— Ваше величество, умоляю вас не делать этого! Мы не одни, у нас есть союзники, чтобы бороться с безумием, охватившим Европу. Русский царь готовит войска. Он не простит нам…
Фердинанд нетерпеливо перебил канцлера:
— Царь? Чувство предвидения начинает изменять вам, князь. Вы же знаете, что Николай колеблется. Да и понятно: в его собственном доме становится неспокойно… Нельзя медлить ни часу! Вы слышите? — Император кивнул в сторону окон.
Неясный, но тревожный гул снаружи проникал и сюда, хотя покои императора были тщательно изолированы от уличного шума.
— Но это потому, ваше величество, что ещё не приняты энергичные меры. Прикажите войскам. Князь Виндишгре́ц во всём со мной согласен…
— Нет! Князь Виндишгрец способный военачальник, но сейчас здесь, в Вене, он не поможет. На улицах уж пролилась кровь, и от этого не стало спокойнее. Напротив, возбуждение растёт, и гарнизону города не справиться: на ноги встала вся Вена!.. Довольно! Пиши манифест, да поскорей! Там ожидает депутация. Торопитесь! Не дождавшись депутатов, народ ворвётся сюда. Не доводите до этого…
Меттерних больше не возражал: он видел, что, крайней мере, в данную минуту это бесполезно.
Канцлер уединился, чтобы выполнить волю Фердинанда.
Меттерних сидел, уставившись в чистый лист бумаги, лежащий перед ним на столе. Мысль его лихорадочно работала. «Может ли быть, — думал он, — что всё кончено? Я и мой кабинет — мы представляем для внешнего мира могущество Австрии, так неужели здесь, внутри самой Австрии, я вдруг стал пустым местом, сделался фантасмагорией, существом воображаемым, духом без тела?! Нет, тысячу раз нет! Я не фантасмагория, которая исчезает от первого дуновения ветра… Я реальная сила. Мы ещё поборемся!»
Однако доносившиеся через стены требования народа, к которым ещё час назад он оставался глух, теперь поколебали его уверенность. Он понял, что надо торопиться, и стал писать обращение от имени императора к народу. И вдруг отчётливо услышал:
— Меттерниха в отставку! Долой Меттерниха! Конституцию!
Князь бросил перо, приказал позвать военного министра.
— Чего ждёт войско? Почему вы не прекращаете это безумие? — резко обратился к нему Меттерних.
— Офицеры отказываются отдать приказ.
— Так прикажите их расстрелять!
— Кому приказать, ваше сиятельство? — В тоне министра звучала скрытая ирония.
Сдержав гнев, Меттерних воскликнул:
— Чего же хотят ваши офицеры?
— Того, что требуют там… — Министр кивнул в сторону окна. — Вашей отставки, князь.
— Как? С чего вы это взяли? Или вы полагаете, что император пожертвует ради народной прихоти человеком, который в течение тридцати лет трудился над укреплением мощи империи?
— Этого я не знаю, ваше сиятельство. Мой долг повелевал мне сказать вам всю правду. Народ единодушно требует вашей отставки, и без этого не удастся прекратить беспорядки.
— Ступайте! Я выполню желание императора!
Меттерних принялся за составление манифеста. Он решил не скупиться на обещания, продолжая верить, что ещё не всё потеряно.
Канцлер писал, прислушиваясь. Народ там, за окнами, как бы диктовал князю, что надо писать на чистом листе веленевой бумаги. Но князь подыскивал более расплывчатые слова, чтобы не называть вещи своими именами.
— Национальную гвардию! — кричали с улицы.
И князь писал: «Гражданскую милицию».
— Свободу печати! — требовал взволнованный народ.
«Уничтожение цензуры», — записывал князь.
С готовым обращением в руках Меттерних снова предстал перед императором.
Фердинанд пробежал его и, глядя в лицо своему первому министру, сказал:
— Здесь недостаёт ещё одного пункта, одной уступки…
— Что вы имеете в виду, ваше величество?
— … уступки, без которой я не могу показаться моему народу.
Меттерних с наигранным недоумением смотрел на императора.
— Вашей отставки! — пояснил император твёрдо.
— И вы, ваше величество, приказываете мне подать в отставку? — спросил Меттерних, всё ещё не веря, что император решился им пожертвовать.
— Да! И не медлите!
— Но это безумие! Значит, вы больше не верите в возможность сохранить империю?
Фердинанд молчал. Он вдруг снова заколебался. Меттерних верил сам и давно внушил императору, что судьба Австрийской империи и судьба старого канцлера неразрывно связаны. Император задумался.
