Борис Раевский - Только вперед

— Можно начинать! — торжественно объявил Галузин, вводя в комнату Леонида. — Подсудимый прибыл!

Кочетова встретили радостными криками. В комнате собралось уже много людей. На диване сидел Гаев и трое тренеров, те самые, которые приходили когда-то в бассейн на «консилиум». Были тут и студенты из института физкультуры, и пловцы, и лучший ученик Кочетова из детской школы плавания, курносый тихоня Алексей Совков, и мастер Грач, и бухгалтер Нагишкин.

— Избранное, чисто мужское общество, — охарактеризовал компанию Федя-массажист. — В строгом английском духе?..

Действительно, женщин за столом не было. Жена Галузина хлопотала на кухне, а остальные были приглашены без жен. Только для Кочетова тренер сделал исключение.

— Можешь привести подругу, — сказал он.

Но Кочетов пришел один. Кого позвать? Аня давно уже работала в Луге…

— А почему подсудимый опоздал? — грозным прокурорским тоном спросил Гаев.

Кочетов вместо ответа вытащил из карманов две бутылки и потряс ими над головой.

— Вино? — все так же грозно допрашивал Гаев. — А тренер разрешил?

— Разрешил, разрешил, Николай Александрович, — вмешался Галузин. — По поводу рекорда разрешил выпить и даже сигнал на сон отменил. Сегодня, по случаю такого праздника, позволяю не ложиться до утра!

Вместе с вином Леонид вытащил из кармана телеграмму. Гаев прочитал ее про себя, усмехнулся и снова прочитал вслух:

«Поздравляю (точка). А нос не задирай (точка). Все равно рекорд отниму (точка). Важдаев».

Все засмеялись.

— Боевой парень! — сказал Гаев.

— Тигр! — воскликнул Галузин.

Первый тост провозгласил бухгалтер Нагишкин.

— За вашу великолепную вчерашнюю победу! — торжественно сказал он Леониду.

Все встали, звеня рюмками.

— И за будущие твои победы! — прибавил Галузин, чокаясь с Кочетовым.

За первым тостом последовали другие. Гости пили, ели, шутили, смеялись. Галузин, как заботливый хозяин, завел патефон.

И все-таки настоящего веселья, такого, когда забывают все печали и горести и на душе остается только радость, не было. В полночь кто-то включил радиоприемник. Передавали последние известия. Диктор сообщил, что семь гитлеровских офицеров устроили дебош в парижском ресторане. Они выгнали оттуда французов, а двум парижанам, не пожелавшим стоя приветствовать захватчиков, фашисты пивными бутылками проломили черепа.

— Страдает земля! — гневно сказал Гаев. — Подумать только — всего через сорок два дня после перехода границы фашисты взяли Париж! Продали свою родину французские министры.

— Продали Францию! — повторил вслед за ним Леонид. — Да одну ли Францию? Голландия, Польша, Дания и Норвегия, и Бельгия под игом Гитлера.

— Зарвался этот молодчик. Думает, он новый Наполеон, — хмуро сказал Иван Сергеевич. — Но и Наполеона русские били!

Галузин неожиданно резким, стремительным движением сорвал с гвоздя саблю и, обнажив клинок, молодцевато закружил его над головой и со свистом рассек воздух.

— Есть еще порох в пороховницах! — засмеялся он. — Хватит силы унять этого бандита!

Леонид взял саблю из рук тренера, чтобы снова повесить ее на стенку, и случайно заметил полустертые буквы, выгравированные на холодной, матовой поверхности клинка. Он подышал на стальной клинок, протер его рукавом, присмотрелся и разобрал короткую надпись:

«И. С. Галузину за храбрость».

«Ого! Герой мой «казак», — с уважением подумал Кочетов.

— Силы-то хватит, — уверенно подтвердил Николай Грач. — Но как подумаешь, какую мы жизнь наладили, и вдруг — война начнется — злость берет. У нас позавчера новый пресс пустили. Игрушка в сто тонн. Верите ли, — носовым платком по станине проведешь — ни пылинки. Культура! Эх, да что там!.. Сейчас только жить да жить, строить да строить…

Лишь под утро стали расходиться гости. Кочетов оставил у Галузина незаметно задремавшего в углу Алексея Совкова и вместе с Гаевым вышел на улицу.

Ленинград еще спал. Только дворники, похожие на продавцов в своих белых передниках, поливали улицы: весело, с шумом и фырканьем била струя воды, рассыпаясь в вышине на тысячи сверкающих брызг.

Небо над городом было ровное-ровное, гладко-голубое, словно эмалированное.

Мимо бесшумно проехали по асфальту два грузовика, сплошь заставленные белыми бидонами.

