Борис Раевский - Только вперед

— Что с вами? — встревожился Кочетов.

— Старость, Леня! Всего одну ночь не поспал — и сразу заметно.

— Чего же вам не спится?

Галузин помолчал, словно раздумывая, — говорить или нет?

— Был у меня вчера Гаев, — кратко сообщил он.

Оба сразу замолчали. Леонид с волнением ждал, что скажет тренер. Как отнесся к его дерзкой затее?

— Старость, наверно, пришла, Леня, — негромко повторил Иван Сергеевич. — Боюсь! Стыдно сказать, буденновец, а боюсь.

— И я боюсь! — честно признался Кочетов. — Может, зря я все это затеял?

— А вот Гаев не боится! — негромко продолжал Галузин. — Дерзайте, говорит. Смелые всегда побеждают. Но с умом дерзайте. Не сдавайте головы на склад.

— Ну, и как вы решили?

— Придется дерзать! — тяжело вздохнул Иван Сергеевич. — Страшно, но другого выхода нет.

И они начали дерзать. Едва лишь изменили положение рук при гребке, — неумолимая стрелка секундомера сразу, словно обрадовавшись, прыгнула через несколько делений. 2 минуты 34,3 секунды!

— Это временное отступление перед новым рывком вперед, — успокаивали себя Галузин и Кочетов.

Но спокойствие не приходило. Отступление налицо, а будет ли потом рывок, — это еще, как говорится, бабушка надвое сказала.

Однако сдаваться было нельзя. Полтора месяца Леонид и его учитель разучивали новые движения, добиваясь наибольшей четкости и автоматичности. Отложив секундомеры, они отшлифовывали свою новинку, стараясь не думать о маленькой черной стрелке.

И только через полтора месяца они снова попробовали положить свою упорную работу на секундомер. И снова, будто издеваясь, стрелка показала, что пловец движется очень медленно. Правда, на этот раз Леонид отстал от своих прежних результатов на 3, а не на 4 секунды. Но для пловца и 3 секунды — целая вечность.

Было от чего впасть в уныние. Казалось, их «новинка» неудачна. Однажды Кочетов даже смалодушничал и, когда Галузина не было в бассейне, попробовал плыть по-старому. Он плыл изо всех сил, не щадя себя, и думал!

«Может, еще не все потеряно. Может быть, еще не поздно вернуться к старому?»

Но злорадная стрелка показала, что старые результаты безвозвратно утрачены. Да Леонид и сам чувствовал — плыть по-старому он уже не может: руки сбиваются, путая старые и новые движения.

Пути к отступлению были отрезаны.

В один из таких тяжелых дней Леонид сидел в кабинете Галузина. Вдвоем они просматривали свежие газеты, только что принесенные уборщицей, тетей Нюшей.

— Леня! — вдруг сказал Галузин. — Смотри!

Иван Сергеевич держал в руках «Правду». На второй странице бросался в глаза крупно набранный заголовок: «К мировым рекордам».

Не отрываясь, прочитали Кочетов и Галузин статью.

«Недавно, — сообщала газета, — красноармеец Григорий Новак добился блестящего успеха в троеборье (толчок штанги левой, правой и двумя руками). Он толкнул в общей сложности 400 килограммов, что на 12,3 килограмма превышает рекорд мира, принадлежавший египтянину Тоуни.

Достижение Г. Новака — двадцать седьмой мировой рекорд советских штангистов».

«Здорово! — восхищенно переглянулись Кочетов и Галузин. — Ведь всего фиксируется 35 мировых рекордов по штанге. И 27 из них принадлежат теперь советским спортсменам. Значит, на долю всех остальных стран мира приходится всего 8 рекордов!»

«Этим не исчерпываются успехи советских физкультурников, — писала дальше «Правда». — Лучше всех женщин в мире бросает диск Нина Думбадзе, толкает ядро Т. Севрюкова. Дальше всех прыгает с места в длину Д. Иоселиани».

«Мы научились проводить массовые спортивные соревнования, в которых участвуют миллионы людей, — говорилось в газете. — Прошедшая зима ознаменовалась небывалым подъемом лыжного спорта. Около 10 миллионов человек участвовало в кроссах…»

— Десять миллионов лыжников! — Леонид даже тихонько свистнул. — Неплохо.

«Все это очень хорошо, — продолжала «Правда». — Массовость — основа, главное в советском физкультурном движении. Но нельзя отказываться от дальнейшего повышения спортивно-технических результатов, от завоевания рекордов, в том числе и мировых. Рекорд — это прежде всего показатель спортивной культуры. И чем больше высших спортивных достижений будет принадлежать нашей стране, тем лучше».

— Тем лучше! — повторил Галузин.