Дверь раскрылась, и Фердинанд увидел эрцгерцогиню Софию и эрцгерцога Франца-Карла. Не переступая порога, невестка императора с укором смотрела на него.
Войдя в комнату, Франц-Карл сказал:
— Рабочие из предместий прорвались в город и штурмом взяли арсенал. В пригородах пожары. Загородный дом князя в огне.
Фердинанд очнулся.
— Поздно, князь, — промолвил он, обращаясь к Меттерниху, и безнадёжно махнул рукой. — Торопитесь! В приёмной ждёт делегация от народа. Поспешите объявить ей, что вы уходите в отставку.
Меттерних и тут не потерял самообладания.
«Ещё не всё погибло!» — подумал он, направляясь в приёмную.
Его появление в зале, где ожидали делегаты от народа, было встречено настороженной тишиной.
Меттерних по-своему расценил её значение. Он решил, что страх перед его личностью ещё живёт в сердцах людей.
Канцлер подошёл к офицеру, который выделялся своим блестящим мундиром среди рабочих блуз, студенческих курток и разношёрстной одежды горожан.
— Вена не простит вам, если вы не разгоните уличных буянов!
— Ваша светлость, — смущённо возразил офицер, — дело не в случайных буянах. В городе происходит революция, все сословия принимают в ней участие…
— Неправда! — перебил Меттерних. — Это бунтуют иностранные революционеры да кучка подкупленных ими венцев.
Офицер удивлённо развёл руками, ища поддержки у окружающих. Понуро стоявший в стороне Карл Мюллер медленно приблизился к Меттерниху. Левой рукой он нервно сжимал свой картуз. Отстранив офицера, безработный ткач сказал князю:
— Выйдите к народу, ваше сиятельство, и повторите то, что вы сейчас говорили офицеру.
Меттерних со страхом посмотрел в тёмные, глубоко запавшие глаза рабочего и не двинулся с места.
Карл подошёл к балконной двери и распахнул обе широкие створки. Вместе с холодным ветром в комнату ворвались угрожающие возгласы.
Меттерних не двинулся с места. Ноги впервые свела старческая судорога.
— Идите же! Иначе толпа ворвётся сюда и принесёт с собой труп моей жены, которую вы убили. — Глаза Карла горели ненавистью.
Канцлер окинул взглядом всех присутствующих. Он увидел придворных сановников, которые доселе всецело его поддерживали. Ни одного слова сочувствия, ни одного ободряющего взгляда не встретил он у своих вчерашних союзников.
Меттерних вдруг почувствовал полное одиночество. В эту минуту перед ним встала во всей своей наготе истина, которая до сих пор скрывалась за пышностью внешнего могущества.
Почти полвека он старался укрепить ложную идею о неизменяемости основ человеческого общества, и эти противоестественные представления об окружающем мире привели его теперь к неизбежной пустоте, которая одна и осталась от всего его могущества.
Стараясь скрыть охватившую его злобу, Меттерних обратился к делегатам:
— Милостивые государи! Нет такой жертвы, которую я не согласился бы принести ради Австрии… Если вы полагаете, что, отказавшись от своей должности, я могу принести пользу государству, то с радостью соглашусь на это. Но…
Франц Калиш сурово прервал его:
— Народ не терпит криводушия и не поверит вашему смирению. Откажитесь от дипломатического лицемерия хотя бы в этот великий час истории нашей родины. Торопитесь убраться восвояси. Да советуем вам не пользоваться сегодня вашей пышной каретой. Проберитесь незаметно по тёмным переулкам, иначе вам несдобровать!
На этот раз самообладание изменило Меттерниху. Он пытался изобразить на лице ироническое удивление и сохранить спокойствие, но вместо этого бледные губы болезненно искривились, обнаружив его растерянность. Меттерних никак не ожидал смертельного удара здесь в Вене, где доселе он был некоронованным королём и где всегда чувствовал себя в полной безопасности.
Князь медленной походкой направился к выходу. Пылавшим ненавистью взглядом проводил его Франц. В зале стало тихо. Когда дворцовая дверь в последний раз захлопнулась за канцлером, Франц вышел на балкон и обратился к народу. Толпа, шумно выражавшая своё нетерпение, замолкла при его появлении.
— Ненавистный Меттерних ушёл. Теперь настал черёд и старой Австрии. Подгнившее здание империи рушится, и на его развалинах родится новая, могучая Австрия, страна свободы, права и просвещения!
