– Доктор! Не волнуйтесь вы зря, доктор! – пробовал успокоить его майор с забинтованной головой. – Я же сказал, мы ваше ходатайство учтём. Поступим по закону, но ходатайство учтём. Петровская будет отпущена, но штраф ей заплатить придётся. Сейчас её приведут.
– Приведут! – передразнил главврач. – Вы подумали, на что она будет годиться после бессонной ночи? Вы сможете сделать внутривенное грудному ребёнку? Я, например, не могу. А она – может. Она лучшая медицинская сестра. Только не сегодня. И общественное порицание мы ей вынесем.
– Я знаю, знаю, доктор, какая она сестра. – Майор показал на бинт. – Сама голову разбила, сама и перевязала. Вон её как раз и ведут.
И Володя увидел маму. Она не вышла из-за железной двери, а показалась в боковом коридорчике. Впереди неё шла милицейская девушка.
– Зря вы меня ведёте, – говорила мама девушке. – Я ещё раз повторяю, что отсюда не уйду.
Увидев Володю и главврача, мама на секунду удивилась, а потом отвернулась от них, как будто это были незнакомые ей люди.
– Вы, Петровская, свободны, извините, если что не так, – проговорил майор, как будто не слышал маминых слов. – Лучше бы нам с вами иначе встречаться, не здесь. Вот, подпишите. – Он придвинул какую-то бумагу. – А приглашение в суд для наложения штрафа мы вам пришлём.
– Не уйду я отсюда никуда. – Мама не стала расписываться и бумагу отодвинула. – Отпустите девушек, тогда и поговорим. Виновата я одна, а не они. Дайте мне десять минут на свидание с близкими и начальством, а потом я вернусь в камеру.
– Да отпустим мы ваших девушек, сейчас отпустим! – Майор просительно посмотрел на главврача.
– Петровская! Вы немедленно сядете со мной в машину, возьмёте у сына завтрак, Владимир тоже сядет с нами, и на работу!
– А девушек ваших мы сейчас отпустим, – повторил майор.
Только тогда мама согласилась уйти из милиции.
– Больше я вас выручать не стану, – сказал ворчливо главврач, когда машина тронулась. – Не понимаю! Серьёзный работник, воспитали хорошего сына, завтрак вам привёз, а вы?
«Маму бы за него замуж выдать! – подумал Володя. – Он бы её воспитывал!»
А мама сразу переменилась, как только вышла из милиции.
– Вовик, а ты сам позавтракал? – стала допытываться она. – А вы, Игорь Петрович? Вы меня извините, что я вам неприятности причинила. Но я же из-за детей, для их здоровья устроила митинг. Сколько у нас детей болеют аллергиями, вы же сами знаете, а заводу хоть бы что. Пока его не закроют, я буду митинговать!
* * *
Итак, все заняли свои места. Главврач вошёл в кабинет, мама – к больным, которые её уже ждали, Володя – в класс, а майор с перевязанной головой остался на дежурстве. Только обманул он маму, не выпустил её девушек. Мама переживала весь вечер, как только ей сказали об этом по телефону. Получилось, что она бросила товарищей, то есть подруг, там, в милиции. Она даже подумала было вернуться туда и потребовать, чтобы её снова заперли в камере.
Но тут ей позвонили какие-то родители, у которых было совсем плохо с маленькой девочкой, и она бросилась к ним.
* * *
Недели через две после того, как мама отсидела ночь в милиции, в субботу вечером в дверь позвонил человек. Он был в обычной куртке с капюшоном, в вязаной шапочке, в руках держал цветы и коробку конфет. Володя, когда открыл ему дверь, подумал, что это очередной чересчур благодарный родитель. И точно – он сразу спросил про маму:
– А где же Людмила Алексеевна прячется? – Человек вытирал ноги и улыбался.
– Мама! К тебе пришли! – позвал Володя.
– Здравствуйте, что-то я вас не припомню. – Мама вышла из кухни, там у неё пеклись пирожки с капустой.
– Майор Титов, собственной персоной. – Человек продолжал улыбаться и протянул навстречу маме букет.
– Какой персоной? – переспросила мама, отодвигаясь от букета.
– Собственной, – смущённо проговорил майор.
Теперь Володя узнал его – это был тот самый майор из милиции, только без бинта на голове.
– Я к вам с неофициальным визитом, так сказать, по-дружески, по-мужски. Очень вы мне симпатичны своей смелостью… – Майор не договорил.
– По-дружески? – переспросила его мама. – По-мужски? Тогда я вам отвечу по-женски. – Она выхватила букет и, привстав на цыпочки, неожиданно хлестнула цветами майора по лицу.
