Оля тайком скосила глаза на Витю. Тот уткнулся в учебник, но лицо какое-то растерянное.
«Тоже порошок нашел», — догадалась Оля.
Вечером ребята собрались у Геньки. С прошлого года здесь не были. Все тут по-старому. Вот и череп со стеллажа скалится. А на столе — медный кинжал. Тот, который не просто кинжал, а памятник! Как это Генькин отец тогда сказал?! «Памятник материальной культуры двенадцатого века»!
Родителей Генькиных не было. Отец, как всегда, в экспедиции, а мать на своем такси по городу колесит.
Оля вдруг засмеялась. Вспомнила, как удивилась она в прошлом году, когда узнала, что Генькину маму зовут Гертруда Никифоровна.
— Немка? Да? — робко спросила она у Геньки.
Тот усмехнулся.
— Какая там немка?! Гертруда — это героиня труда! Сокращенно. Раньше в моде были такие имена.
Все уселись за стол.
Генька выложил стопку листков, Витя — черный конверт и блокнот. Только перед Олей стол пустовал.
— Ничего? — спросил Генька.
Оля вздохнула.
— Значит… Всю неделю сложа руки сидела?
Оля опять вздохнула:
— Не сидела… — она пожала плечами. — Была у майора Бортового. Странный он какой-то…
Оля подробно рассказала, как встретил ее майор, как выспрашивал.
— И меня… — вдруг подал голос Витя.
— И ты у него был? — вскинулся Генька. — Вы что — культпоход?! И никакой он не странный! Герой он! А почему расспрашивал — ясно! Он же разведчик: привык все показания перепроверять! Нет, совсем вы в людях не разбираетесь!
— Ну, а у тебя-то, Генька, как дела? — спросила Оля.
Вместо ответа тот торжественно похлопал по своим листкам.
— Хотите познакомиться поближе с фрау Бертой? Пожалуйста! — и стал выкладывать все, что узнал у Олега Лукича.
— Ну и что? — пожал плечами Витя. — Ну, пушка и раньше пропадала… Так ведь то когда было!.. А о сорок втором годе мы так ничего и не знаем.
— И не узнаем, если будем мух ловить. Тебе-то небось нечем похвастать?!
— А я и не собираюсь хвастать. Это уж по твоей части…
— Мальчики, мальчики! — Оля вскочила. — Опять, как в прошлом году?!
Генька опомнился: драться с Витей?! Глупо! Тем более, Витя, хоть и ворчун, но башковитый. Спорить с ним даже интересно: у самого мозги вентилируются.
И Генька, чтобы отвести душу, стал бормотать под нос свое испытанное:
«Научись владеть собою,
Что бы ни было в пути…»
Успокоившись, спросил:
— А ты что доложишь?
— Насчет пушки — ничего… Я вот… отцовский снимок нашел…
— Ну? Покажи!
Генька с Олей молча разглядывали карточку. Чуть прищуренные, смешливые глаза. Даже не верится — совсем другой человек. И вдруг Оля захлопала в ладоши:
— Ой, смотрите! Как на него Катюшка похожа!
Она прикрыла ладонью низ карточки, остался виден только круглый лоб и широко расставленные глаза. И впрямь — как две капли!
Витя невольно улыбнулся, а потом снова полез в черный конверт.
— И еще я узнал… Насчет газеты… Того номера… Помните? Там, видно, было ЧП.
— ЧП? — Генька сразу загорелся. — А какое?
Витя рассказал о разговоре в «Заре» и достал второй подарок Яна Яновича. Потом раскрыл блокнот и прочитал:
«После выполнения особого задания. Сержант Окулов А. И., ефрейтор Кубарев В. Д. и другие».
— Постой! — Генька выхватил у него блокнот. — Когда это снято?
— Восемнадцатого августа.
— Ты понимаешь? Нет, ты ничего не понимаешь! Ничего! — Генька так раскричался, что Оля встревожилась: как бы мальчишки опять не сцепились.
— Восемнадцатого августа! Особое задание! После выполнения особого задания! — повторял Генька, нажимая на каждое слово. И тут Оля догадалась:
— В дневнике у генерала? Да? Особое задание штабфронта?
— Конечно! Время — подходящее, место — тоже. Ай да Витя! А говорил: «Насчет пушки — ничего»!
Но Витю не обрадовали Генькины похвалы.
— Торопишься ты… Может, просто… совпадение…
Оля недовольно наморщила нос:
— Ну вот, всегда ты так. Ноешь, сомневаешься.
— Следователь все берет под сомнение, — Генька неожиданно встал на Витину сторону, — Он прав: надо проверить. И прежде всего узнать об этих… Сержант Окулов и ефрейтор Кубарев…
* * *Завдел Евсей Львович не изводил Витю долгими расспросами. Он велел подождать у телефона, и через несколько минут Витя уже диктовал Оле:
«Кубарев Василий Дмитриевич. Год рождения 1910, в ополчении с июля 1941 года. В дивизии — разведчик, в настоящее время — шофер пятой автобазы. Награжден орденом и тремя медалями. Адрес…» Все.
