в одиночестве маячил возле своего двора, поглядывал то в сторону туринского двора, то вверх — на небо.
Не выдержал, медленно поплелся к ребятам.
— Илюха идет! — тревожно сообщил кто-то из ребят.
— Пусть идет, — отозвался Васька, а сам весь напрягся: «Опять драка будет…» Отобрал у Никиты голубку, отдал Алешке: — Отнеси.
Набычив голову, ни на кого не глядя, Илья шел прямо на ребят. Они молча расступились, и Илья оказался лицом к лицу с Васькой.
Физиономия у Ильи была вся в синяках, под глазами припухлые ссадины — даже глаз не видно, только маленькие щелочки, сквозь которые сверкали злые Ильины зыркалки.
— Ого!.. — произнес кто-то и осекся.
— Што «ого»? — Илья обернулся. — Кто «огокает»? А то я сейчас как «огокну»… — И к Ваське также сурово: — Ну, покажь, шо там за голубка… За шо ты меня чуть жизни не лишил?..
— За голубей, думаешь?
— А за што же?
— За нахальство… Что всех обижаешь…
— Ага… За все, значит… Ну, ладно, хоть знать буду. Покажь голубку.
— Не показывай! — выкрикнул кто-то из ребят. — Возьмет и не отдаст, Илюха такой…
Илья на этот враждебный выкрик даже не пошевелился.
— Пусть попробует, — сурово сказал Васька и кивнул Алешке: — Принеси голубку. — Тот удивленно посмотрел на брата, и Васька повторил: — Принеси, принеси.
Алешка не спеша поплелся в сенцы.
— Быстрей! — нервно приказал Васька.
Принес Алешка голубку, протянул Илье. Тот взял, распустил крыло.
— Осторожно, ей больно… — сказал Васька. — Камнем, наверное, ударил.
— Кто? Я? — Илья скособочил брезгливо рот. — Я голубей не бью, штоб ты знал…
Пока Илья рассматривал голубку, из сенец вылетел голубь и опустился на голову Илье. Тот от неожиданности вздрогнул, но, поняв, в чем дело, улыбнулся, насколько ему позволяли ссадины, и снял с головы голубя.
— Здоровенный!.. — взглянул на Ваську: — Теперь можешь смело гонять его — никуда от голубки не улетит. Попробуем? — Илья отдал Алешке голубку. — Отнеси пока домой, закрой.
И когда Алешка закрыл голубку в сенях, Илья натренированной рукой бросил голубя вверх.
Плекатый расправил крылья, замахал ими, поглядывая вниз, он искал голубку. Хотел опуститься на крышу, но Илья отпугнул его кепкой, и голубь стал уходить ввысь. Он, казалось, пари́л на одном месте, поднимаясь все выше и выше. Вскоре голубь превратился в маленькую точку.
Васька забеспокоился, но Илья успокоил его:
— Не бойся, никуда не уйдет. А летает хорошо! — с восторгом сказал Илья.
Маленькая точка в небе уже стала почти совсем незаметной. Она то появлялась, то исчезала.
— Я не вижу, — сказал Васька.
— И я… — упавшим голосом произнес Алешка.
— А я вижу! Вон, вон! — указывал Илья в небо. — Смотрите на мой палец.
Все смотрели на кончик его указательного пальца, но никто ничего не видел.
Тогда он сказал Алешке:
— Неси корыто и ведро воды.
Не спрашивая, зачем это, Алешка быстро повиновался. Вытащил цинковое корыто, потом с трудом вынес из сенец неполное ведро воды, поставил перед Ильей.
Илья вылил воду в корыто, сказал:
— Тише! Пусть вода успокоится.
Стоя на коленях, все склонились над корытом. И случилось так, что, как самому маленькому, Алешке места не осталось, и он бегал вокруг, кричал:
— А мне ничего не видно! Где я буду смотреть? Мне ничего не видно!
Наконец он с трудом втиснулся между ребятами.
— Тише, тише, — все время призывал Илья. И когда вода в корыте совсем успокоилась, он указал: — Вон голубь, видите?..
Все еще больше склонились над корытом, но ничего не увидели, кроме своих лиц, отраженных в воде.
— Головами не закрывайте небо, — с досадой сказал Илья. — Так смотрите — и увидите.
И правда: на совершенно чистом небе, отраженном в воде, ребята увидели парящую точку. Она то уменьшалась, то увеличивалась. Это летал в поднебесье плекатый.
Через какое-то время Илья распорядился:
— Выпускай голубку.
Алешка вынес голубку.
— Подними на руке ее повыше и держи, — учил Илья. — Здоровое крыло отпусти, пусть она им помахивает.
Алешка поднял голубку.
Вскоре голубь начал снижаться. Вот он уже стал совсем виден, видно даже, как он поводит головой, следя за голубкой, словно ждет, когда она взлетит к нему. Но она не взлетала, и тогда плекатый распластал свои огромные, как у орла, крылья и, ни разу не взмахнув ими, быстро и плавно опустился на высоту дома. Тут он снова заработал крыльями и легко опустился на Алешкину руку. Опустился и сразу же, без передышки, принялся ворковать.
Васька смотрел на радостного Алешку и сам в душе ликовал: такого голубя заиметь — кто не захотел бы!..
— Неси их в хату, — сказал он Алешке и, обернувшись к ребятам, попросил: — Ну ладно, братва, давайте расходиться, а то мать придет — ругать будет. — И он, вылив из корыта воду, взял ведро, пошел во двор.
«Братва» медленно расплывалась по улице. И среди них выше всех на целую голову качался Илья.
В тот же день Васька переселил голубей из комнаты в чулан. Полочки настроил — удобные для сиденья голубям. В углу приладил щербатый чугунок. Соломки немного положил в него — гнездо. И голубка быстро приняла его, влезла в чугунок, стала моститься в нем.
Как-то заглянула мать в чулан, видит — голубь хозяином ходит по полу. Поднял с пола соломинку, взлетел к голубке, положил возле нее. Голубка клювом подправила соломинку, подсунула под себя и продолжала сидеть.
— Ой, горе мое! — удивилась мать и заулыбалась ласково. — Они всерьез поселились: уже гнездо ладят!..
Так с тех пор голуби надолго прописались еще в одном дворе поселка…
Утром, как и наказывала мать, Васька снарядился в поход за топливом. «Чем гонять обруч по улице, сходил бы на тырло, кизяков собрал бы: топить ведь совсем нечем».
Не хочется Ваське идти на тырло кизяки собирать. И не потому, что лень… Стыдно. Вдруг встретится кто из знакомых, особенно если из девочек, одноклассниц… Но делать нечего, идти надо. Вчера мать кое-как сварила суп — собрали все до щепочки во дворе, до сухой веточки на огороде.
И что за напасть — это топливо? Сколько Васька помнит, все время оно, как хлеб, преследует их своим недостатком.
Васька знает: к осени мать соберется с силами, поднатужится и все равно купит машину угля. Летом же, когда все можно пустить на топливо, от травы до коровьей лепешки, топить покупным — это все равно что бросать в печку рубли. А много ли их у матери? Поздней осенью, когда она отдаст «левому» шоферу несколько десяток, долго