Майор не защищался, не прятал лицо, только чуть пятился.
– Неофициально? – снова переспросила мама. – Вот и я неофициально, – и она снова хлестнула букетом, так что цветы все обломались и осыпались на пол. – Вы меня обманули, выставили перед друзьями в идиотском виде. Сказали, что их отпустите, а сами оставили в камере!
Майор снова попятился назад, он уже был на лестничной площадке, а мама продолжала махать перед ним обломком букета.
– Не виноват я! Да послушайте же! Я с дежурства сменился, – пытался оправдаться он.
– Убирайтесь отсюда вон со своими конфетами!
Мама бросила в него коробку, и шоколадные конфеты посыпались на пол. А майор, продолжая пятиться по лестнице вниз, неожиданно оступился и грохнулся головой о ступени.
– Ну вот, – грустно сказал он, медленно поднимаясь, – зачем же вы мне голову-то всё время бьёте? – Он поднёс пальцы к голове, показал их маме с Володей. Пальцы у него были в крови. – А я ведь к вам пришёл прощения просить.
– Идите в квартиру, – скомандовала мама. – Сейчас я вам сделаю перевязку, а потом составляйте на меня свой акт.
Майор прошёл следом за нею на кухню, сел послушно на табурет и подставил голову.
Мама быстро достала бинт, вату, спирт.
– Придётся немного выстричь волосы.
– Выстригайте, – печально согласился майор. – Хоть наголо стригите. Захочешь вот так поговорить по-человечески, а тебе!
Мама отвечать не стала, только принюхалась.
– Каким-то одеколоном брызгаетесь!
– Естественно, – признался майор, – после бритья.
– Естественно! – передразнила мама. – Запах у него пошлый!
– Не знаю, я им пятнадцать лет освежаюсь, никто не говорил.
Через несколько минут майорский лоб снова пересекала свежая повязка.
– Всё. Можете быть свободным.
– А вы, Людмила Алексеевна, извините, пирожки сами печёте? – спросил майор, продолжая сидеть на кухонном табурете.
– Нет, шеф-повар гостиницы «Москва», – сказала сердито мама.
– А вы, извините, не позволите мне угоститься? – и майор проглотил слюну. – Я как с дежурства сменился, ничего не ел…
– Угощайтесь, – сказала мама, – только учтите, говорить мне с вами не о чем.
Мама подвинула ему пирожки, взяла чайник.
– Вам покрепче или как?
– Покрепче, пожалуйста, если можно, конечно.
В тот момент, когда она понесла чайник над столом, ручка у него оторвалась и чайник грохнулся, к счастью, на пол.
– Теперь чуть не ошпарилась из-за вас!
– Не из-за меня, извините. А из-за ручки чайниковой. Сейчас я вам всё закреплю… Отверточку принесёте?
– У меня сын есть, он и закрепит. Он уже неделю как обещал.
– У сына свои дела, мальчишеские, а тут… по-мужски.
Он поднял чайник, вылил в раковину остатки кипятка, достал отвалившуюся внутри гаечку и быстро всё починил.
– А пирожки у вас очень вкусные. Давно не ел таких тёплых…
Но мама продолжала сурово молчать. А когда он съел второй пирожок, потом третий, запил их чаем, она молча пошла в прихожую. Майор тоже пошёл за ней и встал рядом, глядя, как мама заметает остатки букета.
– Вы позволите, Людмила Алексеевна, пригласить вас с сыном на праздничный вечер?
– На вечер? – переспросила мама. – Вовик, ты слышишь, нас этот человек ещё и на вечер приглашает! В камере будем праздновать или где?
– Ну что вы так со мной! – обиделся майор. – Это вечер смеха. В Доме офицеров. Народные артисты, мастера сатиры и юмора…
– Нет уж, с вами я не пойду. Да и не до смеха мне сейчас… Будьте здоровы!
И милиционер, в который раз печально вздохнув, покинул квартиру.
Два года назад, в конце третьего класса, в апреле, шёл Володя из школы, и кто-то сверху его позвал:
– Вовик!
Поднял он голову, оглянулся – Зина! Она стояла в балконных дверях и махала ему рукой.
Уж сколько раз и в первом, и во втором классе он её и прощал, и снова ненавидел. В третьем же классе, зимой, Анатолий вдруг успокоился и мучиться перестал. Они с Володей не вспоминали о ней больше, и сразу стало им спокойней.
– Вовик, а я дома сижу. Поднимайся ко мне, ты мне очень нужен! Лови ключи! – и она зачем-то бросила ему с балкона ключи.
Сколько раз он видел её в школе, сколько раз мимо дома её проходил, и она его не замечала. А теперь вот: «Вовик! Ты мне очень нужен!»