Сведений о сержанте Окулове у Евсея Львовича не оказалось.
* * *На пороге комнаты Кубаревых ребят встретила высокая тощая тетка:
— Василья Дмитрича вам? Небось от Петьки заявились? Намедни сам прибегал, а теперь дружков науськал. Не выйдет ничего ни у Петьки, ни у матери его бесстыжей! Платят им проценты, сколь положено, а больше — фиг!
Дверь с шумом захлопнулась.
Ребята, ничего не поняв, скатились с лестницы. Ну, тетка! Прорвись сквозь такую!
На обратном пути Геньку осенило.
— Кубарев был разведчиком, так? А начальником разведки — кто? Бортовой! Давай позвоним!
Бортовой сразу узнал Витю:
— Ты насчет фотографа? Блокнот, видно, потерялся. Ах, ты уже был. Ну, небось зря?
— Не зря! — Витя стал рассказывать о своей находке: семь солдат… после особого задания…
Бортовой молчал. Витя подумал даже, что телефон испортился, стал дуть в трубку и дергать шнур, но Бортовой отозвался:
— Да, да, я здесь.
Он еще немного помолчал. В трубке слышалось его тяжелое дыхание.
— А на кой тебе эта карточка?
— Так ведь она же… в газете… У генерала…
— У генерала? — майор почему-то вдруг охрип. — Он сам, что ли, посылал? За снимком?
— Нет, не он… Мы решили… Раз про «особое задание»… Может быть, насчет «Берты»?..
— Эк вас занесло! — крикнул майор. — Хватаетесь за что попало! Следопыты аховые!
Витя пожал плечами и шепнул Геньке:
— Чего он орет? Вот — странный!
Генька решил вмешаться. Майор ведь его знает, даже лимонадом с пирожными угощал.
Бортовой и вправду вспомнил парнишку, ходившего за ним по пятам и не спускавшего глаз с его орденов. Больше он не ругался. И только когда Генька упомянул о Кубареве, майор снова закричал так громко, — Генька чуть не отскочил.
— Кубарев?! Он жив? Вы его видели? Еще нет? А координаты известны? Ну, тогда… — Бортовой неожиданно остановился.
«Словно тормоз нажал», — подумал Генька.
— Ладно, я помогу вам встретиться, раз к нему домой не пробиться, — пообещал майор.
* * *Гараж автобазы помещался в бывшем манеже. Когда-то великосветская публика наблюдала здесь за выездкой чистокровных скакунов, а теперь тут рядами стояли солидные «Волги», приземистые «москвичи», всем своим видом старающиеся доказать, что их лишь по недоразумению считают малолитражками, и юркие тупоносые «запорожцы», открыто признающиеся в своей микролитражности. Но старина все еще давала о себе знать то расписным плафоном на высоком потолке, то кудрявыми ангелочками на стенах, держащими в пухлых ручках плакат: «Экономьте горючее!»
Бывшую гардеробную для особ императорской фамилии приспособили под Красный уголок. Там, за длинным столом, покрытым кумачом, ребята разыскали Кубарева. Он азартно «забивал козла», одновременно расправляясь с огромным бутербродом — две половинки батона, прослоенные колбасой.
— Говоришь, домой ко мне заходили? — сказал ребятам Василий Дмитриевич и, со стуком влепив последнюю костяшку, вышел из-за стола. — Ну, понятно. Моя Нина Петровна кого хошь пуганет. Никак не может пережить, что я первой жинке подсобляю. И ее сына Петьку не терпит. Вот вам за компанию и вкатила.
Когда Василий Дмитриевич сидел, он казался великаном: голова огромная, с густой шевелюрой, ручищи — как грабли, пиджак на груди не сходится. А встал — и видно: не такой уж он большой, и ноги кривоватые.
Генька неприметно вздохнул. Он-то надеялся: «А вдруг тот самый? Неведомый герой?» Но тут и гадать нечего: не тот! Косолапый… И ростом не вышел… И в лице нет этого… доблестного…
Витя достал из черного конверта фотографию:
— Это вы?..
Кубарев вытер руки ветошью, валявшейся на скамье, и осторожно взял глянцевитую карточку.
— Ишь чего раскопали! — он даже присвистнул. — Еще бы не я! Гляньте, мужики, какой я был молодой, неженатый, — Кубарев протянул снимок сотрапезникам. — Да не туда глядите! Вон, спереди, с самого бока.
— И впрямь ты, дядя Василий, — поддакнул один из игроков. — Я сразу признал. По ногам!