«В нашей стране насчитывается немало выдающихся спортсменов, способных побить мировые рекорды, — уверенно утверждала «Правда». — Советская общественность вправе ждать мировых рекордов от таких замечательных спортсменов, как…»

Тут Леонид остановился, чувствуя неистовые удары своего сердца.

«От таких замечательных спортсменов, как пловец Л. Кочетов, легкоатлеты А. Пугачевский, А. Демин, Ф. Ванин, Н. Озолин».

Леонид передохнул и быстро прочитал конец статьи:

«Мы должны организованно вести борьбу за мировые рекорды во всех областях спорта».

Леонид положил газету на стол. Губы его пересохли. «Так, — растерянно думал он. — Так…»

Радость была настолько сильна, что мешала сосредоточиться.

Он чувствовал только одно: «Правда» обращалась прямо к нему, Леониду Кочетову! Это большая честь и доверие!

Очевидно, то же ощущал и Иван Сергеевич.

— Ждут от нас… Новых ждут побед, — сказал тренер.

Помолчал и прибавил:

— Честь велика! Но и ответственность… — он покачал головой. — Неужели подведем?!

…Еще упорнее принялись Галузин и Кочетов штурмовать рекорд. Но прошел еще месяц, а результатов все не было.

Несмотря на огромную выдержку и настойчивость Леонида, ему начинало казаться, что их и не будет.

— Терпение, терпение, Леня, — повторял Гаев, который теперь снова, как в дни, когда Леонид устанавливал свой первый рекорд, стал частым гостем в бассейне. — Победа придет!

— Победа придет, надо только работать! — больше по старой тренерской привычке, чем в силу действительной уверенности, вторил ему Галузин.

Однако никто не осмелился бы сказать, что они мало работают, а победа не приходила…

И все же она пришла!

Через полмесяца стрелка вдруг стала более послушной. С каждой неделей они отвоевывали у нее драгоценные доли секунды, и с каждой неделей стрелка описывала все меньший круг по циферблату. Они уже подошли к своим старым показателям.

— Только не сдавай! Только не останавливайся! — повторял Галузин.

Но Леонид и не думал останавливаться. Рубеж — свой наивысший прежний показатель, 2 минуты 30,3 секунды — он перешел легко, будто шутя. И казалось, также легко он сбросил еще две десятых секунды, потом еще две и еще одну десятую.

Победа пришла! В июне 1941 года спортсмены, болельщики, и корреспонденты газет собрались в ленинградском бассейне на улице Правды. В этот день Леонид Кочетов снова вернул себе мировой рекорд, проплыв двухсотметровку за 2 минуты 29,8 секунды.

— Как легко вы плыли! — восторженно сказал Кочетову какой-то длинноволосый юноша. — Наверно, вот так же легко, в порыве вдохновенья, создавали свои лучшие произведения гениальные композиторы!

Кочетов, усмехнувшись, загадочно ответил:

— Секунда за год!

Действительно, ровно год продержался рекорд Важдаева. Ровно год неустанной работы потребовался Кочетову, чтобы сбросить всего одну секунду. Да, нелегко даются рекорды!

Длинноволосый юноша не понял Кочетова, и Леонид пояснил:

— Я думаю, Чайковский и Глинка, Бетховен и Моцарт немало работали над самыми лучшими своими вещами. А нам теперь кажется, — они созданы единым дыханием. Ничто не дается без труда. Но этот труд обычно скрыт от зрителя.

Как ни странно, Леонид никогда не был дома у своего тренера. Поэтому сейчас, впервые попав в комнату Ивана Сергеевича, Кочетов с любопытством озирался.

Сама комната — и своими размерами (в ней было метров пятьдесят), и пятью окнами со сплошными зеркальными стеклами, и высоким лепным потолком — напоминала зал.

В углах, под потолком, странно было видеть четыре фигуры античных красавиц с лампами в руках: под одной из них висела длинная изогнутая сабля в потертых ножнах с алым бантом на эфесе; а под другой — две пары боксерских перчаток: одни, большие, пухлые — тренировочные; другие — поменьше и пожестче — боевые.

Иван Сергеевич жил в этой комнате уже много лет. Но и теперь, бывало, утром, спросонья, он с удивлением поглядывал на белотелых женщин под потолком. Когда-то весь этот особняк с колоннами на набережной Невы принадлежал сиятельному князю; строил его известный архитектор. И Иван Сергеевич часто пытался догадаться, что было у князя в той комнате, где теперь живет он. Спальня? Биллиардная? Курительная? Библиотека?

…Еще раздеваясь в прихожей, Леонид услышал долетающие сквозь неплотно прикрытую дверь шум, смех, громкие, перебивающие друг друга голоса.