Валька приколотил к стене между календарем и часами. Славно получилось. Вот велосипед только по полу ерзает, когда педали крутишь… Пришлось закрепить его гвоздями. И еще динамка не хотела прижиматься к велосипедному колесу. Валька и тут выход нашел — привязал динамку веревкой к кровати.
К обеду электростанция дала ток. Когда вернулся с работы отец, Валька сидел и без передыху крутил педали. Вместе с отцом пришла красивая высокая женщина, от которой сильно пахло духами.
— Та-ак, — сказал отец и переглянулся с красивой женщиной. — Вот мы и дома… Мой рационализатор, кажется, опять что-то изобрел.