Леонид повел Николая Александровича к себе. Трамваи еще не ходили, а Гаев жил далеко, в Удельной.

Вдвоем они вышли на Неву. Возле Академии художеств дремали невозмутимые каменные сфинксы. В реке покачивались на якорях огромные металлические бочки для швартовки кораблей. Мелкие волны лениво набегали на гранит. В прозрачной дали вставало солнце.

Начинался новый день — девятнадцатое июня сорок первого года.

Где-то в ночи сухо, как выстрел, хрустнул сучок. Четверо людей, идущих при слабом свете луны глухой лесной тропинкой, мгновенно остановились и замерли. Несколько минут все чутко прислушивались.

В лесу было тихо. Так тихо, что даже не верилось, будто днем здесь шли ожесточенные бои. После недавнего грохота орудий и треска пулеметов эта тишина казалась неестественной и подозрительной.

Вдруг по вершинам сосен ударил яростный порыв ветра. Лес сразу ожил и загудел. Но ветер стих так же внезапно, как и налетел. Снова наступила тревожная тишина.

Над головами разведчиков неожиданно раздался какой-то вскрик. Бойцы, как по команде, посмотрели в небо, озаренное бледным светом луны. Бессонная птица, чистившая на вершине дерева свой клюв, снова крикнула: «Спи! Спи!» — и, распустив хвост, стремглав ринулась прочь.

Разведчики устало улыбнулись: до сна ли тут?! Снова бесшумно зашагали по тропинке.

Был август, но бойцы окоченели. Они шли в новеньких гимнастерках, еще не успевших выгореть на солнце: шинели им пришлось оставить в роте. Трое были вооружены винтовками и гранатами; только у идущего впереди на правом боку висел пистолет в кобуре, а за пояс был заткнут трофейный немецкий тесак.

Два часа назад разведчики прошли по берегу реки Луги полкилометра и спустились к оврагу. Еще вечером они установили, что здесь легче всего осуществить переправу. И место удобное — берег скрыт зарослями лозняка, и река тут узкая, и противоположный участок вражеского берега слабо охраняется гитлеровцами. Днем здесь шли бои. Линия обороны, проходившая теперь по берегу реки, еще не устоялась, не была сплошной и глубокой.

В полной темноте разведчики бесшумно переплыли реку. Плыть с надетой через плечо винтовкой, подняв над водой гранаты и свернутую в узелок одежду, было нелегко. Шинели явились бы лишним грузом.

Ночь выдалась холодная. Вода леденила тело, а плыть приходилось медленно, без единого всплеска, чтобы не привлечь внимания гитлеровских патрулей, ходивших по берегу.

Разведчиков бил озноб. Промозглый холод, казалось, добирался до костей. Переплыв Лугу, бойцы быстро оделись и углубились в лес. Теперь они шли по территории, недавно занятой врагом. Внезапно тишина взорвалась грохотом орудий. Вдали, ниже по реке, шел бой.

Пройдя километра четыре, разведчики поднялись на небольшую горку, до самой вершины густо заросшую молодым ельником. С горки вдалеке виднелось зарево: горела деревня, подожженная фашистами.

Разведчики немного отдохнули и снова пошли вперед. Предстояло самое трудное: пробраться к небольшому селу, где разместился вражеский штаб.

Тропинка спустилась с горки к широкому тракту, но у самого тракта вильнула в сторону и пошла по лесу, параллельно дороге, то удаляясь от нее метров на двести-триста, то подходя совсем близко, почти вплотную. И тогда в лунном свете были видны громады пятнистых немецких танков, лежавших у обочины дороги на боку и кверху брюхом, с развороченными башнями и порванными гусеницами. В неверном свете луны, в полной тишине они казались нелепыми чудовищами. Тут же валялись орудия, уткнувшие в землю длинные искореженные стволы.

И везде, возле глубоких воронок и около деревьев, лежали мертвые тела в грязновато-зеленых френчах и остроконечных пилотках; в черных эсэсовских мундирах.

Вскоре тропинку, по которой шли разведчики, перегородил врезавшийся в землю обугленный скелет самолета. Невдалеке от него валялось оторванное, расщепленное крыло с похожей на паука черной свастикой и нарисованным черной краской большим черепом.

Это были следы тяжелых боев, проходивших здесь еще вчера. А сегодня наши войска, измотав противника, вынуждены были отойти за реку Лугу. Здесь они заняли новый оборонительный рубеж.

Разведчики прошли еще километра два. Вдруг командир поднял руку. Все тотчас остановились.

Издали доносился тяжелый гул. Он все нарастал, и вскоре по дороге мимо разведчиков, прижавшихся к стволам сосен, прогрохотали черные фашистские танки. Они были так близко, что в лицо бойцам пахнуло теплой газолиновой гарью.